Тема 11. Современные игры. Их развитие и значение.

Современное отношение к игре и игровому жанру. Игра как часть жизни современного человека (Людология). Новые формы проведения досуга.

Студент должен знать:

- требования к современным игровым технологиям;

- современную классификацию игр и игровых программ;

- интеграцию игровой индустрии в современную культуру.

Студент должен уметь:

- практически работать с новыми технологиями, с учетом современной игровой индустрии;

- отбирать необходимый творческий материал, соответствующий интересам сегодняшней аудитории;

- использовать современный опыт в проведении игрового действия.

Игровая сущность культуры

«Человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра» - так выдающийся нидерландский культуролог Йоганн Хейзенга раскрывает игровой характер культуры в своем известном труде, на который будем ссылаться постоянно, «Homo Ludens: Человек играющий».

Если задаться целью и провести небольшой кон­текст-анализ употребления слова «игра», то обна­ружится, что оно бытует в кругу таких понятий, как «творчество», «метафора», «миф», «символ», «символизм», «знак», «знаковость», «структура», «структурализм», «инвариант­ность».

Игра — одна из первичных форм человечес­кой активности, «Ребенок без игры, культура без иг­ровых форм — исторический и бытовой нонсенс... Функции игры в обществе и отношение к ней слу­жат показателем культурного общественного раз­вития, социальных, политических, идеологических ориентации» пишет Т.А. Апинян.

Игра – весьма древний и важный элемент человеческой культуры, это не просто ее отдель­ная сфера, а одно из значимых свойств.

Многие европейские философы и культурологи усматривают источник культуры в способности че­ловека к игровой деятельности. Игра в этом смыс­ле оказывается предпосылкой происхождения культуры. Так, по мнению Й. Хёйзинга, многие живот­ные любят играть, и если проанализировать лю­бую человеческую деятельность до самых преде­лов нашего познания, то и она покажется не более чем игрой: «Кто обратит свой взгляд на функцию игры не в жизни животных и не в жизни детей, а в культуре, тот вправе рассматривать понятие игры в той его части, где от него отступают биология и физиология. Он находит игру в культуре как за­данную величину, сопровождающую и пронизы­вающую ее с самого начала вплоть до той фазы культуры, в которой живет он сам. Он всюду за­мечает присутствие игры как определенного каче­ства деятельности, отличного от обыденной жизни». Игра — это не биологическая функция челове­ческого организма, а явление культуры. Игра старше культуры; более того, человеческая циви­лизация не добавила никакого существенного при­знака к общему понятию игры.

Каждый, по словам Й. Хёйзинга, кто обращается к анализу феномена игры, находит ее в культуре как заданную величину, существовавшую прежде самой культуры, сопровождающую и пронизыва­ющую ее с самого начала той фазы культуры, в которой живет он сам. Важнейшие виды первона­чальной деятельности человеческого общества пе­реплетаются с игрой! В мифе и культе рождаются движущие силы культурной жизни. Й. Хёйзинга счи­тал, что именно игра явилась формирующим эле­ментом человеческой культуры, однако не в том смысле, что культура происходит из игры в ходе эволюции, а в том, что культура возникает в фор­ме игры, то есть культура первоначально разыг­рывается.

В двуединстве культуры и игры игра, по словам Й. Хёйзинга, является первичным, объективно вос­принимаемым, конкретно определенным фактом, культура же есть всего лишь характеристика, ко­торую наше историческое суждение привязывает к данному случаю.

Особенно ярким игровым потенциалом облада­ют архаические и традиционные культуры. Одна­ко в искусствознании давно замечено, что обращен­ные в будущее художественные новации XX века не­редко возвращаются в прошлое.

С давних времен существовала философская традиция, приписывавшая игре некую сопричастность глубине, сущности мира, придававшая процессу игры фатальное судьбоносное значение. Она вос­ходит еще к гераклитовому определению Вселен­ной как «играющего дитя» и продолжает существо­вать в философии XX столетия (например, Е. Финк, видевший в игре «экстаз бытия»).

В XIX веке игра является предметом философс­ких рассуждений И. Канта и Ф. Шиллера, кото­рый создал одно из самых интересных сочинений об игре. По мере углубления в проблему он приходит к переосмыслению сути игры, которая в его последних трудах трактуется не только как сред­ство овладения культурным наследием, но значи­тельно более широко: как творящее начало, рож­дающее мир культуры. С его точки зрения, о куль­туре можно говорить только тогда, когда достиг­нута гармония чувственного и рационального, содержания и формы, действительности и идеала! Эту задачу культура может решить посредством эсте­тического воспитания, через приобщение человека к миру прекрасного, через создание, как пишет Шиллер, «веселого царства игры и видимости, где нет принуждения и насилия, где властвует лишь свобода, а путь к свободе ведет через красоту».

Согласно Шиллеру в повседневной жизни чело­век находится в тисках социальной и моральной необходимости. Сферой свободы является лишь игра, которой автор придает высший гуманисти­ческий смысл. Шиллер утверждает, что «человек играет только тогда, когда он в полном значении этого слова человек, и он бывает вполне челове­ком, только тогда, когда он играет».

