406 «Я не русский, нет правды на русской земле!»

Но теперь — нет, я не оставлю тебя и в грехе твоем,

и в беде твоей, вольную и полоненную, свободную и

связанную, святую и грешную, светлую и темную.

И мне ли оставить тебя, — я русский, сын русского,

я из самых недр твоих.

На звезды твои молчаливые я смотрел из колыбели

своей, слушал шум лесов твоих, тосковал с тобой под

завывание снежных бурь твоих, я летал с твоей воздушной

нечистью по диким горам твоим, по гоголевским необо-

зримым степям.

Как же мне покинуть тебя?

Я нес тебе уборы драгоценные, чтобы стала ты светлее

и радостней. Из твоих же камней самоцветных, из жемчу-

гов — слов твоих, я низал белую рясну на твою нежную

грудь.

О, родина моя обреченная, покаранная, жестокой ми-

лостью наделенная ради чистоты сердца твоего, повер-

женная лежишь ты на мураве зеленой, вижу тебя, в гари

пожаров под пулями, и косы твои по земле рассыпались.

Я затеплю лампаду моей веры страдной, буду долгими

ночами трудными слушать голос твой, сокровенная Русь

моя, твой ропот, твой стон, твои жалобы.

Ты и поверженная, искупающая грех свой, навсегда со

мной останешься в моем сердце.

Ты канешь на дно светлая.

О, родина моя обреченная, Богом покаранная, Богом

посещенная!

Сотрут имя твое, сгинешь, и стояла ты или не было,

кто вспомянет?

Я душу сохраню мою русскую с верой в правду твою

страдную, сокрою в сердце своем, сокрою память о тебе,

пока слово мое, речь твоя будет жить на трудной крестной

земле, замолкающей без подвига, без жертвы, в беспесеньи.

IV

Ободранный и немой стою в пустыне, где была когда-то

Россия.

Душа моя запечатана.

Все, что у меня было, все растащили, сорвали одежду

с меня.

ш Что мне нужно? — Не знаю.

Ничего мне не надо. И жить незачем.

Злоба кипит в душе, кипит бессильная: ведь полжизни

сгорело из-за той России, которая обратилась теперь в

ничто, а могла бы быть всем.

Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо

братства, хочу уз вместо насилия.

Опостылела бездельность людская, похвальба, залетное

пустое слово.

Скорбь моя беспредельная.

Нет веры в России, нет больше церкви, это ли церковь,

где восхваляют временное?

И время пропало, нет его, кончилось время.

Не гибель страшна, но нельзя умереть человеку во имя

себя самого. Ибо не за что больше умирать, все погибло.

И из бездны подымается ангел зла — серебряная пя-

тигранная звезда над головой его с семью лучами, и

страшен он.

— Погибни во имя мое!

И нет спасения свыше.

Злость моя лютая.

И тянется замкнутая слепая душа, немыми руками

тянется в беспредельность — —

И не проклинаю я никого, потому что знаю час, знаю

предел, знаю исполнение сроков судьбы.

Ничто не избежит гибели.

О, если бы избежать ее!

Каждый сам в одиночку несет бремя проклятия свое-

го — души своей закрытую чашу, боясь расплескать ее.

Тьма вверху и внизу.

И свилось небо, как свиток.

И нету Бога.

Скрылся Он в свитке со звездами и с солнцем и луною.

Черная бездна разверзлась вверху и внизу.

И дьявол потерял смысл бытия своего, повис на осине

Иуды.

А все зачем-то еще живут.

И чем громче кричит человек, тем страшнее ему.

Как дети они, потерявшие мать.

И не понимают той скорби, которая дана им.

Скоро настанет последний час, скоро пробьет он.

j Без четверти двенадцать.

Слышите! Нет ничего, ни Кремля, ни России — ровь

и гладь.

Приходи и строй! Приходи, кому охота, и делай дело

свое, — воздвигай новую Россию, на месте горелом.

А про старое, про бывалое — забудь.

Ты весь Китеж изводи сетями — пусто озеро, ничего

не найти.

Единый конец без конца.

V

Русский народ, что ты сделал?

Искал свое счастье и все потерял. Одураченный, плюх-

нулся свиньей в навоз.

Поверил — —

Кому ты поверил? Ну, пеняй теперь на себя, распла-

чивайся.

Землю ты свою забыл колыбельную.

Где Россия твоя?

Пусто место.

Русский народ, это грех твой непрощаемый.

И где совесть твоя, где мудрость, где крест твой?

