215 То. Но должно быть, все это только для виду — опытный

глаз Яшки Трепача не ошибался! — нас посадили в

трамвай, на прицепной. И везли до самой Гороховой на

трамвае. А от трамвая шли мы врассыпную.

И это совсем не то — не та картина! — и встретя,

никто не сказал бы про нас, как недавно еще говорили

про «книгочия василеостровского», встретив его на Боль-

шом Проспекте, окруженного матросами: вел он матросов

показывать Публичную Библиотеку:

«Якова Петровича, — говорили с сокрушением, —

видели, говорят, на Большом Проспекте, борода развева-

ется: вели его, несчастного, матросы расстреливать!»

ПО ЛЕСТНИЦЕ НА ГОРОХОВОЙ

Когда я поднимался по сводчатой лестнице мимо под-

стерегающих пулеметов, я представлял себе, что может

чувствовать человек, никогда не проходивший ни через

какие лестницы, ни в какие тюрьмы —

а ведь кажется, никого не оставалось из живущих

в Петербурге, кому не суждено было за эти годы

пройти через сыпняк или по этой лестнице!

Какие страхи мерещились несчастным, застигнутым не-

жданно-негаданно судьбою, и какой страх гнался и цапал

со всех сторон, и не пулеметы, а сами нюренбергекие

бутафорские машины и снаряды пыток лезли в глаза,

цепляя, вывертывая и вытягивая.

Петров-Водкин догнал меня со своим конвойным.

В ГОРОХОВОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

Старичок-«охранник» бритый с зелеными губами

— а вот кто, если бы смотрел, сколько бы увидел

обреченных человеческих чувств! —

или когда такое творится (и эта не-обходимая

лестница и этот не-отвратимый «прием»!) и уж

не в воле человеческой, а судьба и суд, — и

смотреть не полагается?

Не глядя, поставил он нас — Петрова-Водкина одесную,

меня ошую — раскрыл книгу и под каким-то стотысячным

216 №-ом стал записывать одновременно и мое и Петрова-

Водкина.

и кем был и чем есть и откуда корень и кость

и много ль годов живу на белом свете?

Потом отобрал документы, уже прошедшие через Зо-

лотаря, и велел подписаться в книге каждому порознь под

своим №-ом.

И поддавшись всеобщему чувству — перед судьбой и

судом! — я, как когда-то на вступительном экзамене в

приготовительный класс под диктовкой — «коровки и

лошадки едят траву» — вывел нетвердо, но ясно вместо

«Алексей Ремизов» —

Алекей Ремзов

КАМЕРА 35-ая

КОНТР-РЕВОЛЮЦИЯ И САБОТАЖ

— «Алекей Ремзов?»

— Я.

— «Петр Водкин?»

— Тут! — отозвался Козьма Сергеевич.

Все тут были: и Штейнберг в женской шубе, и Лемке

с чемоданом, какие только в багаж сдают. И еще незна-

комые: одни сидели, других сажать привели —

баба с живым поросенком: шла баба по спеку-

ляции, попала на обыск и угодила в контр-рево-

люцию;

дама с искусственными цветами: «дверью ошиб-

лась» и попала в засаду;

балт-мор: наскандалил чего-то;

красноармеец из «загородительного отряда»: бабу

прикончил, загорождая;

человек с огромными белыми буквами на спи-

не — как слон! — беглый из германского пле-

на;

да два «финляндца»: перебегали границу — прямо

с границы.

Всякий рассказал другому свои происшествия; как и

почему попал и попался. Но больше некому рассказывать.

— И долго ли нам еще тут томиться?