Батрадз и чаша нартов уацамонга

Много сокровищ было у нартов, но среди них больше всего

дорожили они чашей своей Уацамонга. Драгоценное свойство имела эта

чаша: если кто-либо из пирующих говорил правду о своих подвигах и

о доблести своей, она сама подымалась прямо к губам этого

человека. Если же кто-либо хвастался понапрасну, не трогалась она

с места.

Раз как-то пировали нарты, и до краев наполненная брагой чаша

Уацамонга стояла перед ними. И стали друг перед другом выхваляться

нарты, рассказывая о своих доблестях и подвигах. Но сколько они ни

говорили, чаша Уацамонга не трогалась с места.

Один только Батрадз сидел молча на этом пиру и слушал спокойно

россказни нартов. Когда все замолчали, Батрадз легко встал с

места, рукоятью плети постучал по краю чаши и сказал:

– Охотился я вчера вечером, подымался по горному склону и семь

вечерних дауагов убил. Правду сказал я, и так же в правде

подымись, чаша Уацамонга, и стань на колени отцу моему Хамыцу.

Плавно поднялась с земли чаша и опустилась на колени Хамыца.

Снова постучал Батрадз рукоятью плети своей по краю чаши, и

сказал Батрадз:

– На рассвете я спускался домой по другому склону и убил

семерых дауагов рассвета. Правду сказал я, и так же в правде

подымись, чаша, до пояса отца моего Хамыца.

До пояса Хамыца поднялась чаша. И только Батрадз хотел говорить

дальше, как Хамыц сказал:

– Говори только о том, о чем можно сказать, и молчи о том, чего

сказать нельзя.

Хамыц потому сказал то слово предостережения, что в хлебной

браге, которой наполнена была чаша Уацамонга, плавала бусинка

жира, а в бусинке этой прятался владыка хлебов Хор-алдар. А

спрятался он для того, чтобы подслушать пьяную похвальбу нартов и

узнать, кто из них убил его сына. Боялся Хамыц, как бы Батрадз не

проговорился и не навлек на нартов гнев Хор-алдара.

Но Батрадз в третий раз постучал по краю чаши и сказал еще

тверже:

– Вновь поднялся я на склон горы и убил семерых елиа-дауагов

грома и семерых мыкалгабыров-дауагов созревшего хлеба, и среди них

был сын самого владыки хлебов Хор-алдара Бур-хор-али. Все они

убиты мной. И так же, как сказал я правду, так в правде подымись,

чаша, к губам отца моего Хамыца.

Поднялась Уацамонга к губам Хамыца, и в этот миг Хор-алдар

выпрыгнул в страхе из чаши, а не то выпил бы его Хамыц вместе с

брагой. Полетел Хор-алдар, и в ярости кинулся он на стебель

ячменя. Шесть колосьев произрастало до этого времени на стебле

ячменя. Стиснул их всех Хор-алдар в руке своей. В злобе за своего

сына все шесть колосьев хотел погубить он, чтобы отомстить нартам.

Но тут попросил его Уастырджи:

– Эй, оставь хоть один колос для лошади моей! И оставил Хор-

алдар на ячмене только один колос, а пять колосьев уничтожил

навеки.

А когда захотел Хамыц хлебнуть из чаши, оказались в браге

ящерицы, змеи, лягушки и прочие гады. Клубясь, всплывали они в

чаше и устремлялись в рот Хамыцу. Но тверды, как булат, были усы

Хамыца, он бил и колол гадов своими булатными усами, и вновь

спрятались они на дне чаши. И тогда булатноусый Хамыц опрокинул

вверх дном чашу Уацамонга.