Литература

Комиссаров В.Н. Коммуникативные концепции перевода // Перевод и коммуникация. М., 1997.

Левый И. Искусство перевода. М., 1974.

Тороп П. Тотальный перевод. Тарту, 1995.

Чуковский К.И. Высокое искусство. М., 1968.

Справочные издания

Гак В. Г., Ганшина К. А. Новый французско-русский словарь. – М., 1998.

Le Petit Robert. – Paris, 1997.

Источники языковых примеров

Тангейт М. Построение бренда в сфере моды: от Armani до Zara. М., 2006.

Duteurtre B. Gaité Parisienne. Paris, 1998.

 

О.И. Опарина

(Москва, oloparina@yandex.ru)

ИЗУЧЕНИЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ ПОЛЕЙ КАК ЭЛЕМЕНТА В ПОЗНАНИИ КУЛЬТУРЫ

 

1. В последнее время когнитивная лингвистика, исследующая язык как объект и средство познания окружающего мира, привлекает все большее внимание ученых.

Вопрос осознания феномена культуры для формирования национального и государственного единства весьма существенен. Опираясь на понимание культуры, данное в работе Б.А. Успенского «Семиотика культуры», можно сказать, что культура – это рамочная структура, навязывающая определенный тип поведения и мотивацию поступков. Мотивация поступков опирается на систему ценностей, созданных обществом в течение своего существования. Общность культуры – важный элемент идентификации человека.

Язык вобрал в себя все основные представления об окружающем мире, а также принятые в той или иной культуре реакции на ряд явлений, действий людей и их поступков. Окружающий мир выступает как природный мир и как общество. Взаимоотношения человека и природы отражают древние представления, зафиксированные в языке, в частности, первичные, базовые эмоции, реакции. Согласно целому ряду исследователей страх является одной из таких эмоций.

2. Рассматривая концепт как ментальное образование, на формирование которого культура, обычаи, традиции наложили огромный отпечаток, а также как «пучок представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, которые сопровождают слово» [Степанов], можно утверждать, что концепт страх образует концептуальное поле. Концептуальное поле, в свою очередь, состоит из лексических единиц, отражающих всю палитру ассоциаций и представлений, характерных для лингвистической культуры народа.

3. В рамках лингвокультурологического подхода интересно сравнить концептуальное поле страх в английском и русском языках. При сопоставлении учитывается ряд факторов:

-          этимология, для выявления первоначальных, базовых ассоциаций, представлений, которые лежали в основе семантики лексических единиц;

-          современное значение и коннотации слов, изучение семантических признаков в синхронии;

-          сопоставление элементов концептуального поля по семантическим признакам общим для английского и русского языков.

4. Важным шагом, безусловно, является составление концептуального поля страх в английском и русском языках.

Чувство страха может подчинить человека, сделав его исполнителем чужой воли. Оно также является стимулом бесстрашного, мужественного поведения. Общество стремится систематизировать человеческие эмоции и преобразовать их в поведенческие схемы. Принимая во внимание психологические и философские исследования в данной области, целесообразно рассматривать трусость и храбрость/мужество как элементы концептуального поля страх и говорить о существовании таких поведенческих категорий, как трусость ихрабрость в рамках этого концептуального поля.

5. Изучение этимологии слов позволяет выявить ряд общих семантических признаков (первоначальных компонентов значения слов, корней) общих для русского и английского языков. (Страх, трусость – ‘дрожь, тряска’; ‘оцепенение’, ‘аналогии с поведением животных в экстремальных ситуациях’; ‘зависимость от силы, власти’. Храбрость, мужество – ‘отсутствие страха и его проявлений’; ‘мужское начало, обязанности’; ‘аналогии с физическими свойствами: твердость, весомость, заметность; дерзость предприимчивость’).

6. Рассмотрение семантических признаков в синхронии на материале современных словарей позволяет сделать вывод о частичном сохранении первоначальных семантических признаков и увеличении количества лексических единиц определенной семантики (лексические единицы с семантическим признаком ‘риск’, ‘предприимчивость’ в английском языке).

7. Концептуального поля страх в английском и русском языках демонстрирует как общее в видении мира носителями этих двух культур, так и   различия. Количественное преобладание представлено в английском языке, также прослеживается уточнение разных аспектов значения в русском и английском языках, особенно в той части концептуального поля, в которой представлены лексические единицы, относящиеся к бесстрашию.

