§3. О специфике теоретических путей психологического познания.

В приведенном выше феноменологическом описании, включающем перечень основных отличительных особенностей любого психического процесса, в единой структуре взаимосвязаны - психический процесс, внешний объект, являющийся содержанием этого процесса, и субстрат, свойством которого он является. Всякое исходное эмпирическое описание отличается дефектами начального феноменологического этапа проникновения мысли в свой объект.

По самому своему существу, исходное описание не может быть на первом этапе осуществлено средствами строгих, однозначных и вполне конкретных научных понятий, во-первых, потому, что его объектом является абстрактный "психический процесс", и, во-вторых, потому, что соответствующая система понятий сама формируется лишь в процессе движения психологического познания к пониманию именно этих (вначале лишь эмпирически выявленных) особенностей.

Такова объективная логика познания. Но в чем состоит и как осуществляется это движение мысли от описания к объяснению?

Огромный опыт истории самых разнообразных областей науки, не только естественных, но и гуманитарных, а также основные положения гносеологии, логики, психологии вполне определенно выявляют то направление, в котором движется научная мысль по пути от исходных фактических констатаций и первичных эмпирических обобщений к теоретическому объяснению и последующему прогнозированию данных опыта.

Исходным пунктом этого пути мысли является выделение тех основных эмпирических характеристик исследуемого объекта, которые подлежат объяснению. Объяснить специфичность факта можно лишь в том случае, если найдена общая закономерность, частным проявлением которой служит этот факт. Другими средствами научное познание пока не располагает. Без этого исходную эмпирическую специфичность можно лишь изобразить в образной или словесной модели, т.е. с большей или меньшей полнотой описать ее, но не осмыслить теоретически.

Как же движется мысль к установлению общих закономерностей, скрытых в рассмотренной феноменологической картине психического процесса?

Упомянутая парадоксальность этой картины состоит в том, что состояния субстрата, реализующие психический процесс, могут быть в их конечных характеристиках сформулированы лишь в терминах свойств не самого этого субстрата, а внешнего объекта.

Сам психический процесс, его физиологический субстрат и его физический объект связаны здесь воедино и стянуты в туго завязанный узел.

Поскольку субстрат психического процесса, во-первых, не представлен в структуре этого процесса, во-вторых, сам в конечном счете составляет такой же физический объект познания, как и внешний предмет, основными полярными "концами" подлежащего развязыванию узла являются ПСИХИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И ЕГО ОБЪЕКТ.

С какого из этих двух концов начинается развязывание узла, воплощенного в первичной эмпирической картине? Какой из этих полюсов скрывает в себе независимую переменную? Как эти концы разделить и развести?

АПРИОРНЫМИ критериями независимости этих "переменных" (объект и психический процесс) ни отдельный познающий индивид, ни наука в целом не располагают.

Поэтому отправляясь от этой эмпирической взаимосвязи психического процесса и его объекта, мысль может начать "развязывание узла", двигаясь с любого из концов и в одном из двух противоположных направлений - от физического объекта как первичного к психическому процессу как производному или, наоборот, от психического процесса как исходного к физическому объекту как к производному.

Ясно, конечно, что это и есть альтернатива основных философских направлений - материализма и идеализма, явным образом вырастающая на почве именно эмпирической, специфичности психических явлений.

Имеются ли, однако, в самой исходной картине какие-либо эмпирические свидетельства в пользу предпочтительности и обоснованности каждого из полюсов этой альтернативы?

Вполне понятно, что познанию легче и естественнее начать свои ходы в поисках независимых переменных с того из "концов" упомянутого узла, который раньше открывается, т.е. начать именно с НАЧАЛА. И не случайно поэтому материалистическое направление движения мысли было исторически первым, и которое всегда продолжало оцениваться как естественное и отвечающее здравому смыслу и социальному человеческому опыту.

Однако дело в том, что эти аргументы и соответствующий им обратный, идеалистический ход мысли, отправляющейся от психического процесса как исходного начала к внешнему объекту как ПРОИЗВОДНОМУ, тоже имеют эмпирическую основу в парадоксальности психического.

Различные аспекты этих противоречивых отношений между субстратом и объектом, (которые составляют существо каждой из рассмотренных выше четырех эмпирических характеристик психического процесса), создают основу гносеологических ИЛЛЮЗИЙ.