Я гордился, что я русский, берег и лелеял имя родины

моей, молился святой Руси.

Теперь, презираем со всем народом несу кару, жалок,

нищ и наг.

Не смею глаз поднять.

— Господи, что я сделал!

И одно утешение, одна надежда: буду терпеливо нести

бремя дней моих, очищу сердце мое и ум мой помутнелый

и, если суждено, восстану в Светлый день.

Русский народ, настанет Светлый день.

Слышишь храп коня?

Безумный ездок, что хочет прыгнуть за море из желтых

туманов, он сокрушил старую Русь, он подымет и новую,

новую и свободную из пропада.

Слышу трепет крыльев над головой моей.

Это новая Русь, прекрасная и вольная, царевна моя.

Русский народ, верь, настанет Светлый день.

409 VI

Сорвусь со скалы темной птицей тяжелой, полечу не-

подвижно на крыльях, стеклянными глазами буду смотреть

в беспредельность, в черный мрак полечу я, только бы

ничего не видеть.

Поймите, жизнь наша тянется через силу.

Остановитесь же, вымойте руки, — они в крови, и

лицо — оно в дыму пороха!

Земля ушла, отодвинулась.

Земля уходит — —

Лечу в запредельности.

На трех китах жила земля. Был беспорядок, но и был

устой: купцы торговали, земледельцы обрабатывали землю,

солдаты сражались, фабричные работали.

Все перепуталось.

Лечу в запредельности.

Отказаться от жизни осязаемой, пуститься в мир воз-

душный, кто это может? И остается упасть червем и

ползти.

Обгоняю аэропланы.

Стук мотора стучит в ушах.

Закукарекал бы, да головы нет; давно оттяпана!

Поймите же, быть пришельцем в своей, а не чужой

земле, это проклятие.

И это проклятие — удел мой.

VII

Все разорено, пусто место, остался стол — во весь

рост человечий велик сделан.

Обнаглелые жадно с обезьяньим гиком и гоготом рвут

на куски пирог, который когда-то испекла покойница

Русь — прощальный, поминальный пирог.

И рвут, и глотают, и давятся.

И с налитыми кровью глазами грызут стол, как голодная

лошадь ясли. И норовят дочиста слопать все до прихода

гостей, до будущих хозяев земли, которые сядут на ши-

рокую русскую землю.

В е - е - е ч н а - я п а - а м я т ь .

410 Слово к матери-земли

Укатилось солнце за горы. Зажглись на облаках звез-

ды — ясные и тусклые по числу людей, рожденных от

века.

А от Косарей по Становищу души усопших — из звезд

светлее светлых, охраняя пути солнца, повели Денницу к

восходу.

И сама Обида-Недоля, не смыкая слезящихся глаз,

усталая, день исходив от дома к дому, грохнулась на

землю под терновым кустом спит.

Родимая звезда, блеснув, украсила ночное небо.

* * *

Мать пресвятая, позволь положить тебе требу: вот

хлебы и сыры и мед, — не за себя, мы просим за нашу

Русскую землю.

Мать пресвятая, принеси в колыбель ребятам хорошие

сны: они с колыбели хиреют — кожа да кости — галчата,

и кому они нужны, уродцы. А ты постели им дорогу

золотыми камнями, сделай так, чтобы век была с ними

да не кудлатая рваная Обида, а красавица Доля, измени

наш жалкий удел в счастливый, нареки наново участь

бесталанной Руси.

Посмотри, вон растерзанный лежем лежит — это наша

бездольная, наша убогая Русь. Ее повзыскала Судина,

добралась до голов: там, отчаявшись, на разбой идут, там

много граблено, там хочешь жить, как тебе любо, а сам

лезешь в петлю.

Или благословение твое миновало нас или родились

мы в бедную ночь и век останемся бедняками. Так ли

нам на роду написано быть несуразными, дурнями — у

моря быть и воды не найти?

Огонь охватил нашу жатву — пылают нивы, на море

бурей разбило корабль, разорены до последней нитки.

Смилуйся, мать, посмотри, вон твой сын с куском

хлеба и палкой в руке бросил дом и идет по катучим

камням, куда глаза глядят, а злыдни — спутники горя,

обвиваясь вкруг шеи, шепчут на уши:

«Мы от тебя не отстанем!»

Вещая, лебедь, плещущая крылами у синего моря, мать

земли — матерь — земля! Ты читаешь волховную книгу,

попроси творца мира, сидящего на облаках Солнце-Все-