222 В. М. Алпатов

ч ение конкретного слова empty столь важно для жизни людей, то тем более это может относиться к обязательным грамматическим катего­риям вроде числа и времени.

Б. Уорф ставит два вопроса: «1) являются ли наши представления "времени", "пространства" и "материи" в действительности одинаковы­ми для всех людей или они до некоторой степени обусловлены структу­рой данного языка и 2) существуют ли видимые связи между: а) нормами культуры и поведения и б) основными лингвистическими категориями?» Исходя из описанных выше различий хопи и языков SAE, Б. Уорф приходит к выводу о том, что перечисленные представле­ния обусловлены языковой структурой и что связи между лингвисти­ческими структурами и нормами культуры и поведения существуют.

Б. Уорф пытался выделить некоторые свойства западной культу­ры и культуры хопи, обусловленные, по его мнению, языковыми особен­ностями. В отношении западной культуры он, в частности, отмечает: «Микрокосм SAE, анализируя действительность, использовал главным образом слова, обозначающие предметы (тела и им подобные) и те виды протяженного, но бесформенного существования, которые называются "субстанцией" или "материей". Он стремится увидеть действительность через двучленную формулу, которая выражает все сущее как простран­ственную форму плюс пространственная бесформенная непрерывность, соотносящаяся с формой, как содержимое соотносится с формой содер­жащего. Непространственные явления мыслятся как пространственные, несущие в себе те же понятия формы и непрерывности». «Наше объек­тивизированное представление о времени соответствует историчности и всему, что связано с регистрацией фактов... Подобно тому, как мы представляем себе наше объективизированное время простирающимся в будущее так же, как оно простирается в прошлом, наше представление о будущем складывается на основании записей прошлого». Б. Уорф указывает на многие свойства европейской культуры, начиная от со­ставления летописей и хроник и кончая учетом стоимости по затра­ченному времени, так или иначе связанные с существованием грамма­тической категории времени. Он не склонен категорически утверждать, что все это возможно лишь при тех представлениях о времени, которые закреплены в грамматической структуре SAE, но тем не менее связи такого рода существуют.

Аналогичные характеристики Б. Уорф старается выделить для культуры хопи, считая, в частности, что хопи свойствен «взгляд на мир как на нечто находящееся в процессе какой-то подготовки», а «как физические, так и нефизические явления рассматриваются как выра­жение невидимых факторов силы». Подчеркивается отсутствие у хопи идеи историчности, интереса к регистрации фактов и т. д. Как показа­ли последующие исследования языка и культуры хопи, Б. Уорф во многом был неточен. Однако данный факт не отменяет поставленной

Гипотеза языковой относительности Бенджамена Уорфа 223

и м проблемы о том, что те или иные элементарные для нас представле­ния о мире могут быть в разных культурах различны.

В то же время, говоря о культуре хопи, Б. Уорф далеко не все сводит к особенностям языка: «Мирное земледельческое общество, изо­лированное географическим положением и врагами-кочевниками, оби­тающее на земле, бедной осадками, земледелие на сухой почве, способное принести плоды только в результате чрезвычайного упорства (отсюда то значение, которое придается настойчивости и повторению), необходи­мость сотрудничества (отсюда та роль, которую играет психология кол­лектива и психологические факторы вообще), зерно и дождь как исход­ные критерии ценности, необходимость усиленной подготовки и мер предосторожности для обеспечения урожая на скудной почве при не­устойчивом климате, ясное сознание зависимости от угодной природе молитвы и религиозное отношение к силам природы... — все это, взаи­модействуя с языковыми нормами хопи, формирует их характер и мало-помалу создает определенное мировоззрение». При этом остается неяс­ным соотношение между перечисленными внеязыковыми факторами, способными, как оказывается, объяснить едва ли не все выделенные Б. Уорфом особенности культуры хопи, и влиянием «языковых норм». Тем самым гипотеза о языковой природе представлений о простран­стве, времени и т. д. оказывается неподтвержденной, тем более что за пределами привлекаемого в статье материала можно найти немало при­меров, ставящих такую природу под сомнение. Например, интерес к хро­нологии и составлению летописей, отмечаемый Б. Уорфом как особен­ность SAE, весьма был свойствен и китайской культуре начиная с очень древних времен, тогда как индийская культура все это игнорировала (как выше отмечалось, время жизни Панини известно с точностью до нескольких веков, тогда как годы жизни китайских книжников обыч­но мы знаем), но в китайском языке нет и по крайней мере в историчес­кий период не было грамматической категории времени, а в санскрите она была.

Однако и это не отменяет самой поставленной Б. Уорфом пробле­мы. Он пишет: «Наш лингвистически детерминированный мыслитель­ный мир не только соотносится с нашими культурными идеалами и установками, но захватывает даже наши, собственно, подсознательные действия в сферу своего влияния и придает им некоторые типические черты. Это проявляется, как мы видели, в небрежности, с какой мы, например, обычно водим машины, или в том, что мы бросаем окурки в корзину для бумаги. Типичным проявлением этого влияния, но уже в несколько ином плане, является наша жестикуляция во время речи... Хопи очень мало жестикулируют, а в том смысле, как понимаем жест мы, они не жестикулируют совсем». Вряд ли можно считать особо убе­дительными попытки объяснить различия в жестикуляции наличием или отсутствием в языке переноса пространственных представлений на