2. «Предпонимание», «предрассудки» и инаковость текста

Основываясь на культурной памяти, интерпретатор делает пред­положение. Лишь последующий анализ текста и контекста покажет, насколько верен первый проект. Если текст оказывает сопротивле­ние, рождается второй проект, и так до бесконечности, поскольку бесконечны возможности герменевтики. Всякая интерпретация ^ЭV фективна там, где она осведомлена, и молчит, о чем она не знает.

Гадамер: предпотшание 425

Растут знание и понимание контекста. Изменения, более или менее „ущественные, в сфере предпонимания дают повод для прочтения заново, поэтому новые интерпретации текста не иссякают.

Итак, сознание интерпретатора — «tabula plena» — переполнено предрассудками, ожиданиями, идеями. И почти всегда что-то не так, объект-текст вопиет против способа толкования. Именно эти вопли не могут не приводить в движение интерпретативную цепочку, устремленную ко все более точным версиям. Так мало-помалу возникает понимание инаковости, альтернативности текста. Мы открываем то, о чем говорит текст, затем приходим к осознанию несовпадения нашей ментальное™ с текстом — культурной дистан­ции, и только «дарственные» данные смысла могут привести нас к искомому. Герменевтически рафинированное сознание сверхчувст­вительно в отношении инаковости текста. Такая чувствительность вовсе не нейтральная объективность, не забвение самого себя — это на самом деле точное осознание предпонимания собственных пред­рассудков. Текст не должен быть предисловием к тому, о чем говорит интерпретатор. Слушать и слышать текст — вот задача толкователя. Понимание, реализованное методологически последовательно, должно быть свободно от антиципации и предрассудков. Только тогда можно услышать изначальный текст и его тональность.

3. Интерпретация и «история эффектов»

Нередко мы находимся в ситуации, когда изучаемый нами текст уже был объектом многих интерпретаций. Иногда кажется, что автору оригинала и во сне не могло бы привидеться то, что от его имени говорят. Интерпретации, находящиеся за пределами мыс-•тамых намерений автора, тем не менее, по мнению Гадамсра, не теряют своего смысла. Автор — «элемент почти случайный», однажды созданный им текст начинает жить независимо от своего г^рца. А все потому, что текст производит исторический эффект, ⁰ котором автор и помыслить не мог. Интерпретатор перечитывает ^кст, отыскивая его черты в других культурных слоях. Ученый "ккогда не знает всего о своей теории, ему не достает многих ^стей мозаики, чтобы делать выводы. Историк, в силу временной вчстанции, видит и понимает больше. Парадоксально, но чем Дальше находимся хронологически мы от текста, тем с большим °ниманием приближаемся к нему, благодаря багажу проверенных,

^ле^ или менее точных толкований. И это относится к текстам

426 Феноменология, экзистенциализм, герменевт

любого свойства. Кто лучше понимал иероглифы — древни грамматики или Шампольон?

У истины не требуют свидетельства о рождении. Ценность той или иной трактовки не связана с датой изготовления. Уместно лицп, говорить о ее приемлемости до тех пор, пока не появится другая более эффективно стимулирующая рост знания трактовка, даже если окажется, что это хорошо забытая старая версия. Когда мы с исторической дистанции, определяющей герменевтическую ситуа­цию, силимся понять какое-то событие-текст, мы уже под властью эффектов, им произведенных. Это проблемное поле и одновременно объект исследования, подчеркивает Гадамер. Время не пропасть которую, как ни старайся, не перепрыгнешь. В нем таится позитив­ная и продуктивная возможность припоминания. Именно отсутст­вие временнбй дистанции, наполненной эффектами, делает труд­ным, а часто и невозможным толкование современных сочинений и художественных направлений. Лишь период созревания делает ана­лиз плодотворным, перспективу развития — открытой и ясной.