301 А Настя — в голову-то ей это втиснулось: «если бы

еще жену прописать — еще лишняя карточка!» — Настя

терпела день, другой — «да что ж в самом деле, у всех

лишние карточки, и все это знают, а тут добро само в

руки лезет, а не берут, отмахиваются!» — Настя взяла

тихонько паспорт Сергеева да и пошла к Казакову: «еще

чего, стесняться?»

Настя крепкая и упорная: когда в первый раз

выехала она из деревни в Петербург, — об этом

сама она часто рассказывала, — «как села я в

Витебске, а забрались мы в вагон загодя, так до

самого Петербурга и не слезала с лавки; люди

там по нужде выходят, а я думаю себе: нет,

глупости, уж как села, так до Петербурга!»

— Жена Сергеева приехала! — срыву сказала Настя

Казакову и положила на стол паспорт.

Что ж тут такого: жена к мужу приехала!

— Давно б пора! — Казаков пересмотрел паспорт: —

все в порядке.

И прописал жену Сергеева —

Марью Петровну Сергееву.

И стали Гусевы нежданно-негаданно получать по двум

лишним карточкам — две лишние восьмушки хлеба.

И ничего —

Да, конечно, ничего! «И давно б пора!» и «чего

стесняться-то?» Неловко? Казаков узнает? Да что ж

Казаков, дурак, что ли, или слепой? И какая

хитрость, поди ж ты, прописать человека по на-

стоящему паспорту, нет, вот из ничего чего уст-

роить — а ведь целые дома прописывались с

несуществующими жильцами (это впоследствии

открылось), а о таком не мечтал и Гоголь! — да

еще то ли будет!

*

С месяц все было хорошо и на другой ничего.

Настя не выдержала — «и Бог с ними, с Пушкиным,

302 Толстым и Достоевским: голодом пропадешь!» — собрала

все свое добро и в деревню.

Да со своим добром и Сашину, подруги своей,

подушку ухватила. Это потом Саша жаловалась:

письмо просила написать Насте — «что когда

мать твоя помирать будет, положи эту подушеч-

ку ей под голову».

Без Насти Гусевым самим оставаться больше стало. А

вскоре оба на службу поступили и попали во 2-ю кате-

горию.

И совсем уж ничего.

И вот, как на грех, случился очередной призыв крас-

ноармейцев: опять кто-то наступал — Колчак? Деникин?

или еще кто? И надо же такому быть, как раз возраст

Сергеева подходил под этот призыв.

Уполномоченный домкомбеда Михаил Михайлович Ко-

тохов все знает: и кто когда ложится, и у кого хлеб

водится, и у кого кто живет — и действительно и так,

для карточек числится.

Вон в доме Паршикова устроено в подвале вроде ку-

рятника — жерди, и на этих жердях, сидя, как куры,

ночуют дезертиры. И это подлинно живые люди и лишь

на ночь на случай обыска обращающиеся в кур, а Сергеев,

хоть и прописан, а он вроде как неживой, и его на ночь

на насест никак не спрячешь, и без нужды и по нужде

никак не закукуречит. И это надо принять во внимание.

Котохов постучал к Гусеву.

— Сергеева надо отписать, — сказал он, не глядя, —

его годы призывные. Пускай у вас одна жена его остается.

Гусев не спорил — Гусев и голоса подать не решился.

Конечно, досадно. И надо же случиться какому-то на-

ступлению! И кого это там опять дернуло: Колчак, Деникин

или еще кто?

Газеты мало кто читал: газеты не продавались,

а наклеивались на углах для всеобщего пользо-

вания. Но наклеенные не всякому охота читать,

да и трудно — набор слепой, да еще и от клея

слилось — ничего не разберешь! Да и некогда

околачиваться, ведь каждый час дорог и все часы