14) Психологизм в прозе

Сама же проблема "психологизма", т.е. приема, в принципе-то противостоящего чистому описанию, продолжает и в принципе оставаться куда более острой, чем проблема такого описания. Ибо это более связано с самоновейшими трактовками мира и человека. И начинать тут надо с элементарного - с терминов.

Слово "психологизм" в философской и теоретически-литератур ной трактовке новейшего времени весьма напряженно и имеет много значений. Постараемся выделить главные. Собственно, "новейшее" и тут относительно: четкое различение духа (у Плотина - Ума) и души восходит к Плотину, а от него отчасти к Платону и ранее. Однако в XIX-XX веках по ряду причин все это обострилось. Жизнь поставила вопрос о неравноправии "слоев" в самом внутреннем (термин). Наступление материализма и очевидная его убедительность в том, что какие-то из внутренних импульсов прямо зависят от факторов материальных или, во всяком случае, тесно связаны и переплетены с ними, заставило философов иного толка задуматься о внутренней жизни человека именно более строго. Здесь не место подробностям на эти темы, но имена Ницше, Николая Гартмана, а у нас Блока, Вяч.Иванова, Бердяева и многих других нас наводят на особые сложности, связанные ныне со словом "психологизм". Оно часто производно от слов "душа", psyche (греч.) - "психе", "психология" вот в каком смысле. "Душа" - это индивидуальная внутренняя жизнь, именно неразрывная с существованием данного отдельного индивида. Она незрима, неощутима, но во многом определяется материальными факторами. Пример: иду, а навстречу женщина. Я дарю ей цветок. Она улыбается, тогда я разворачиваюсь на 180 градусов, иду рядом и начинаю: "А куда вы по такой погоде" и пр.

В отличие от этого Дух, как истина, благо (добро), красота (по традиции платоновской), не подлежит материальному, а является самостоятельной содержательной субстанцией бытия (я иду - дарю цветок - женщина улыбается - я улыбаюсь и иду далее: я сделал доброе дело). Дух в известном смысле противостоит душе, о чем жестко пишут Блок в статье "Интеллигенция и революция" (речь о наиболее известном и популярном) и иные многие. "Психологизм" в этом смысле - это нечто противостоящее Духу, более низкий (или мелкий) слой внутренней жизни, чем духовное. Так и следует понимать, например, принятые слова о Достоевском, что он пишет бытие, а не быт, и тому подобное: что это не психологизм. Это Достоевский-то не психологизм, с его грандиозным психологическим анализом и т.д.? Но тут дело в терминах. Ну а бытие тут - Дух. У нас многие до сих пор не знают, в чем же, например, "онтологичность" понятия Дух. Ведь онтология - это учение о бытии, а бытие - это материя. Но для подавляющего большинства из авторов мировой философии бытие - это как раз Дух, и Достоевский его и пишет, минуя быт.

Нас, однако, занимает в данном случае более приземленное и литературно-конкретное значение слова. "Психологизм" как стиль, ткань, как "психологический анализ": именно. То есть в том смысле, в каком и Достоевский - это грандиозный психолог.

Изобразительной детали внутри самой сферы "статичных" деталей противостоит выразительная - деталь "психологии", т.е. просто внутренней жизни в данном случае. Это прямое, внепредметное называние внутренних состояний. Сцепление этих деталей дает все то, что и называют психологическим анализом применительно к прозе. Относительно поэзии все это так же, но самого-то "анализа", конечно, обыкновенно значительно меньше - есть просто называние состояний. Здесь, вслед за Д.Н.Овсянико-Куликовским, обычно говорят просто о выразительной детали в противовес детали изобразительной. Впрочем, как мы знаем, стоит назвать стилевой "закон", как тут же просятся "исключения", претендующие на роль самих правил. Психологический анализ в стихах у Баратынского, Брюсова вот он, а в "Страшной мести", в прозе у Гоголя, его нет.

Психологический анализ как стиль, как, если угодно, само понимание мира на стилевом уровне напряженно проведен у Пруста, у Джойса, часто у Альберто Моравиа и других менее значительных авторов. У нас часто - у А.Битова, М.Слуцкиса и иных. Изобразительных деталей не то что нет - их не может не быть, - но они втянуты в систему психологизма, служат ей. Ради этого "потока" размыт и характер как таковой. Каждый по-своему Пруст и Джойс исходят из того, что объективного мира нет, целого нет - есть неизъяснимый поток импульсов внутренней человеческой жизни. Отсюда и метод. Здесь и отличие от все тех же Толстого и Достоевского, на которых сам Пруст справедливо ссылается как на основоположников нового психологического анализа (хотя до них были Сен-Симон, автор "Мемуаров", Руссо, Стендаль, Рескин и др.); но у Толстого и по-иному у Достоевского такой анализ входит в систему целого, прежде всего характера, а новизна самого Пруста иная: "И только для того, чтобы ответить: "Нет, спасибо", - приходилось сразу остановиться и извлечь из глубин свой голос, который, позади губ, бесшумно, бегло повторял все слова, прочитанные глазами; нужно было остановить этот голос, исторгнуть его из себя для того, чтобы вежливо сказать: "Нет, спасибо", - придать ему видимость обычной жизни, интонацию ответа, которую он утратил". "Лицом к лицу лица не увидать", а видится нечто - и смутно-тайное и текучее: вот метод и новизна самого Пруста в контраст с Толстым. Пруст смотрит слишком близко, лицо в лицо - не видит целого, видит лишь поры, отсветы и изменчивость; Толстой же, при всем своем упомянутом динамизме, смотрит более отстраненно и целостно: "Графиня Шофинг соединяла в себе все условия, чтобы внушить любовь, в особенности такому молодому мальчику, как Сереже. Она была необыкновенно хороша и хороша как женщина и ребенок... детское личико, дышащее кротостью и веселием, кроме того, она имела прелесть женщины, стоящей в главе высшего света; а ничто не придает женщине более прелести, как репутация прелестной женщины. Графиня Шофинг имела еще очарование, общее очень немногим, это очарование простоты - не простоты, противуположной аффектации, но той милой наивной простоты, которая так редко встречается, что составляет самую привлекательную оригинальность в светской женщине. Всякий вопрос она делала просто и так же отвечала на все вопросы; в ее словах никогда не заметно было и тени скрытой мысли; она говорила все, что приходило в ее хорошенькую умную головку, и все выходило чрезвычайно мило. Она была одна из тех редких женщин, которых все любят, даже те, которые должны бы были завидовать".

Психологический анализ есть мощное средство в тех острых и жгучих случаях, когда имеем дело со сложной и разветвленной, разработанной психикой, когда чрезмерная обобщенность и опосредованность предметного символа уже не дает результата, является как бы лишним и к тому же "неадекватным" звеном: требуется именно прямое называние тонкостей и динамики всего внутреннего. Отсюда распространение психологического анализа в зрелой и "стареющей" европейской, в русской прозе.