Игра определяется Шиллером как «все то, что не есть ни объективно, ни субъективно случайно, но в то же время не заключает в себе ни внутрен­него, ни внешнего принуждения». Она является свободной реализацией творческих сил и способностей человека. Игра – это творческое от­ношение к действительности; с игрой развивает­ся фантазия, способность восприятия и разум. Игра дает «высокое душевное равновесие и свободу духа, соединенные с силой и бодростью», а главное – обеспечивает личности гармоничное существова­ние. Человек культурный, согласно точке зрения Шиллера, не должен подавлять в себе ни чувства в угоду рассудка, ни ограничивать рассудок в угоду чувствам. В этом он коренным образом расходит­ся с Кантом, который неразрывно связывал куль­туру с обретением высокой моральности. В отли­чие от Канта, у которого игра являлась механиз­мом эстетического суждения, шиллеровская игра – категория культурологическая. В игре человек творит «эстетические реальности» (то есть искус­ство и культуру); себя как всестороннюю, гармо­ническую личность, способную к творчеству. В своих «Письмах» Шиллер призывал игрой исправлять и улучшать жизнь, ибо «из всех состояний человека именно игра делает его совершенным». Рассуждая в духе морализма и эс­тетизма, Шиллер обращается к искусству «как квинтэссенции культуры и игре как субстанции искусства и морали». Ему представляется, что через игровое сознание легче сформулировать со­знание моральное. «Эстетическое творческое побуж­дение позволяет строить посреди страшного цар­ства сил и посреди священного царства законов третье радостное царство игры и видимости, в ко­тором оно снимает с человека оковы всяких отно­шений и освобождает его от всего, что зовется при­нуждением, как в физическом, так и в моральном смысле». Итак, «красотой и игрой совершенству­ется мир, и только они способны спасти его», утверждал Ф. Шиллер.

Будучи воплощена в искусстве, игра обретает форму видимости. Так у Шиллера намечается связь игры как свободы человеческого духа и эстетической видимости, зрелища. «Сама по себе мысль эта совсем не нова. Некогда она уже была у всех на устах. Это случилось в начале XVII века, ког­да возникла великая мировая сцена. Благодаря череде имен от Шекспира до Кальдерона и Расина драма главенствовала во всей поэзии столетия. Каждый поэт в свою очередь сравнивал мир с те­атром, где всякий играет свою роль. Таким обра­зом, казалось, игровой характер культурной жиз­ни признан всеми безоговорочно».

Это дает основание именно Ф. Шиллера считать родоначальником игровой концепции культуры, которая впоследствии была в деталях разработана в трудах Й. Хёйзинга.

Изложение своей концепции Й. Хёйзинга начина­ет с констатации того факта, что существующие в научной литературе определения человека как Homo sapiens и Homo faber вряд ли являются ис­черпывающими, отражающими в полном объеме природу человека. «Если внимательно проанали­зировать любую человеческую деятельность до са­мых пределов нашего познания, то она окажется не более чем игрой».

В чем же «соль» игры, спрашивает Й. Хёйзинга. Он полагает, что понять суть игры можно, только соотнеся ее с культурой, раскрыв ее культуросозидающую функцию.

Вне культурного контекста понять сущность игры невозможно, ибо только в игре человек реализует себя, как существо, творящее куль­туру.

Связь культуры и игры, утверждает Й. Хёйзинга, не столь проста, как это может показаться на первый взгляд. С его точки зрения, правильным утверждением, вытекающим из анализа эмпирического материала, является следующее: культура возникает в форме игры, культура первоначально разыгрывается. Однако в результате перехода с одной ступени исторического развития на другую считает Й. Хёйзинга, соотношение игры и не игры видоизменяется. Он отмечал: «Игровой элемент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. По большей части он растворяется, ассимилируется в сакральной сфере, кристаллизируется в учености и в поэзии, в правосознании и формах политической жизни».

Й. Хёйзинга выделяет ряд признаков, которые ха­рактеризуют игру как таковую. И первым среди них он называет то, что игра суть свободная деятельность. Игры по приказу, как отмечает Й. Хёй­зинга, в принципе быть не может. Вторым харак­терным признаком игры он считает то, что «игра не есть «обыденная» жизнь и жизнь как таковая». Игра суть вымысел. Третьим характерным признаком игры является, по мысли Й. Хёйзинга то, что она обособляется от «обыденной» жизни и раз­вертывается в определенных временных и про­странственных рамках. Игра заканчивается — и все возвращается в настоящий реальный мир. Чет­вертым признаком игры философ считает то, что внутри игрового пространства всегда существует определенный порядок, действуют правила и ус­тановления, о которых играющие условились заранее. «Игра есть некоторое излишество. По­требность в ней лишь тогда бывает насущной, ког­да возникает желание играть. Во всякое время игра может быть отложена или прервана. Игра не дик­туется физической необходимостью. Игра не есть задание, она протекает в свободное время... Игра по принуждению уже более не игра».

