Явление пятое.

Снова Муж и Жена. Паша играет в глубине сцены, катает мячик, или складывает камешки. Подходит Нос, подкидывает ему носком ботинка камешки, они играют вместе.

МУЖ. Какой скверный вечер. Такое ощущение, что пасмурно и надвигается гроза... И ещё этот странный тип...

ЖЕНА. И чего ты завёлся? Дался он тебе! А вечер просто замечательный! В кои-то веки мы выбрались все вместе, а ты уже тащишь нас домой. А мне душно взаперти. Я изнемогаю!

МУЖ. И ты... ты... в своём репертуаре!.. Думаешь, я... я не видел, как ты строила глазки? Этому... ти… типу!

ЖЕНА. Прекрати!

МУЖ. Я знаю, знаю, ты делаешь это специально! Ты… ты готова заигрывать с каждым встречным, с любым столбом, лишь бы уязвить меня, ранить в самое сердце, показать, как мало я уделяю те… тебе внимания!

ЖЕНА. Ты утомляешь меня своей ревностью! Ты мнителен и всего боишься! Ты раньше боялся моей любви, а теперь боишься моей измены! Если бы я не родила тебе сына, ты бы давно сбежал от меня!

МУЖ. Родила мне сына! Сына-дебила! Ему уже одиннадцать, а он до сих пор не говорит! Молчит и смотрит, молчит и смотрит! Смотрит, смотрит! А если заговорит, то мычит, как... как... дебил!

ЖЕНА. Замолчи! Ты сам знаешь, какой он чувствительный, какой он ранимый... И заикается он не от страха, как ты, а от невыразимости своего внутреннего мира... Что же, уходи! Уходи! Бросай нас!.. (рыдает)

МУЖ. (Успокаивает жену) Ну, куда же я уйду от вас... Кто же вас защитит в этой сложной и страшной жизни... Да и сам я... пропаду без вас...

ЖЕНА. Пойдём домой, милый, действительно, прохладно стало.

МУЖ. Просто мне показалось, что надвигается что-то страшное, словно тени деревьев этого парка сгустились, скрывая что-то, что не пощадит нас, наш тихий, уютный мир, наш дом и семейное счастье... Может быть, я действительно слишком мнительный, всё мне кажется угрозой... Но ничего, ничего, мы справимся...

ЖЕНА. (Улыбается сквозь слёзы) Страх делает нас мужественнее, да?

МУЖ. (Улыбается) Пошли домой! (Оглядывается) Паша! Ты где, сынок, мы уходим!

Мальчик спешит к ним, они уходят.

Явление шестое.

Ковалёв и Маньяк на скамейке выпивают.

КОВАЛЁВ. А мне вот не больно... Представляешь! Совсем... вот можешь ли ты понять, каково это, когда не чувствуешь ни боли, ни радости, ни грусти, ни удовольствия... я забыл даже, что такое тоска, отчаяние... Словно произошло со мной, как бы так сказать... онемение душевных конечностей. Холодно и пусто... Помню, мне как-то вырвали зуб, боль в скуле была такая сладостная, может быть из-за близости к вкусовым рецепторам, и тоска, вызываемая ею тоже была сладчайшей! Было так грустно, так одиноко, так жалко себя... Где вся эта жизнь, полная хотя бы самых жалких чувств и эмоций? Сейчас я только презираю и хохочу... Мир будто проскальзывает мимо меня, в душе мрак и холод, да и есть ли душа... (выпивает) Я даже не пьянею! Может быть это и есть смерть? Но тогда почему я ещё жив? Почему я ещё жив, если я уже мёртв!! Ни чего не чувствуешь, ничего не хочешь, холодно наблюдаешь со стороны, как мир катится к чёрту? А, мужик, ты вот как думаешь?

МАНЬЯК. Все правильно, так разрушаются иллюзии. Если посмотреть вокруг, то всё это пустой сон. Вот, однажды, мы это и понимаем. Самое страшное происходит, когда мы понимаем про себя - что мы тоже - сон, иллюзия. (Достает из-за пазухи свой огромный нож, колбасу, разрезает её, наливает ещё водки) Вот ты как это понял? (Сочувственно) Баба тебе изменила?

КОВАЛЁВ. (Неопределённо) Ну... с лестницы упал. Очнулся - а все уже не то, мир не тот, я не тот, сердце стало - словно лёд и камень оплавленный...

МАНЬЯК. И у меня что-то вроде... Но возрадовался я - будто Бог приласкал меня. (Они выпивают, закусывают) А это, (показывает ножом на штопор) чего это у тебя?

КОВАЛЁВ. Да вот, застрял в черепных костях. Не знаю, как вытащить, (звучно стучит пальцем себе по голове) боюсь, расколется... Но ты не смотри, что это штопор, - это судьба пронзила меня копьём! Целый мир вонзился в меня, как в последнего неудачника, и рвёт в клочья, требуя признания всех истин разом!.. Это жизнь, - как утопленника зацепила она меня багром в этом унылом море бытия и волочёт по илистому дну среди прежних моих трупов и призраков... Ведь, в сущности, кто мы все – фантомы каких-то мыслей о себе, фантомы душевных терзаний, подобно следу от самолёта - самолёта уже нет на этом месте, а след что-то клубится, мнит о себе, что он и есть тот, кто оставил его…

МАНЬЯК. Ишь, как оно тебя... А я то думал, что ты страдаешь от неразделённой любви. А что ты удивляешься? и такое бывает... Сначала любовная тоска. Затем рушится мир. Затем разрушаешься сам...

КОВАЛЁВ. А потом?

МАНЬЯК. Потом тоска об истине, о новом человеке, как отражении блистающего мира истины и вечной жизни...

КОВАЛЁВ. Затем рушится и этот мир, снова разрушаешься сам...

Пауза

МАНЬЯК. Ну ладно, идти мне нужно...

КОВАЛЁВ. Куда ты теперь?

МАНЬЯК. Да пойду, я тут кой-чем промышляю... Лоджию тут недавно одним счастливчикам стеклил. Хе-хе... (Прячет нож внутри пальто) А ты сходи к врачу, а то бубнишь себе под нос, не пойми что... Ну, бывай!

КОВАЛЁВ. Пока...