8. Концептуальное поле страх представляет собой лишь определенный сегмент языка, однако весьма существенный.

При изучении иностранного языка лингвокультурологический аспект является существенным не только для таких специальностей, как филология, история, политтехнологии, где язык выступает в качестве одного из основных предметов, но и для не лингвистических специальностей. Основное предназначение любого языка – общение. Правильное понимание культуры, психологии, мировоззрения носителя языка – это один из факторов успешного общения на разных уровнях и в различных ситуациях представителей двух (или более) лингвистических культур.

 

 

П.Б. Паршин

(Москва, pparshin@mail.ru)

РЕФЛЕКСИЯ ФОРМЫ ТЕКСТА В КОММУНИКАЦИИ:  ОПЫТ ТИПОЛОГИИ

 

1.  Соотношение формы и содержания естественноязыкового текста осознается как проблема по меньшей мере со времен античности, и число различных подходов к  ее пусть не решению, но экспликации и концептуализации очень велико. Различие подходов, помимо прочего, определяется разнообразием исследовательских целей и тем, какая область деятельности является «выгодополучателем» соответствующих изысканий. В рамках предложенных концептуализаций давно уже выявлены очевидные антиномии (например, тезис об отсутствии полных синонимов при изобилии синонимических языковых выражений) и предложены откровенно диалектические формулировки  (скажем, известный из эстетики тезис о содержательности формы и формальности содержания).

2.  Никоим образом не претендуя на какие-либо общие решения, я хотел бы, развивая соображения, некогда изложенные в [1] и развитые в [2-4], предложить некоторую сугубо частную типологию, в которой проблема соотношения формы и содержания рассматривается  (а) в связи с проблемой понимания в коммуникации, (б) с прагматических позиций и (в) в интересах прежде всего теории речевого воздействия.

3.  Начну с любимого и уже обсуждавшегося мною (напр., [5]) примера из «Приключений капитана Врунгеля» А.С. Некрасова. Врунгель, когда его старпом Лом назвал в песне их судно, маленькую яхту «Беда» корветом (Я старший помощник / С корвета «Беда» / Его поглотила / Морская вода), мысленно прореагировал на эти слова следующим образом: «…насчет корвета он, конечно, несколько преувеличил. Какой там корвет!.. А впрочем, это своего рода украшение речи. В песне это допускается. В рапорте, в рейсовом донесении, в грузовом акте, конечно, такая неточность неуместна, а в песне — почему же? Хоть дредноутом назови, только солиднее звучать будет».

В этом наблюдении заключено утверждение, которое я предлагаю назвать «принципом Лома-Врунгеля» и которое сводится к тому, что различия между языковыми формами значимы тогда, когда это прагматически существенно для участников диалога, и незначимы (вариативны), когда участники диалога склонны этими различиями пренебрегать. Практически любое имеющееся в языке формальное различие, как любил подчеркивать Д. Болинджер, может оказаться или быть сделано значимым – и одновременно, в определенных условиях, могут игнорироваться даже очень значительные различия, вплоть до различия яхты и  дредноута в размышлениях капитана Врунгеля (шутка, конечно).

4.  Вообще-то, принцип Лома-Врунгеля вполне тривиален и достаточно легко может быть переформулирован в терминах теории релевантности (возникшей, впрочем, почти через полвека после публикации повести Некрасова): рефлексия формы требует затраты когнитивных, а следовательно, и временных, а может быть, и некоторых других ресурсов, которые ограничены и перерасход которых потенциально делает коммуникацию невозможной, в связи с чем таковой расход контролируется прагматически (ср. [6]). Мне, однако, хотелось бы остановиться в своем докладе на трех частностях.

5.1.  Прежде всего, совершенно очевидно, что принцип Лома-Врунгеля действует не только в сфере языковой коммуникации, и даже не только в семиосфере: ему подчиняется любое взаимодействие организма со средой, предполагающее игнорирование прагматически незначимых различий и формирование типичных реакций на достаточно широкий класс стимулов, границы же такового класса являются динамическими, и успешность взаимодействия со средой определяется тем, насколько удачно эти границы проводятся в каждом конкретном случае. Игнорирование важных различий приводит к немедленным опасным следствиям, но и излишняя бдительность чревата истощением аналитических ресурсов и уж как минимум затрудняет нормальное существование организма.