Й. Хёйзинга видит смысл игровой деятельности не в индивидуальной, а в общественной жизни. В ос­нове большинства игр, по его утверждению, лежит принцип «честной игры», открытого сознания. В древности этот принцип освящал ритуальные игры и аристократические турниры, философские дис­путы и художественные конкурсы. Цель поведения — дока­зать свою бескорыстность, благородство и способ­ность отказаться от «полезных» вещей, передавая их партнерам по празднику; при этом смысл риту­ала состоит в том, чтобы ценность подарков все более возрастала. Расточительные пиры средневе­кового рыцарства, обязательная щедрость и бла­готворительность также есть выражение обще­ственно-игрового основания культуры.

По Й. Хёйзинге игра — метапонятие, категория формы и структуры. «Общественная жизнь под­держивает свою оснащенность сверхбиологическими формами, которые ей придавали высший смысл в форме игры... Игра беременна социальным со­держанием».

Опираясь на свой анализ феномена игры, Й. Хёй­зинга формулирует следующее определение: «Доб­ровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязатель­ным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели обы­денная жизнь».

Согласно игровой концепции культуры, источ­ник духовности – в способности человека к игро­вой деятельности. Игра в этом смысле оказывает­ся предпосылкой происхождения культуры. В един­стве духовности культуры и игры последняя, по словам Й. Хёйзинга, является первичным, объектив­но воспринимаемым, конкретно определенным фак­том, культура же есть всего лишь характеристи­ка, которую наше историческое суждение привя­зывает к данному случаю.

Во многом эту концепцию Й. Хёйзинга поддержи­вал философ Е. Финк, который утверждал, в част­ности, что без игры человеческое бытие погрузи­лось бы в растительное существование. Человек — природное создание, но он неустанно проводит раз­граничение, отделяет себя от природы. Игра для человека объемлет все и возвышает его над при­родным царством — именно здесь возникает фено­мен культуры. Культ, миф, религия и практически все формы зрелища уходят своими корнями в бытийный феномен игры: «Арена цирка, играль­ный стол, волшебный круг, храм, сцена, экран си­нематографа, судное место — все они по форме и функции суть игровые пространства, то есть от­чужденная земля, обособленные, выгороженные, освященные территории, на которых имеют силу особенные собственные правила. Это как бы временные миры внутри обычного, созданные для выполнения замкнутого в себе действия».

Если у Й. Хёйзинга игра есть универсальная состав­ляющая культуры как условность, свободная дея­тельность, противостоящая серьезности жизни, то Х.Г. Гадамер понимает игру как интерпретацию в культуре, движение по кругу замкнутого простран­ства, он утверждает, что «игра — это совершение движения как такового». Непосредственным выражением истолкования выступает искусство. Опыт искусства шире и глубже того, что можно сказать о нем, он прорывается из историчности и ситуационности его создания к вечности, неся в себе истину бытия. Но в то же время произве­дение искусства по своему онтологическому ста­тусу является «представлением», ведь «бытие зрителей определяется «пребыванием», «присут­ствием» при его бытии. Такое «присутствие – при бытии» — это нечто большее, нежели соприсутствие с чем-то иным, имеющимся в наличии, означает и участие».

Бытие произведения искусства Х.Г. Гадамер описы­вает через феномен игры. «Игра — это то, что со­держит самотождественность и изменчивость одновременно, и то, что не существует без участия играющего. Она находит свое бытие только в ста­новлении и в повторении». Она, таким образом, связана с играющим, что принципиально одновре­менна со своим восприятием и «тотально совре­менна».

Чтобы понять произведение искусства, нужно, считает Гадамер, чтобы оно вызывало отклик в душе, стало «своим», но при этом было удержано как некое целое, и потому «иное», не тождествен­ное твоему внутреннему миру. Это справедливо не только по отношению к «традиции» и «преда­нию», которые Гадамер обозначает как «опыт истории».

В целом игра — не имеющее практической цели занятие и служащее для развлечения или забавы, а также применение на практике некоторых ис­кусств (игра на сцене, на музыкальных инструмен­тах). Выделяются игры общественные, такие, как агоны у греков или ludi у римлян, которые нахо­дятся в тесном отношении к культу; и игры увесе­лительные частного характера. Игра — вид не­продуктивной деятельности, мотив которой заклю­чается не в ее результатах, а в самом процессе. В истории человеческого общества переплеталась с магией, культовым поведением и др.; тесно свя­зана со спортом, военными и другими тренировка­ми, искусством (особенно его исполнительскими формами).

Таким образом, понимание игры как сущ­ности культуры включает в себя момент зрелища — это игра и видимость у Шилле­ра, условный хронотоп у Й.Хёйзинги, связь игры и представления у Х.-Г. Гадамера. Все при­знаки, характерные для игры, да и сама фор­мулировка понимания игры соответствуют признакам, по которым можно охарактери­зовать и театрализованное зрелище. Однако понятие культуры выходит за пределы игры как культ духовности, и это отражается в структуре театрализованного массового зре­лища.

Контрольные вопросы:

1. Игра как первичная форма человеческой активности.

2. Игра – предпосылка культуры.

3. В чем «соль» игры? (по Й. Хёйзенга);