182 Идет он, насвистывает, — веселый человек! Не на

службу, так идет.

Навстречу солдат — столкнулись глазами.

Солдат приостановился.

— Не хотите ли купить, товарищ, хорошая вещь, —

наклонился, шепчет: — из дворца!

Да из кармана и вынул.

Всматривается Сверчков: маленький ящичек серебря-

ный. Раскрыл, — а там что-то такое крошечное, вроде

пылинки и под слюдой.

«Что бы это такое, думаю, понять не могу: пылинка!

И знаете, сердце у меня заболело: да ведь это, думаю,

мощи!»

Сверчков давным-давно ни в какую церковь не ходил,

а этой весной, нацепив красный бантик, в великую пятницу,

как на масленице, в карты дулся.

И вдруг сердце заболело: «мощи!»

А солдат сообразил, глядит нагло:

— Меньше ста не возьму.

«А у меня всего сто и есть, больше нет, последнее,

всё. Да, думаю, мощи! Бог знает, в чьи руки попадут!

Вынул кошелек и всё отдал, а ковчежец сюда спрятал,

держу крепко».

— А это не купите ли?

Солдат еще что-то вынул, да Сверчков уж ничего не

видит: все равно, последнее, ведь, отдал.

— Сколько?

— Двести!

— Не надо!

Мелькнул и исчез солдат, будто и не бывало.

III

БЕЛОЕ СЕРДЦЕ

Ждал я трамвая.

Никак не могу войти: висят, толкаются. Трамваев десять

пропустил, и все неудача.

Вижу, старуха стоит, как и я, ждет. Древняя бабушка.

Посмотришь на такое лицо, и кажется, век оно таким

было, — век была бабушка бабушкой: морщинки малень-

183 кие, беззубая и очень добрая. Я посмотрел попристальнее:

терпеливо стоит, и видят ли что усталые глаза? Да, уви-

дели!

— Не оставь меня, — сказала бабушка, — вместе

поедем на трамвае. Никак не могу попасть.

— Хорошо, — говорю, — поедемте, только долго нам

стоять тут: толкаться не хочу, висеть...

— Сохрани Бог! — перебила меня бабушка.

Да, бабушка видела, что не одна она.

С нами барышня стояла, и по всему было видно, что

она с нами. Но барышня больше не могла выдержать, и

когда подошел еще трамвай, вдруг переменилась — и

куда девалась вся ее кротость! — стала сама трамвайной,

и вижу — повисла.

А наше дело было отчаянное, хоть пешком иди.

— Пойдемте, бабушка.

— Не дойти.

А и вправду, не дойти старухе: стояли мы на углу 9-й

линии, а бабушке путь в Новую деревню.

Победил я мое отчаяние, решил еще ждать, а бабушка,

видно, давно победила и ничуть не отчаивалась, терпеливая.

И дождались: впихнулись, и не на прицепной, а на

передний.

*

Трамвай полон, сесть и не думай. Всё солдаты. Я-то

ничего, хоть висеть и не могу, а стоять мне ничего, вот

старуха-то как: совсем-то согнулась и ноги не слуша-

ют, — как былинку, ее при всяком толчке так и кидает.

— Хоть бы бабушке кто место уступил! — говорю

седокам.

Я в трамваях не раз так говаривал и проку не очень

ждал. Но тут повезло: поднялись два матроса.

— Найдутся добрые люди, садитесь!

И уселась бабушка, — нашлись добрые люди!

И до чего, скажу вам, хорошо человеку, когда он так

вот, как эти матросы. Я посмотрел на них и почувствовал,

что и стоя им сию минуту хорошо, как и бабушке.

А бабушка, как отсиделась немного, так и заговорила.

И не так громко она говорила, а каждое слово ее было