5.2.  Проекция принципа Лома-Врунгеля на сферу языковой коммуникации позволяет рассмотреть проблематику речевого воздействия с точки зрения оговоренных в предыдущем пункте соображений и предложить типологию коммуникативных ситуаций с точки зрения рефлексии формы используемых языковых выражений их участниками, что, в свою очередь, способствует пониманию природы речевого воздействия в узком смысле^[35], то есть использования особенностей языковых форм для эффективного воздействия на поведение партнера по коммуникации с целью включения его в последующую деятельность говорящего. С известными оговорками речевое воздействие в узком смысле можно отождествить с утилизацией поэтической функции языка, хотя преследуемые при этом цели далеко не всегда хочется считать поэтическими. Типология эта представлена ниже в виде простой матрицы.

Рефлексия                                                формы  Рефлексия                  говорящим  формы   слушающим	Не имеет места	Имеет место
Не имеет места	1. Повседневное общение.  Говорящий не задумывается над отбором языковых форм,  слушающий не анализирует форму получаемых им сообщений. Действуют языковые рутины (плюс идиостилистические навыки). Затрата когнитивных ресурсов минимальна с обеих сторон; коммуникация воспринимается ее участниками как  обмен контентом.	3. Разнообразные ситуации речевого воздействия в узком смысле. Говорящий сознательно отбирает по крайней мере какие-то из языковых форм, тем самым обращая в свою пользу  зафиксированные в языке возможности интерпретации действительности и межличностного влияния. Слушающий воспринимает результаты выбора некритически, оставаясь в рамках ситуации 1. Затрата когнитивного ресурса говорящим возрастает.
Имеет место	2. «Ловля на слове» (аналитика). Говорящий по-прежнему не задумывается над отбором языковых форм, оставаясь ведомым языковыми рутинами и идиостилистическими преференциями (как в ситуации 1). Слушающий, анализируя результаты выбора (и затрачивая на это когнитивный ресурс) получает такую информацию, которую говорящий вовсе не собирался ему передавать.	4. «Словесная дуэль» с обоюдной рефлексией. Говорящий осознает и контролирует выбор языковых форм; слушающий анализирует этот выбор, стараясь извлечь из его результатов максимум информации. При смене ролей в диалоге рефлексия сохраняется. Затрата когнитивного ресурса максимальна; возможно затруднение коммуникации и значительная затрата эмоционального ресурса.

Разумеется, как всякая типология, данная схема представляет идеальные типы. Полная рефлексия форм, равно как и полное осознание их выбора едва ли достижимы в силу как ограниченности когнитивного ресурса, так и сомнительной прагматической ценности такой полноты; ясно, что рефлектируются лишь какие-то отдельные элементы. Очевидно, однако, что как эффективность речевого воздействия в узком смысле, так и способность противостоять ему определяются способностью, во-первых, понять, к какому из квадрантов вышеприведенной матрицы относится конкретный диалог: очевидно, что основная коммуникативная предпосылка речевого воздействия – это рассогласование рефлективных установок говорящего и слушающего. Это проявляется, между прочим, еще и в том, что рефлексия формы способна не только помочь противостоять речевому воздействию, но и убить поэтический эффект – то есть то речевое воздействие, которому человек обычно бывает рад поддаться.

5.3.    Второй важнейший фактор – это способность понять (в условиях ограниченности ресурсов), выбор каких форм в наибольшей степени требует рефлексии и поддается ей. Реально языковое сообщение имеет не одну, а много форм, причем не все из них соответствуют традиционному представлению о языковых формах (так обстоит дело с выбором типографских средств в письменной коммуникации, ср. [4] или выбором художественной формы). Рефлексия некоторых из них не вызывает особого труда; так, выбор стилистически маркированной, а в особенности ненормативной лексики или особо изобретательных ругательств (сопля тротуарная – оскорбление, пронявшее  собеседника, с улыбкой сносившего то, что принято называть отборной матерщиной; пример Ю.П. Симонова), тогда как рефлексия лексико-синтаксического или выбора слабо различающихся лексических синонимов, как известно, требует достаточно изощренного языкового чутья – даже если не претендовать при этом на формулировку оснований для выбора «в четких понятиях», по словам В. фон Гумбольдта [7, с. 71].

6.  Более детальное обсуждение разнообразия выборов представляет собой самостоятельную задачу, однако, как представляется автору после довольно длительных раздумий, изложенные в докладе соображения существенно важны для позиционирования теории речевого воздействия и определения ее оснований.