Живопись

В годы борьбы с Римом, а затем последнего расцвета этрусских городов продолжали развиваться тенденции, проявлявшиеся в конце IV века до н. э.; художники обращались преимущественно к сценам в мире теней или заупокойным трапезам, к богам и демонам подземного царства. Во второй камере гробницы Чудовищ в Тарквиниях показан Аид, сидящий на троне рядом с Персефоной и трехголовым, вооруженным щитом и копьем Герионом. Острее, нежели их предшественники, мастера того времени чувствовали выразительность линий и красок, изображая гибкие, развевающиеся волосы Персефоны, ее красивое юное лицо, властные и мужественные черты Аида, с задумчивыми глазами, черными бровями и бородой, виднеющимися из-под наброшенной на его голову шкуры волка. Морда зверя с разинутой пастью и яростными глазами оттеняла возвышенность божества.

Характер персонажей в этрусском искусстве и раньше нельзя было назвать радостным. Даже просветленность — редкая гостья в лицах изваяний — почти не появлялась в живописных образах. Типичнее для них умудренная проникновенность облика, резкость черт и суровость переживаемых чувств. Конечно, этруски хорошо знали греческое искусство с его открытыми и уверенными героями, взоры которых излучали доброжелательность и спокойствие. Но этрусская культура, в своей сущности тесно связанная с требованиями культа, больше тяготела к магически-торжественному ощущению таинственности мира, свойственному восточным цивилизациям. В искусстве последних столетий эти настроения усугублялись и особенно сильно дали себя почувствовать в росписях склепов. Для погребальной живописи III века до н. э., продолжавшей развивать драматические сюжеты, характерна общая холодная манера выражения, проявляющаяся в более четких, нежели ранее, контурах фигур и лиц, в несколько внешней красивости образов, в усилении внимания к декору — вышивкам одежд и покрывал, резьбе мебели, узорам тканей.

Примечательны в этом отношении две фрески Гробницы Щитов из Тарквиний, исполненные на один сюжет, но, по-видимому, разными мастерами. Представленные сцены заупокойных трапез внешне сходны: перед невысоким столиком с яствами возлежит этруск, рядом сидит его жена. Детально изображены все сопутствующие трапезе атрибуты, узоры на вышитых покрывалах, которыми застелены лежанки, орнаменты на подушках под локтями мужчин. Композиции отличаются не только тем, что в одной около ложа стоят кифаред и флейтист, а в другой слуга с опахалом: в сцене с музыкантами художника более привлекает живописная сущность росписи, в сцене со слугой — графическая. Последняя, может быть, поэтому кажется несколько более холодной. Линии профилей женщины и слуги с опахалом прочерчены уверенной рукой; черты мужчины также обозначены довольно резко.

Сцена с изображением банкета в Гробнице Щитов, Тарквинии. Если предыдущая пара буквально излучает нежность по отношению друг к другу, то на этой фреске запечатлена нескрываемая печаль, отражающаяся на лицах не только супругов, но и музыкантов. Горе супругов сильно настолько, что они пытаются найти утешение и забвение в чаше с вином, к которой протянулись руки обоих. Яйца же лежат на столе. Возможно, эта фреска украшало склеп, где были похоронены оба супруга (может быть погибших в результате несчастного случая). На это указывает как сходное положение ног обеих фигур, так и одинаковые белые тоги (или покрывала) с зеленой каймой, одетые на обеих фигурах, а также то, что в центре эти покрывала изображены таким образом, что создается впечатление, будто использовано всего одно покрывало, облекающее обе фигуры и соединяющее их.

В гробнице Тифона на центральном столбе, поддерживающем потолок склепа, художник изобразил страшных змееногих чудовищ. Чуть расширяющийся верх опоры украшен тремя узкими орнаментальными фризами, придающими каждой стороне столба характер пилястра с декоративной капителью. Помещение тифонов на них сюжетно оправдано; они держат широко расставленными руками тяжелый потолок погребальной камеры. Драматизм образов и эмоциональность выражения, нараставшие в этрусских фресковых росписях ко II веку до н. э., здесь выступили особенно наглядно. Один из крылатых демонов будто обезумел от напряжения, стремясь удержать тяжесть давящих на него плит. Прекрасна свободная манера трактовки тела могучего, но испытывающего трепет последнего напряжения. Эта живопись свидетельствует о запасах творческих сил, еще сохранявшихся у этрусков тех лет. На холодном синем фоне широко распахнутых, но будто опадающих и слабеющих крыльев пламенеют горячие мазки, которыми обрисовано тело демона. Созданные этруском образы с озвучны не менее трагичным и величественным мраморным гигантам алтаря Зевса в Пергаме. Опустившиеся на колени, изогнувшиеся всем телом, напрягшие последние силы, эти крылатые фантастические чудовища возникли в годы, когда уже покоренные этрусские города испытывали сильнейшее воздействие завоевателей на свои религию и культуру. Римляне принесли с собой много новых порядков, порой глубоко враждебных этрускам идей. Горше физического порабощения была для этрусков необходимость смиряться с ними, следовать им в искусстве. Поэтому хотя в различных сценах или персонажах росписей и нет иносказания, эзоповского намека на определенные события или конкретные личности, но настроения этрусских фресок так или иначе вызваны состоянием народа, постепенно погибавшего под давлением римлян на всей территории от Арно до Тибра.

Тифон, титан со змеями вместо ног. "Гробница Тифона", I в. до н.э. В греческих мифах Тифон был монстром, рожденным Геей, ) в отместку Зевсу, родившему Афину без ее помощи. Он имел сотню драконьих голов, которые говорили голосами различных животных. Он мог бы стать властелином мира, но Зевс победил его, испепелив своими молниями, а потом навалил на него гору Этну на Сицилии. Теперь Тифон находится в тартаре, держит руками Этну и в гневе изрыгает из нее огонь.