Эти иллюзии заключают в себе ошибку, которая содержится в самой структуре познавательного процесса, ошибку, которая в своих истоках может быть понята только из знания закономерностей и механизмов этого процесса.

Каждый из четырех, рассмотренных выше, общих различительных признаков определяет свою специфическую иллюзию.

Так, первый признак ПРЕДМЕТНОСТИ психического процесса, создает эмпирическую основу иллюзии слияния или тождественности образа и предмета. Непредставленность процессов в субстрате и прозрачность невоспринимаемость самого образа, "сквозь" который человеку дан объект, определяют возможность двух вариантов этой иллюзии - отождествления образа с объектом и обратной ей иллюзии отождествления объекта с его образом.

Вместе с тем, самый факт полной замаскированности внутренней динамики состояний органа, ее непредставленности в структуре психического процесса приводит к тому, что мысль, ищущая опорные точки при исследовании оснований эмпирической специфики психического процесса, на первых порах неизбежно впадает в иллюзию его бессубстратности или отсутствия прямой связи с органом.

Такую иллюзию можно назвать иллюзией бессубстратности психического процесса. (Действительно, например, рецепторные и эффекторно-периферические и центральные, мозговые нервные компоненты в структуре восприятия или мысли остаются совершенно скрытыми).

С этой иллюзией, вероятно, связано заключение Аристотеля о том, что, поскольку в мысли может быть представлен любой объект внешней природы, она сама не должна иметь определенного органа.

Иллюзия бессубстратности, таким образом, есть вместе с тем и ИЛЛЮЗИЯ БЕСТЕЛЕСНОСТИ, БЕСПЛОТНОСТИ мысли или восприятия. Последние именно в этом своем качестве могут быть противопоставлены физическим, в том числе физиологическим, явлениям как явления, якобы не обладающие "телесными", материальными характеристиками.

Таким образом, иллюзия бестелесности является побочным, но естественным продуктом второй эмпирической характеристики психического процесса - замаскированности в нем внутренней динамики тех изменений в субстрате, которые формируют предметный характер его итоговой структуры.

Аналогичным образом, третий специфический признак психического процесса - его чувственная недоступность, лежит в основе соответствующей ему особой иллюзии мысли - иллюзии непосредственной данности психического его субъекту. Действительное содержание этой характеристики заключается в том, что психический процесс недоступен для непосредственного восприятия ни стороннего наблюдателя, ни самого субъекта, являющегося его носителем.

Но дело в том, что чувственная недоступность образа является другой стороной непосредственной данности объекта, причем свойства этого объекта раскрываются субъекту через образ. А поскольку существует иллюзия слияния или отождествления объекта и его образа, она неизбежно порождает и свои следствия.

Тот вариант этой иллюзии, который ведет к отождествлению именно объекта с его образом (а не образа с его объектом), влечет за собой дополнительную иллюзию: субъекту непосредственно открываются объекты, последние отождествляются с их образами, и создается иллюзорное впечатление о том, что человеку непосредственно интроспективно даны его образы, мысли и другие психические процессы и состояния.

Четвертая иллюзия, связана с тем, что было названо свободной активностью, выражающейся в неоднозначности отношений психического процесса к регулируемому им поведенческому акту. (Как упоминалось, конкретный характер структуры поведенческого акта не может быть непосредственно выведен ни из внутренних характеристик субстрата психики, ни из особенностей предметно - стимульной ситуации, на которую соответствующее действие направлено).

Структура внешнего действия опосредствована именно психически. Отсутствие однозначности и жесткости этого опосредствования, присущие ему вариативность и целесообразный выбор как раз и оставляют этому опосредствованию соответствующие степени свободы. Но ход мысли в том же направлении, которое ведет к заключению об особом свободном характере активности психического, продолженный на несколько шагов далее, разрывает уже нити реальных связей психического процесса с его субстратом и с его объектом и тем самым неизбежно приводит к очередной иллюзии, - к ИЛЛЮЗИИ СПОНТАННОЙ АКТИВНОСТИ.

Ее суть сводится к ложному впечатлению, будто ближайшая к действию его психическая причина составляет его первую причину. Свобода при этом иллюзорном заключении приобретает черты абсолютности и беспричинности. Своей эмпирической "видимостью" иллюзии как бы разрывают логическую нить особой связи психического процесса с его субстратом и с его объектом. Тем самым они существенно затрудняют поиск начальных пунктов для объяснения этой специфики.

