231 Тьме. Хожу в страхе: думаю о дровах. Чем будем топить?

Редкий час не думаю. И как будем жить? Встаю поутру

с отчаянием. Все силы уходят на то, чтобы что-нибудь

достать из еды и как-нибудь быть на белом свете.

*

Обыск по всему дому: к нам забрались в 3 часа утра.

Моя серебряная стена с игрушками зачаровывает. Есть

у меня деревянный волк-самоглот, к волку шарик приве-

шен: если качать шарик, волк головой кланяется, а хвост

у него подымается. Бабы влипли в волка: давай хвост

ловить.

— Товарищи, перестаньте! что вы? дети, что ли? —

отгрызнул главный: он и сам бы не прочь, да очень устал.

А бабы — я заметил — куда цепче! и всё трогают и

во все коробочки глазом шмырят: «покажи!»

*

Приходили из Совдепа от Жилищной тройки по уп-

лотнению буржуазных квартир. Ну, я вам скажу, если кто

позарится вселиться к нам, так только себе в наказание.

Изволь без воды! а таскать на 6-ой этаж тоже удобство!

*

Был трубочист, не бывший год!

*

В окно полыхает зарево — вот что еще тянет, как

река и ракеты, не оторвешься и жутко.

*

Ранним утром с «Севастополя» выстрел: необыкновенно

торжественное! и укатилось мягко-серебряно-звонко. И

опять в тот же самый час пробудило — я услышал: та

же торжественная песня — мягко-серебряно-звонко!

Стою в очередях по три, по четыре часа.

Когда шел в Чернышев переулок в кооператив «Сев-

проса», на Исакиевской площади начали путать проволо-

кой; а когда возвращался, вижу, в Александровском саду

расставлены пулеметы и около красноармейцы. А по на-

бережной навалены мешки, а где и на дровах. Жалко

дров — всё растащут! Ну, слава Богу, всё успел получить!

232 Одна эта мысль: «успеть бы получить, а там что будет,

хоть кто хочешь, приходи, все равно!»

*

В очереди за хлебом в нашей продовольственной лавке

какой-то рабочий ко мне тихонько:

— Отогнали!

*

Трамвай набит до невозможности.

— Господа, подвиньтесь!

Красноармеец, оборотись:

— Господа под Гатчиной легли.

Баба с места:

— То-то и есть: господа легли, а одни хамы остались.

— А ты тише! Держи язык за зубами! А то знаешь:

долго разговаривать с тобой не будем.

— Ишь какой выискался! И не боюсь я тебя. Что ж,

останови трамвай, выведи меня и расстреляй! Такую жизнь

сделали, только смерти и просишь.

Баба ворчит.

Красноармеец оттеснился.

А тут и остановка, стали выходить — места освобо-

дились.

Баба вроссыпь к стоявшей даме:

— Садитесь, пожалуйста!

И наклонившись к соседке:

— Я из той деревни, где они были. Верите ли, на

Покров пришли! — и совсем шепотом: — офицер с

погонами! А у нас на Покров много свадеб назначено,

батюшка и спрашивает: «скажите, пожалуйста, можно вен-

чать?» А офицер: «кого угодно, только не коммунистов!»

*

— Сны мне больше не снятся!

Я как-то спохватился: где сны? — Нету. Измученный

ложусь я спать и сплю, ничего не вижу. Я делаю все —

самую грязную работу, и не поспеваю делать своего.

Сколько я думал и слышал, а записать и пустяков не

удосужился.

233 Ожесточенные мысли приходят мне в ожесточении

моем, отчаянии и унынии. Все мое время уходит на

добычу, а венец дел — раз в неделю пообедать. Подумал:

«подам прошение в Совнарком — расстрелять меня, как

запаршивевшую собаку: все равно, ни толку от меня, ни

пользы!»

*

Недалеко от дома —

— Нет ли у вас работы?

Я обернулся: сзади шла, должно быть, из прислуг.

— Что вы? какая у нас работа!

— Возьмите меня служить хоть даром.

— Да нам не нужно.

— Вы не обижайтесь! К кому же нам и обращаться,

как не к вам — а вам и самим теперь нечего.

— Да уж как нечего!

И она меня до дому проводила, все рассказывала, как

жить ей плохо: квартира у нее маленькая, а дров нет и

керосину нет, и что было, все продано.

— Видно, с голоду помирать.

И я ничем не мог ей помочь.

*

Заседание в «Астории» о культпросвете среди «заго-

родительных отрядов». Хозяин, молодой человек, высказал

«гениальную» мысль:

— «Историю» надо писать так, как в издании «Са-

тирикона», и это должно быть заданием для нашей ра-

боты!

Вернувшись домой, я написал «о человеке, звездах и

свинье». На следующем заседании я непременно прочитаю,

это моя «история».

*

Сегодня у меня особенный день. Я проснулся и вдруг

почувствовал — — ко всему миру, ко всей твари. Я точно

проснулся. И готов все принять и подыму самый тягчайший

труд. Я понял, что надо нести всю эту беду — нашей

жизни. Надо! — — потому что так надо.