62 И сбило. И теперь собирается прямо из Ельца и со всем

многочисленным своим семейством в Петербург: хочет

представиться в петербургскую пожарную команду и по-

служить делу революции, как неистощимый и непрерывно

действующий самополив!

Турка вращал огромными турецкими белками и в ус

свой черный по-турецки улыбался.

— Ах, Турка, Турка!

Сколько ему, Турке, еще в жизни ночей!

Это из тысяча-и-одной-ночи прямо со страниц из кар-

тинки вышел он и очутился в России, а из России пере-

кочевал в Европу, а из Европы в Китай, потом в Сибирь

и опять в Россию.

Турка считал себя причастным к русской литературе;

когда выходила замуж дочь Глеба Ивановича Успенского,

Вера Глебовна, за Савинкова, он был шафером, а затем

некоторое время жил в одном доме и по одной лестнице

с Павлом Елисеевичем Щеголевым на Большой Дворян-

ской, и кроме того любил посмотреть редкие русские

книги в книжной лавке у Якова Гавриловича Новожилова.

Турка, окончив Петербургский университет и отсидев

в Крестах за «беспорядки», поехал в Германию — Турка

тоже «доктор», только не агрономические науки изучал

он, как Пришвин, а по апретурному делу — химик.

Из Германии Турка вернулся в Херсон к отцу и занялся

торговлей — в Херсоне первая была их лавка: всякие и

самые тонкие английские сукна.

Турка во всех влюблялся и в Турку влюблялись, и

было у Турки тысяча невест, а на тысяча первой Турка

собирался жениться.

И не женился.

Сколько ни объяснялись, сколько ни говорили друг с

другом, а до конца никак не могли договориться и по

очень простой причине: Турка туг был на правое ухо, а

невеста на левое с глушинкой.

Так и не женился.

А помер отец, осталось все Турке, как старшему, а

Турка передал торговлю братьям, а сам пустился свое

счастье искать.

63 Заманила его на восток икра — «красная кетовая икра!»

И повезло — на икре большое состояние нажил.

И уж собирался было в Японии дом строить из фиговых

листиков, а мне сулил китайских богов и японскую раз-

ноцветную тушь, и вот случилась буря — кетовые корабли

потонули, и уж в 4-ом классе прикатил Турка в Петер-

бург, — начинай сначала!

И была его турецкая жизнь полна самых таких голо-

воломных нечаянностей: то он какие-то гайки продавал,

то табашным делом занялся, — но все как-то так выходило,

что вот-вот на небеса взлетит, хвать, корабли ко дну,

начинай сначала!

Когда началась война, Турка ходил к Зимнему Дворцу,

стоял на коленях.

Турка просился в добровольцы, мешок собрал с бельем

и сухарики припас, но почему-то ему отказали, и как ни

добивался — отказали.

Ведь Турку заманивала война, как кета, как гайки!

А когда в 1916 году добровольцев запретили и уж

больше перестали принимать, Турка бросил место — а

место он занимал важное в Сибирском Банке — и, на-

перекор всяким запретам, опять пошел добиваться.

И приняли-таки, добровольцем угнали в Финляндию. —

Турка торжествовал! Турка готовился «принять бой!» —

но тут произошла революция, товарищи Турки, и не сго-

вариваясь, тихо и смирно кончили войну и разбежались

по домам.

И Турка кончил войну и вот появился —

Когда-то при открытии первой Государственной Думы

Турка, чтобы пробраться посмотреть поближе, взял извоз-

чика и поехал. А там около Таврического дворца ждали

членов и, когда замечал кто особенно чтимых, выкрики-

валась фамилия, и все враз бросались к извозчику или к

автомобилю, вытаскивали и качали.

В сухопаром Турке был опознан Максим Максимович

Ковалевский, и Турку качали при всеобщем одобрении и

при дружном крике:

«Да здравствует Максим Максимович!»

И теперь при возвращении из Финляндии повторилось

с Туркой то же недоразумение: когда подошел поезд,