Каждой из рассмотренных интеллектуальных иллюзий соответствует свой вариант ошибочного выбора исходного начала, которое служит отправным пунктом движения мысли к объяснению эмпирической специфичности психических процессов. Например, иллюзия слияния и отождествления образа и объекта определяет собой, как упоминалось, два ошибочных решения.

Первый, материалистический, вариант, в котором образ отождествляется с объектом, приводит к демокритовской теории идолов; образ здесь трактуется как вещественный дубликат объекта, и в этом качестве он сам выступает как вещественный объект, как физическая вещь. Эта прогрессивная в свое время трактовка не разрешает, однако, основной трудности, ибо предметная структура образа истолковывается здесь не как состояние его носителя, а как проникающий в него и отделимый от него "скульптурный портрет" оригинала. Действительная же трудность состоит в том, что надо понять, почему и как состояния носителя психического процесса в своих конечных, итоговых характеристиках отнесены к внешнему объекту.

Второй вариант этой иллюзии, в котором, наоборот, объект отождествляется с образом, отправляется от образа как исходного начала и представляет идеалистический полюс этой альтернативы.

На нем базируются берклианский тезис "быть - значит быть воспринимаемым", махистское эмпириокритическое положение о том, что вещь есть "комплекс элементов ощущений", и все последующие позитивистские варианты субъективного идеализма

Вторая иллюзия - иллюзия "бессубстратности" или бестелесности, совершенно явным образом заключает в себе основание всех дуалистических и паралеллистических решений психофизической проблемы. Сюда входят, например, все варианты картезианского дуализма и психофизиологического параллелизма в философии и психофизиологии (Гартли, Мюллер, Эббингауз, гештальтисты и др.).

Третья иллюзия, заключающаяся в кажущейся непосредственной данности психического его носителю-субъекту, составляет основу всего необычайно широко распространенного традиционного направления интроспекционизма, который вырос из декартовского понимания сознания как самоотражения, прошел через локковскую рефлексию и берклианство и стал далее основой всей идеалистической психологии.

И, наконец, последняя иллюзия - иллюзия спонтанной активности воплощает в себе основную идею всего философского и психологического индетерминизма.

Описанные ИЛЛЮЗИИ составляют один из важных компонентов эмпирической основы того полюса познавательной альтернативы, который усматривает общее ИСХОДНОЕ НАЧАЛО И НЕЗАВИСИМУЮ ПЕРЕМЕННУЮ В ПСИХИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ, а объекта, соответственно, считает его функцией.

Поскольку априорные критерии "развязывания узла" отсутствуют, они могут быть либо декларативно-догматически постулированы, либо связаны с опытом. В свою очередь, достоверность выбора общего принципа определяется, тем, насколько экспериментальные, факты науки могут быть дедуктивно (Прим. дедукция - размышление от общего к частному) из этого общего принципа выведены. Если дедукция и эксперимент приводят с разных концов к одному и тому же результату, то этим теоретически обосновывается правильность выбора именно того общего принципа, который смог обеспечить такое совпадение теории и опыта.

В неосуществимости такого совпадения, о которой свидетельствует весь опыт истории философии, науки и практики, состоит действительное фиаско того направления мысли, которое идет от психического процесса к его объекту.

Вероятно, стоит подчеркнуть, что логика материалистического решения психофизической проблемы имеет исходным пунктом своего движения именно физические - в собственном смысле этого понятия - состояния и физические закономерности процессов в носителе психики. Поскольку всякий процесс построения образа, как элементарной формы психических явлений, имеет в качестве своей начальной фазы именно физическое взаимодействие субстрата образа с его объектом.

Например, при зрительных восприятиях свет действительно отбрасывается одной вещью, внешним предметом, на другую вещь, глаз. Это физическое отношение между физическими вещами. Но дело здесь не только в том, что процесс начинается собственно физическим взаимодействием. Особая парадоксальность предметной структуры психического акта состоит в том, что психический процесс, остается тем не менее все же именно состоянием своего субстрата.

Поэтому адекватным материалом для построения психической структуры могут быть, по-видимому, только такие состояния субстрата, которые не являются воплощением лишь его внутренней динамики, а несут на себе прямую печать свойств отображаемого объекта. А такими состояниями, являются именно состояния физического взаимодействия субстрата с объектом.