47 «Я кончила балетную ботаническую школу».

Догоняю С. П. А меня мальчик да девочка на-

гнали.

«Мы дети Фриды Лазаревны и Я. С. Шрейбера!»

«Вот, — думаю, — С. П. удивится».

— — девочка беленькая, на мышку похожа, а

мальчишка черненький, а за ними борода тре-

плется —

«Оторвалась, значит, от Якова Самойловича, само-

стоятельно теперь —»

Идет навстречу Пильняк: ноги серебряные, кончик

носа серебряный — весь блестит.

Оказывается, что же вы думаете, тоже ночевал

у Н. С. Бутовой.

«И Гершензон, и Бердяев, все там».

«Бедная, — думаю, — Н. С., этакую ораву!»

И вижу Успенский переулок, церковный двор. Из

квартиры Н. С. Бутовой выносят ковры. А Лев

Шестов клетку несет.

«Ты, — говорит, — на мне ездил, теперь я на

тебе покатаюсь!»

Помогаю какой-то ковер нести персидский. Вниз

несли — очень тяжелый! — а когда донесли,

очутился я наверху. Вхожу в комнаты, а следом

за мной келейник из Андрониевского монасты-

ря — он принес ветчины и хлеба —

«Тут кормить не соглашаются».

II

ПАЛОЧКИ

Прачка, немка Лизавета, столько лет стиравшая у нас

на Таврической, точная и аккуратная, на Остров ходить

отказалась. Пришла другая; новая: на вид ничего, старый

человек, поверить, казалось бы, можно.

И выстирала. Просит вперед денег ей дать.

— Ей-Богу, — говорит, — в пятницу гладить приду!

Ну, дали ей денег, все — сколько полагалось, а она

и надула.

Тут по двору ходит, скалится.

— Пойди,— говорит,— жалуйся! Куда пойдешь?

48 И вспомнился мне разговор со старшим дворником:

принес постановление домового комитета.

«В доме у нас,— сказал он,— все идет дружно, только

интеллигенция против!»

«Кто ж это?»

«Да вот сам хозяин... насчет земли не согласен».

Может, думаю, и эта старуха тоже насчет земли хло-

почет — — только этажом ошиблась!

И еще вспомнилось, такое ж — со швейцаром.

«Вот землю теперь трудящимся,— сказал швейцар, —

я тоже получу!»

«Зачем вам земля? Ведь вы всю жизнь в городе живете

и не знаете, что с землею делать?»

А он подумал, и словно б и согласен, потом вдруг

нашелся:

«Ну, я деньгами согласен получить».

*

Пошел я в парикмахерскую постричься и напоролся на

митинг.

Главный мастер кричит:

— Теперь такое время, надо рвать. А то поздно будет.

И я подумал:

«А земля-то, пожалуй, и не причем, тут верно вот это

— — а то поздно будет!»

*

Из парикмахерской шел так — по улице.

К красным флагам привыкли. Трамвайный путь расчи-

щают.

На трактире надпись:

в виду свободы объявляю: мой трактир свободен

для всех солдатов. Солдаты, приходите, кушайте,

пейте бесплатно, а также желающие из публики.

Да здравствует свобода!

Столпились кухарки.

Какой-то шутник из прохожих:

— Требуйте 98 рублей в месяц, а миритесь на 30-и.

Сам смеется. Но смех его — всурьез.

49 — Намедни тоже, выискалась барыня растрепа. Соби-

рала по полтиннику, записывала в общество, тоже сулила

98 в месяц. И адрес указала на Фурштадской. А когда

пошли, там такой и нет.

— Теперь такое время.

— А то поздно будет.

— Я не подданый, чтобы день и ночь работать! —

угрожал кому-то ломовой.

Нестройно кучка народу — душ около сотни — де-

монстрирует мимо Исакия.

Два красных флага*

«да здравствует с-д. р. п.» и «земля и воля».

Царь вампир из тебя тянет жилы,

Царь вампир пьет народную кровь...

— Товарищи, присоединяйтесь! долой буржуазию! шап-

ки долой! — выкрикивает без шапки.

А рядом солдат с ружьем:

— Сказано: шапки снимать. Снимай шапку!

Я снял шапку.

И какие-то два прохожих сняли.

И вдруг мне показалось, один из моих глазеющих

соседей как гаркнет —

Бо-же ца-ря...

царь вампир из тебя тянет жилы,,

царь вампир пьет народную кровь...

— Пойдем! — и оба пропали.

Смеркалось — весенняя тяжелая сумерь волной нака-

тывала.

И я вспомнил, как в 14-м году в войну один поперечный

поэт — А. И. Тиняков — тоже вот гаркнул на всю

Фонтанку:

«Да здравствует император Вильгельм!»

Пение едва доносилось и только какой-то «рарпир» и

«нарров» врывались в уличный шум.

Я надел шапку и пошел.