137 Девичья грудь, златокровельный собор Благове-

щенья, а не вестит мне серебряный ясак, не

звонит красный звон.

Или заглушает его свист несносных пуль, обес-

пощадивший сердце мира — всей земли?

Один слышу гик —

Ты горишь — запылала Русь! — головни летят.

А до века было так: было уверено — стоишь и

стоять тебе, широкая и раздольная, неколебимою

во всей нужде, во всех страстях.

И покрой твое тело короста шелудивая, ветер

сдует с тебя и коросту шелудивую, вновь светла,

еще светлей, вновь радостна, еще радостней вос-

станешь над своими лесами, над ковылевой сте-

пью, взбульливою.

Так пошло, так думали, такая крепла вера в тебя.

Человекоборцы безбожные, на земле мечтающие

создать земной рай, жены и мужи, праведные в

своей любви к человечеству, вожди народные,

только счастья ему желавшие, вы, делая свое

дело, сея вражду, вы по кусочкам вырывали веру,

не заметили, что с верою гибла сама русская

жизнь.

Ныне в сердцевине подточилась Русь.

Вожди слепые, что вы наделали?

Кровь, пролитая на братских полях, обеспощадила

сердце человеческое, а вы душу вынули.

И вот слышу гик —

Русь моя, ты горишь!

Русь моя, ты упала, не поднять тебя, не поды-

мешься!

Русь моя, русская земля, родина, обеспощаженная

кровью братских полей, подожжена — горишь!

О моя обреченная родина, пошатнулась ты, не-

колебимая, и твоя царская багряница упала с

твоих плеч.

За какой грех или за какую смертную вину?

За то ли, что свою клятву сломала, как гнилую

трость, и потеряла последнюю веру, или за кровь, пролитую на братских полях, или за кривду —

открытое сердце не раз на крик кричало на всю

Русь: «нет правды на русской земле!» — или за

исконное безумное свое молчание?

Ты и ныне, униженная, когда пинают и глумятся

над твоей святыней, ты и ныне безгласна.

Безумное молчание твоих верных сынов вопиет

к Богу, как смертный грех.

О, моя поверженная родина, ты руки простира-

ешь — —

Или тебя посетил гнев Божий — Бог послал на

тебя свой меч?

О, моя бессчастная родина, твоя беда, твое ра-

зорение, твоя гибель — Божье посещение. Сми-

рись до последнего конца, прими беду — не

беду, милость Божию, и страсти очистят тебя,

обелят твою душу.

О, моя горемычная родина, мать моя — унижен-

ная!

Припадаю к ранам твоим, к горящему лбу, к

запекшимся устам, к сердцу, надрывающемуся

от обиды и горечи, к глазам твоим иссечен-

ным — —

Я не раз отрекался от тебя в те былые дни,

грозным словом Грозного в отчаянии задохнув-

шегося сердца моего проклинал тебя за крамолу

и твою неправду.

«Я не русский, нет правды на русской земле!»

Но теперь — нет, я не оставлю тебя и в грехе

твоем, и в беде твоей, вольную и полоненную,

свободную и связанную, святую и грешную, свет-

лую и темную.

И мне ли оставить тебя, — я русский, сын

русского, я из самых недр твоих.

На твои молчаливые звезды я смотрел из колыбели

своей, слушал шум лесов твоих, тосковал с тобой

под завывание снежных бурь, я летал с твоей

воздушной нечистью по диким горам твоим, по

гоголевским необозримым степям.

Как же мне покинуть тебя?

Я нес тебе драгоценные уборы, чтобы стала ты