135 Там постояли — рассказал он мне о работах и о всяких

трудностях казенных.

— Если все ладно пойдет, работы уж не те будут.

Теперь не то!

Вышли, стали с народом впереди.

— Надо непременно снять с икон ризы. Все равно и

так сдерут. А без риз даже лучше.

Уже третий звон звонили.

Колокола врывались в «Хвалите» — «Хвалите имя

Господне!» —

колокольным «красным» звоном в лад.

Знакомый тихонько рассказывал о старине, о долгой

службе под Успеньев день, о столповом распеве — о

такой русской старине, которую для гордости же нашей

«своим русским добром» беречь надо, как Рублевские

иконы.

— Ты как думаешь, много еще чего будет?

— Такое! — и он рукой махнул, — надо ко всему

быть готову, — подумал, — чего ж бояться-то? А убьют,

так убьют.

После великого славословия я простился.

Но домой не пошел, а остался на площади: я все

смотрел, вглядывался в ночь.

Всенощная кончилась — темными стаями расходился

народ.

Только в Архангельском Соборе горели огни — неуга-

симые лампады.

А там на Иване Великом огромный колокол — глазатый

пустыми окнами.

А там — звезды, как осенние.

И вдруг я понял, что все это — — прошло —

эта Россия — —

*

Широка раздольная Русь, родина моя,

принявшая много нужды, много страсти, — вспо-

мянуть невозможно! — вижу тебя: оставляешь

свет жизни, в огне поверженная.

Были будни, труд и страда, а бывал и праздник

с долгой всенощной, с обеднями, а потом с хо-

роводом — громким, с шумом, с качелями.

136 Был голод, было и изобилие.

Были казни, была и милость.

Был застенок, был и подвиг: в жертву приносили

себя ради счастья народного.

Где ныне подвиг? где жертва?

Гарь и гик —

Было унижение, была и победа.

Безумный ездок! хочешь за море прыгнуть из желтых

туманов гранитного любимого города, несокруши-

мого и крепкого, как Петров камень, — над Невою,

как вихрь, стоишь, вижу тебя и во сне и в явь.

Брат мой безумный — несчастлив час! — твоя

Россия загибла.

Я кукушкой кукую в опустелом лесу, где гниет

палый лист: Россия моя загибла.

Было лихолетье, был Расстрига, был Вор, замутила

смута русскую землю, развалилась земля, да под-

нялась, снова стала Русь стройна, как ниточ-

ка, — поднялись русские люди во имя русской

земли, спасли тебя: родного брата выгнали, крас-

нозвонный Кремль очистили — не стерпелось

братнино иноверное иго.

Была русская вера искони изначальная.

Много знают поволжские леса до Железных ворот,

много слышали горячих молитв, как за русскую

веру в срубах сжигали себя.

Где ты, родная твердыня, «Последняя Русь»?

Я не слышу твоего голоса, нет, не доносит и

гари срубной из поволжских лесов.

Или в мать-пустыню, покорясь судьбе, ушли твои

верные сыны?

Или нет больше на Руси — «Последней Руси»,

бесстрашных вольных костров?

Был на Руси Каин, креста на нем не было, своих

предавал, а и он в проклятом грехе любил свою

мать — Россию, сложил неизбывную песню:

у Троицы у Сергия было под Москвою...

на костер пойдешь — —

*

Широка раздольная Русь, вижу твой краснозвон-

ный Кремль, твой белоснежный, как непорочная