Восстание горожан Ланской коммуны.

Глава VII. Над этим городом издавна тяготело такое злополучие, что в нем никто не боялся ни бога, ни властей, а каждый, сообразуясь лишь со своими силами и со своими желаниями, производил в городе грабежи и убийства… Что же остается мне сказать о простом народе? Ни один земледелец не мог войти в город, ни один не мог даже приблизиться к нему, если только у него не было надлежащей охранной грамоты, не рискуя быть брошенным в тюрьму и вынужденным платить за себя выкуп, или привлечение к суду под первым попавшимся предлогом, без всякого действительного основания.

Сеньоры и их слуги совершали открыто грабежи и разбои; ночью прохожий не пользовался безопасностью; быть задержанным, схваченным или убитым – вот единственное, что его ожидало.

Духовенство, архидиаконы и сеньоры… изыскивая всевозможные способы, чтобы вытянуть у простонародья денег, вступили с ними в переговоры через их посредников, предлагая предоставить им право, если они заплатят достаточную сумму, образовать коммуну. Вот что разумели под этим новым и отвратительным названием. Все жители, обязанные платить поголовно определенный чинш, должны были выплачивать однажды в год своему сеньору обычные крепостные повинности и платить законно установленный штраф в тех случаях, когда они совершали какой-нибудь проступок, противный законам. На этих условиях они совершенно избавлялись от всех повинностей и взносов, которые обычно налагались на сервов. Пользуясь случаем откупиться от множества притеснений, простолюдины дали кучи денег этим сребролюбцам, руки которых подобны были бездонной яме, которую нужно было наполнить. Сделавшись сговорчивее от золотого дождя, падавшего на них, они дали обещание народу, скрепив его присягой, точно соблюдать заключенный договор.

После того как духовенство, сеньоры и народ составили между собой, таким образом, союз взаимной помощи, епископ возвратился от англичан с огромной суммой денег

Однако в то время как он говорил о своем крайнем негодовании против тех, которые заключили между собой договор, и против его зачинщиков, ему предложили большие суммы золота и серебра, и этого было достаточно, чтобы он сразу пошел на уступки. Он принес присягу в том, что будет соблюдать права коммуны, подобные тем, что были установлены и записаны в городах Нуайоне и Сен-Кантене. Склоненный щедрыми дарами простолюдинов, король также согласился утвердить этот договор и закрепить его присягой. Боже мой! Кто бы мог рассказать о той борьбе, которая разгорелась, когда после принятия от горожан даров и клятв в соблюдении прав коммуны, эти же самые люди стали пытаться разрушить то, что они клялись поддерживать, и пытались вернуть в прежнее состояние рабов, однажды освобожденных и избавленных от всех тягостей ярма неволи. Необузданная зависть к горожанам снедала, в самом деле, епископа и сеньоров.

Епископ, пригласив к себе некоторых клириков и сеньоров города, постановил, сделать нападение и уничтожить коммуну. Он пригласил короля к себе и внушил королю и всей его свите мысль нарушить присягу. Он замышлял с приближенными короля убедить его, чтобы он, уничтожив коммуну, вернул горожан в их прежнее состояние. Но горожане, боясь уничтожения коммуны, обещали королю и его приближенным 400 ливров или более, я не знаю в точности сколько; со своей стороны епископ и сеньоры убеждали монарха вступить в соглашение с ними и обязались отсчитать ему 700 ливров.

Итак, жадность короля, как я уже сказал, заставила его склониться на сторону тех, которые больше обещали; с его согласия, вопреки заповедям божьим, все его клятвы и клятвы епископа и сеньора были нарушены и объявлены не имеющими силы, без всякого уважения к святым дням (шла страстная неделя) и к королевскому достоинству.

