529 Оттого, что был дождь, мальчик не пойдет за газетами,

так и не узнаем, чем окончилась воскресная демонстрация

в Петербурге.

Наташа сказала, что она только здороваться стесняется.

Тучи идут валами — —

и очень грустно.

а птицы все-таки поют и куковала кукушка.

все утро по двору конь ходил — еще бы, сколько за все

жаркие дни всяких мух перекусало его.

И до чего мне скучно в деревне.

Сегодня 3-й недели.

Последнюю неделю я совсем не выхожу из комнаты,

только утром после чаю.

Смотрю в окно — —

Ничего мне не хочется: ни писать, ни читать

*

духовная мощь и мужество в жизненной борьбе — бес-

пощадная борьба против зла, лжи, тьмы

Завет культа Митры-победоносного

22.VI

Говорят:

В Петербурге 5 полков за новое правительство и 5

полков за старое. Чья возьмет?

*

В первый раз затрубили и загудели жабы на болоте. После

дневного дождя, когда ветер расчистил полоску на закате,

ожили птицы и не так свежо

*

о комаре: когда на ночь потушу свет, зазвонит комар и

точно где-то далеко в набат бьют

23.VI

чтобы увидеть домового, надо в великий четверг по-

нести ему творогу на чердак,

так и сделала одна:

видеть его не видела, а только ощупала:

мягкий

если он скажет: у-у-у! —

это хорошо

а если: е! —

плох о

530 одна баба не велела сор из избы выметать, а велела

заметать в угол

и в великий четверг, когда осталась одна, надела белую

рубаху

и плясала на этом два часа

всю всенощную

а к другой, соседке, по ночам прилетает золотой сноп:

прилетит и рассыплется

24.VI

Лунная холодная ночь — полночь, папортник цветет

*

сегодня мое рожденье: мне 40 лет.

играл в карты: в короли, в ведьму и в возы.

И Наташа в первый раз, проходя мимо окна, заговорила

со мной

— спросила меня, сколько времени прошло?

И кланялась, как всегда.

25.VI

лег в 12-ь. Просыпаюсь, еще ночь, слышу, поют — это

была какая-то ведовская песня: женские охрипшие голоса

и врозь с мужскими.

Я долго лежал, не мог заснуть, все слушал:

голоса скакали, крутились, «катали», как тут говорят, —

купальская песня.

27.VI

что видел во сне, ничего не помню

вчера еще с вечера началось великое землетрясение и

возобновилось с утра

все и забыл

из дому вестей нет: Ив. Алек. клялся и божился заходить

к нам всякую неделю на остров и писать, а прислал всего

l-о письмо,

да и то не из квартиры нашей, как было условлено.

И больше ничего, как в воду,

вины мои следующие:

I вина: доверился Ив. Ал., а надо было чтобы швей-

царские девочки писали

II вина: полотенца, которых было положено «для об-

легчения багажа» меньше, чем это требуется для

обихода

531 III вина: картонка, не взяли большую картонку,

к[отор]ую в вагоне не знай куда и поставить

IV вина: паспорт Машин: уверял я (и очень сердился

сомненьям) что паспорт я отдал, а он оказался

у меня в кармане

V вина: на вокзал надо было ехать не в 3-й часа, а в

4-е тогда бы паспорт отдан был Маше и самовары

вытряхнуты.

и эти пять вин моих, как острые самые зубья пилы,

которой пилят грешников на том свете в соборе Благо-

вещенском в Сольвычегодске.

28.VI

я с тобой и двух слов не сказал. Я только смотрел да

здоровался, когда ты проходила по двору. А слышать я

много слышал, как ты говорила. И очень мне понравилось,

с какой горячностью ты заступалась и в этой горячности

мне почуялась сила твоя и разумение. Я подумал: в тебе

есть дух жив, как в твоей мате[ри]! И кулачками так же

стучишь, когда очень уж за сердце возьмет.

Вот мне и захотелось написать тебе, рассказать тебе о

тебе же. А ты мне ответь, получила ли письмо. Я тебе

и еще напишу.

Родилась ты в лунную весеннюю ночь, когда зацвел

каштан. Жили мы в Одессе на Молдаванке — это самая

заброшенная часть города, где ютится лишь беднота, и

где начинаются обыкновенно погромы. Занимали мы одну

комнату: очень было тесно. Хозяйка, когда ты родилась,

была недовольна за беспокойство и все ворчала. Тебя

положили на мою енотовую шубу. И помню я красненький

дышащий комочек — это ты вроде комочка была. И все

ротиком ловишь. А я на тебя так, как на Плика:

Вчера разговор зашел, что все началось с захвата (рево-

люция и есть захват!)

и что вот Ч[ем?] Бог наказал, а я подумал: о захватах

вообще лучше помалкивать, кто не грешен и о наказании

Божьем не судить человека, п[отому] ч[то] завтра, кто

знает, придет и твой черед и ты будешь наказан. Нет, о

наказании, как о беде надо принимать сердцем не зло-

радствуя, а жалея.

532 У Наташи совесть совсем закрыта для других и самое

больше[е] есть маленькая щелочка к — щенятам, но к

людям закрыто.

*

тут кончаются

записки берестовецкие

и начинаются черниговские

я сохраняю все, п[отому] ч[то] писалось

в значительнейший из годов

русской истории — в год

революции

1917-ый «ВОНЮЧАЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ ОБЕЗЬЯНА...»

Вонючая торжествующая обезьяна, питающаяся пада-

лью, реквизированным сахаром и ананасами, ты напялила

на свои подпрыгивающие кривые ноги генеральские

штаны, стянутые с растерзанного тобой генерала, на вих-

растую голову, прикрывая уши, самодовольно нахлобучила

французский красный колпак, присвоила русское крестное

имя, русскую человеческую кличку и, обольстив изголо-

давшуюся горемычную чернь медовым пряником — по-

сулом мира, хлеба, земли и воли, а главное праздностью

и беспечальным обезьяньим довольством, с тупым пуле-

метом и бездушным штыком завладела Русью, родиной

моей, покаранной за свое русское «обознался», «здорово

живешь» и «наплевать».

Косноязычная, гикающая с набитым семечками ртом,

исковеркала ты родную русскую речь «главковерхами» и

«викжелями», изъёрнившаяся, ты могучее «могу» превра-

тила в бессильное (импотентное) «с-могу», объявила из-

менниками русских людей, для которых твоя обезьянья

морда есть обезьянья морда, а не лик Спасителев, как

пыжишься представиться перед простецами и недоумками,

набрала в свою стаю все отребье, весь грех наш и позор

русский, и расправляешься в судах-расправах своих, бросая

по тюрьмам на снедь острожным вшам, кого твоя нога

хочет, кличешь освободить Европу от империалистических

зверств и захватов, а бессчастную Русь, захватив, загнала

обезьяньей расправой своей к той темной до-ярославовой

поре истории нашей, когда предки наши звериным обычаем

живяху, запустила лапу свою в оттопыренный карман

богача, а заодно и к трудовым копейкам бережливых

работников, а теперь обожравшаяся, торжествующая, вы-