320 Подберет, как-нибудь да устроится! и теперь,

оклеивая бумагой окно, он думал не об этой куче,

а как бы похитрее сделать с оклейкой, чтобы и

холод не шел и узор вышел бы и было светло, —

задача нелегкая!

И вдруг слышит —

бежит по лестнице — —

Бросил он клеить — да так и застыл на месте:

«Собака!»

— — — по лестнице вверх, нюхая след, бежала собака:

в чем только душа, шелудивая, замухрованная, с гноящи-

мися глазами — — —

Скворцов подобрался весь.

— — —собака, как слепая, ничего не видя, как заворо-

женная, бежала собака носом в пол — по следу — — —

и мимо Скворцова прямо на кучу.

Скворцов, не отрываясь, глядел — весь, как один

огромный глаз:

«Опять?»

Нет, совсем не за этим —

с жадностью изголодавшейся последним голодом

собака набросилась на кучу и принялась уписы-

вать.

Не дыша, не шевелясь, следил Скворцов —

а собака, все сожрав, подлизала пол и слепо, как

вбежала, теперь повернула —

— — — и по своему уж свежему следу побежала

с лестницы вниз — — — —

— — — —

И только когда шаги затихли, Скворцов как очнулся

и прямо к куче:

а кучи как не бывало!

бес-следно!

Подлинно, чудесный случай!

И когда на другой день после уборки Скворцов рас-

сказал уполномоченному — Назаров не хотел верить. Да

и все мы, кому только не приходилось слышать — Сквор-

цов охотно рассказывал этот случай! — не очень-то верили.

— Неизвестная собака по следу той неизвестной (с

двумя неизвестными!) и сожрала всю кучу!

— А вы не думаете, что это та же самая собака?

— Не знаю, не знаю.

321 Да, подлинно чудесный случай! — «чудесное избавле-

ние»!

Но разве от этого можно избавиться? Ведь это ж вещь

такая, не спрячешь! — и пусть неизвестная собака съела,

но она же в свой черед — — но оно же опять обнаружится!

Когда наступила зима — молёные морозы ударили —

и в уборных замерзли трубы, нижние этажи стало заливать.

И вышло постановление Домкомбеда:

«впредь не пользоваться уборными!»

Скворцов подчинился —

«пока не оттаят трубы, нельзя!»

Да и всякий так понял. Но, конечно, при нужде соблазн

великий — кое-кто, должно быть, грешил: утешал себя,

авось, не заметят! А как не заметить — в нижние-то

этажи протекало.

А это такая мука, я вам скажу: не углядишь

вовремя — в комнату и польется. Только и знай,

ходишь с тряпкой и подтираешь.

А в комнатах холодина: в ванной лед — коли,

как на речке! (В ванне на верхних этажах держали

воду: вода ведь подымалась только-только до

3-его этажа!).

Товарищ Плевков в соседнем доме поступил реши-

тельнее: Плевков просто велел заколотить двери в убор-

ную — «располагайся, где хочешь!» А у нас — у нас

деликатно: постановление.

На общем собрании Домкомбеда Назаров, потеряв вся-

кое терпение, грозил представить в комендатуру о тех

жильцах, кто будет замечен. Но все мы, кто только был

на собрании, все мы согласно подтвердили, что, исполняя

постановление, уборными не пользуемся и что это, должно

быть, —

«старые накопления, застрявшие еще с осени!»

На этом как будто и упокоилось —

угроза ли комендатурой?

(а из комендатуры прямой ход на Гороховую!)

или накопления иссякли?

(осень-то была — не разъешься!),

или морозы действовали?

(и не холодна зима, да голодному все холодно!)

322 Ко мне — в самый нижний этаж — прекратилось. А

вот к Смётовой, она надо мной, вскоре опять потекло.

И почему-то вообрази эта Смётова, что течь — от

Скворцова!

Потому ли, что Скворцов на самом на верху:

изволь с верху всякий день ведро выносить, —

кому хочешь, опостылет!

Или уж очень измучилась она и надо же на

кого-нибудь — ведь подтирать-то пол, повторяю,

это такая мука, и не знаю я, что еще бывает

хуже: в холод с треснутыми руками —

Редкий вечер Смётова не стучала к Скворцову (элект-

рические звонки давно не действовали!) — по стуку

узнавал Скворцов, кто. И всякий раз подолгу держала она

Скворцова на холоде.

Она доказывала ему:

«что уборной нельзя пользоваться!»

«что это — преступление: ее заливает!»

«и руки у нее все потрескались!»

И доказывая, умоляла —

— — прекратить!

И слезы стояли у нее в глазах.

Скворцов, покорный по-своему, покорно принимавший

все, вдруг стервенел:

— И почему вы уверены, — кричал он, — что это от

меня? Почему? Почему не от уполномоченного? или от

Вавилонова? Терёхина? Пузырева? Алимова?

А в ответ были одни слезы —

они говорили яснее всяких слов, почему.

Я как-то встретил Смётову на улице: она уж как

остеклела, — лицо вздрагивает, глаза косят. Ну, разгово-

рились: всё про это, про что же еще!

-— Знаете, это-то еще ничего, а настанет весна, и всех

зальет! — сказала она, — у меня одно желание: помереть

бы!

Я рассказал Скворцову.

Но чем же он может помочь?

— Ей-Богу ж, я тут совсем не виноват: это — не я!

Я понимаю, и я не к тому, чтобы кого-нибудь винить,

я просто — жалко!