Нарушение договоров, создавших Ланскую коммуну, наполнило сердца горожан гневом и изумлением: все лица, занимавшие должности, прекратили исполнение своих обязанностей, сапожники и башмачники закрыли свои лавочки; трактирщики и харчевники не выставляли никаких товаров, и никто не надеялся, чтобы в будущем что-нибудь им оставили господа, жадные к добыче. И действительно, епископ и сеньоры тотчас начали оценивать имущество каждого горожанина и требовать, чтобы, кто сколько давал, как это можно было узнать, на учреждение коммуны, столько же дал бы и на ее уничтожение. С другой стороны, теперь уже не гнев, а ярость дикого зверя охватила людей низшего класса, они составили заговор, скрепленный взаимной клятвой, убить епископа и его единомышленников. Архидиакон Ансельм получил некоторые сведения об этом в самую святую субботу, когда начинало уже темнеть; он предупредил епископа, когда тот готовился ложиться спать, чтобы он не ходил к заутрене, так как если он пойдет, то будет убит; но он, безрассудный свыше всякой меры, воскликнул: «Фу, чтобы я погиб от таких людей!» Однако, говоря о них с таким презрением, он все же не посмел подняться к заутрене и ступить ногой в храм. На следующий день он отдал распоряжение своим домашним слугам и нескольким рыцарям нести за ним спрятанное под их одеждой оружие, когда он будет следовать за своим клиром в церковной процессии.

Глава VIII. На следующий день, а именно в пятый день Пасхи, когда после полудня епископ рассуждал с архидиаконом Готье о деньгах, которые нужно было собрать с горожан, вдруг по городу распространилась тревога, и множество людей кричали: «Коммуна, коммуна!» Многочисленные толпы горожан, вооруженные шпагами, обоюдоострыми топорами, луками, секирами, дубинами и копьями, наполнили храм Пресвятой Девы и устремились во дворец епископа.

(Далее в документе говорится, что рыцари, обещавшие епископу свою помощь в случае восстания, стали стекаться к нему со всех сторон, но восставший народ перебил их поодиночке.)

Дерзкая толпа не остановилась на этом и повела атаку на самого епископа, производя невообразимый шум перед стенами дворца; епископ с помощью нескольких вооруженных людей защищался, как мог, осыпая камнями и бросая дротики в нападающих. Не будучи в силах, в конце концов, отразить смелые атаки народа, он оделся в платье одного из своих слуг, бежал в подвал под церковью, заперся там и спрятался в винной бочке, отверстие которой заткнул один верный слуга. Годри думал, что хорошо укрылся. Горожане сновали туда и сюда, ища, где бы он мог быть, и громко звали его, называя не епископом, а мошенником; они схватили одного из его слуг, но не могли поколебать его верности и выпытать у него то, что им хотелось; они поймали другого его слугу, и вероломный наклонением головы дал им знать, где нужно искать епископа. Войдя тогда в подвал и всюду обыскав его, наконец, нашли епископа. Годри, хотя и грешник, однако же, помазанник божий, был вытащен за волосы из бочки, осыпан множеством ударов и повлечен среди бела дня, в узкий монастырский переулочек… Несчастный молил в самых жалких выражениях о милосердии, обещал принести клятву, что он никогда не будет их епископом, предлагал им большие суммы денег и обязался покинуть отечество; но все с ожесточением отвечали ему только оскорблениями; один из них, Бернар, подняв свою обоюдоострую секиру, свирепо раскроил череп этому хотя и грешному, но священному человеку. Епископ покачнулся в руках тех, которые его держали; но прежде чем упасть, он получил от другого удар, который разрубил ему лицо поперек, и он умер. Затем, наконец, труп Годри, ограбленный донага, был брошен в угол перед домом его капеллана. Боже мой! Кто бы мог рассказать, сколько гнусных насмешек было сказано проходящими по адресу лежащего распростертым на улице тела и сколькими комьями земли, камнями, и грязью они его покрыли!

Рауль, архиепископ Реймсский, прибыл в Лан, чтобы восстановить церковь. Он отправился в монастырь св. Винцента и отслужил там торжественную литургию об упокоении душ епископа и его единомышленников, с ним погибших. Мудрый и почтенный архиепископ прервал богослужение, чтобы произнести проповедь на тему об учреждении этих отвратительных коммун, в которых, вопреки всякому праву и справедливости, сервы силою освобождаются от законной власти своих сеньоров. «Слуги, - сказал он, - со всем страхом повинуйтесь господам» А чтобы слуги не ссылались на жестокость и жадность господ, пусть они выслушают еще следующие слова апостола: «Подчиняйтесь не только добрым и кротким, но и суровым» Поэтому церковные каноны поражают анафемой всякого, кто под предлогом религии внушает слугам не подчиняться своим господам или даже бежать от них куда бы то ни было, а тем более противиться им силою; отсюда еще основание для того, чтобы допускать в духовное сословие, в духовные ордена, в монашеские конгрегации только людей совершенно свободных; если же случайно будут приняты сервы, их никоим образом нельзя держать вопреки воле их господ, если последние их потребуют.