297 Своего есть что поберечь, а уж когда своего-то

нет ничего, тут такой соблазн!

— Что же касается продажи — эта операция

«нелегальная», и продажа своего или чужого с

риском попасть в комендатуру, а из комендатуры

на Гороховую «за спекуляцию», нет, я думаю по

всей справедливости право на выручку приобре-

тает один продавец — а кроме того, если бы и

вздумалось кому из «благородства» и «чести» не

истратить эти деньги, а отложить выручку, то

ведь через месяц, через два они ничего не будут

стоить и, стало быть, никому уж —

Как и все отъезжающие в провинцию, и этот некий

Сергеев дал маху с «ликвидацией», ну, да это неважно,

не в этом дело: Сергеев был тот расчетливый дурак,

которых на Руси немало водилось и до и после.

Жалко Сергееву Гусева — «вот, думает, дурак несчаст-

ный! и чего торчит в Петербурге?» — и говорит на

прощанье:

— Николай Григорьевич, возьмите вы мой паспорт,

пропишите меня, будто я у вас живу: все-таки будет у

вас лишняя карточка. А там меня знают, могу и без

паспорта-

Сергеев служил в войну в земском отряде — «земгусар»,

и было у него, кроме паспорта, еще удостоверение лич-

ности и проходное свидетельство да и еще какие-то до-

кументы на право передвижения — изобретение военного

времени, подозрительного и расточительно документаль-

ного, от которого пошла и вся наша волокита, а вовсе

не потому, как это говорится, будто «в учреждениях сидят

буржуазные ошмотки»!

— Так берите ж вы паспорт-то! а то ведь так пропадет,

а тут — лишняя карточка.

И Сергеев положил на стол Гусеву свою паспортную

книжку.

И расстались: Сергеев поехал в провинцию, где «и

сытно и безопасно», а Гусев в Петербурге остался с

паспортом Сергеева, по которому —

если прописать, выдадут продовольственную кар-

точку, а в продовольственной лавке восьмушку

хлеба.

298 Гусев от неожиданности и непривычки (это теперь мы

с ним мечтаем!) даже и спасибо не сказал, а Сергеевский

паспорт с правом на продовольственную карточку ему ой

как на руку: оба они, и Николай Григорьевич и Вера

Васильевна, сидели о ту пору в 3-ей категории, а 3-я

категория — не больно разъешься.

I-ая категория — рабочие,

II-ая категория — советские служащие,

III-я — неслужащие интеллигенты,

IV-я — буржуи.

Буржуи, или вернее, бывшие буржуи получали вось-

мушку хлеба на два дня, интеллигенты — по восьмушке

на день. Впоследствии и Гусевы, как советские служащие

(понемногу все сделались советскими служащими!), пере-

ведены были во 2-ю категорию, и им полагалось по

четверке в день, но пока что изволь быть доволен и

восьмушкой!

Да, иметь лишнюю карточку им было на руку — только

как-то неловко: ведь Сергеев-то уедет, и карточка, значит,

подложная —

значит, подложной карточкой пользоваться —

обманывать!

Да, не сразу это далось — это, как и насчет дров,

сначала-то очень совестно, а потом свыкнется.

И это я не в смех и не в осуждение: что поделаешь,

видно, все эти высокие «честные ценности» и

«благородные скрижали», все это и хорошо и

достойно блюсти при обеспеченной, и не какой-

нибудь богатой с излишествами, а обыкновенной,

достойной человеческого существования, жизни,

и e таких «обеспеченных» при нарушении спро-

сится, ну, а с голытьбы последней, с гусевской,

ей-Богу же по справедливости грешно и требовать!

Гусев — это еще когда мы не «мечтали», а разгова-

ривали, как «порядочные люди» — рассказал мне, как он

тоже дрова «преодолел».

«Преодолел, как выражается Бердяев, — рассказывал