220 Терпеливо ждем в комендантской, куда нас привела судьба

по суду.

Уж очень время-то неподходящее: пора спать, а тут

затребовали бумаги! И комендант долго роется в груде.

И отыскав, наконец, под стотысячным №-ом наши доку-

менты и удостоверения, выдал их нам на руки.

— Нельзя ли получить какой ночной пропуск, а то

выйдем мы на волю, нас сейчас же и сцапают!

— Не сцапают!

И никакого нам пропуска не дали.

А тихо-смирно — ночное время! — провели по лестнице

вниз и на улицу — на Гороховую.

Вышли мы на улицу, воздухом-то как с воли дунуло,

шагу-то и поддало, и! — пошли.

ПОД МОСТОМ

Шли мы по улице — посередь улицы, где трамвай

идет —

Петров-Водкин,

Лемке,

и я, цепляясь за Лемке.

А сугробы намело — глубокие!

Не мостом, идем прямо по Неве под мостом: незаметнее!

И видим: по мосту черные гонят каких-то — сцапали!

Луна сретенская — так и зеленит. Незаметно идем, да

тень-то от нас на пол-Невы.

— — то там промелькнет, то из сугроба выюркнет

черный по белому, по лунному — —

Выбрались мы на берег. Тут заколоченный магазин, а

сбоку вывеска «чай и кофе» — прижались к «чаю и

кофею» —

Да нет никого!

И опять пошли —

Петров-Водкин,

Лемке,

и я, цепляясь за Лемке —

— Тридцать лет с женой под ручку не ходил, а вот

с Ремизовым пошел!

221 IV

РОЖЬ

— Скажите, Яков Гаврилович, где бы мне ржи достать?

— А вам зачем?

— Да у нас вместо хлеба всё овес выдают, надоело;

хочу из ржи кашу делать. Вон И. А. Рязановский эту

самую кашу, как лакомство, употребляет. Только что тя-

желовато, говорит, а каша хорошая.

— На Знаменской попробовать если...

Яков Гаврилович книжный человек, своя лавка —

и новые книги и старые, всё, что хотите — но

он и в этом деле понимает: Яков Гаврилыч первый

присоединился к лозунгу — «без аннексий и

контрибуций!»

— Яков Гаврилыч, достаньте, пожалуйста. Я по таким

местам не хож: меня везде чего-то боятся. И насчет

табаку...

— Этот номер не пройдет, табаку не могу, некурящий,

а ржи постараюсь.

Я отложил книги, какие у меня были понаряднее —

с книгами приходится расставаться! — отсчитал мне Яков

Гаврилыч денег за них тысячи советскими, связал книжки

так, чтобы удобнее на санки положить, и мы простились.

— До свидания, Яков Гаврилыч, большое вам спасибо!

— До свидания-с! До будущего воскресенья.

А я ему еще раз вдогонку:

— Ржи-то!

*

В воскресенье опять я отложил книг, какие повиднее.

После обеда пришел Яков Гаврилыч, забрал книги, а

вместо тысяч — пакет ржи.

И вот, когда я, пересыпав рожь в коробку, сверты-

вал бумагу — всякая бумажонка это драгоценность боль-

шая и зря бросать не годится! — вижу какие-то знаки

не то эфиопские, не то глаголические, и отложил лист-

ки. А вечером пришел П. Е. Щеголев — «старейший

князь обезьяний»! — разговорились о чем-то литературном,

отошел я к полкам книгу какую-то отыскать, а он, как

222 Всегда, «машинально» листки-то эти подозрительные со

стола взял — —

— Откуда, — говорит, — это у вас такое?

— Что там?

— Да это ж обезьянье!

— Вот чудеса! — неужто обезьянье?

И сели мы с ним разбирать знаки — не то эфиопские,

не то глаголические — обезьяньи: «донесение обезьяньего

посла обезьяньей вельможе»: *

«— — спешу уведомить тебя, друг мой, что

«положение дел в великой белой империи страшно

«изменилось: все люди вышли из скотских загонов

«и объявили, что они человеки, но при этом

«они стали разбрасывать нечистоты на площадях

«и улицах, утверждая, что во всеобщем засорении

«заключается истинная свобода. Вожди их гово-

«рили, что людей единственно можно убеждать,

«отказавшись от всякого принуждения, поэтому

«никто никого не стал слушаться. И каждый стал

«делать, что хотел. Ты знаешь, что у нас, в

«обезьяньем царстве, свободно-выраженная анар-

«хия, но она подчинена строгим правилам и вы-

«работанным формам, которым каждый подчиня-

«ется совершенно свободно. Например, хотя бы

«при переправе через реку — все берут один

«другого за хвост и таким образом переплывают

«цепью. Каждый понимает, что иначе перепра-

«виться нельзя, либо он утонет. Слабые же дети

«переходят по живому мосту сплетенных обезьян.

«Представь себе у людей — этих напыщенных

«дураков! — совсем иначе: они стали не облегчать

«себе жизнь, а затруднять, причиняя всевозмож-

«ные насилия во имя свободы и заставляя каждого

«заниматься несвойственным ему делом. Особен-

«но нам, интеллигентным обезьянам, было смеш-

«но, когда писатели скалывали лед на улицах и

«разгружали барки с дровами. Нет, я никогда не

«унижусь до того, чтобы когда-нибудь захотеть

«стать человеком, как об этом мечтала моя ба-