2. Художественная культура эпохи монголо-татарского нашествия

Монголо-татарское вторжение, продолжавшееся около двух с половиной столетий (1243—1480 гг.), довольно легко разрушило Киевскую Русь, ослабленную княжескими усобицами и раздо­рами. Древнерусский этнос к этому времени постарел и уже не имел сил к сопротивлению внешним врагам. Пройдя огнем и мечом по русским землям, татары довершили распад этих зе­мель, их дробление на множество удельных княжеств, число которых к концу XIV в. доходило до двухсот пятидесяти.

Самым пагубным образом нашествие сказалось на художе­ственной культуре Руси, так как привело к разорению множе­ства городов, гибели ценнейших предметов искусства. В наи­большей степени потери сказались на ремеслах. Некоторые из них — производство украшений, изделий из драгоценных ме­таллов, техника перегородчатой эмали исчезли совсем. На це­лое столетие — с середины XIII в. до середины XIV в. — почти полностыо прекратилось каменное строительство. Данное обстоятельство в свою очередь отрицательно сказалось на разви­та живописи, в особенности на фресковой росписи.

Архитектурных памятников этого периода почти не сохра­няюсь. Строительство теперь сосредоточилось в двух основных зонах: на северо-западе (Новгород и Псков) и во Владимирской земле (Москва и Тверь). В основном, это были небольшие четырехстолпные одноглавые храмы без притворов. В них уже заметен отход от крестообразной композиции домонгольского образца, влечение к более классическим кубическим формам. Эти постройки очень гармоничны, производят впечатление уравновешенной пирамиды. Излюбленным строительным мате­риалом стал белый камень (известняк) — наследие владимиро-суздальской традиции. Так строятся первые каменные построй­ки в Московском Кремле (сам белокаменный Московский Кремль был построен в середине XIV в.) — храм Успения Бого­родицы, Рождественский храм, Благовещенская церковь.

В это время усиливается роль Новгорода как торгового и культурного центра. Монголо-татары не дошли до Новгорода, город не был разрушен, но первое время духовное оцепенение сказалось и там. Лишь к концу XIII в. жизнь в Новгороде по­степенно возвратилась в привычное русло. Как ни один другой русский город, он имел прочные торговые связи с Константи­нополем, крупнейшими европейскими городами, Персией, За­кавказьем. Богатея, демократический Новгород стремился к ук­реплению своей самостоятельности, что не могло не сказаться на развитии искусства. Само местоположение города и его большие финансовые возможности привлекали многих ярких Мастеров.

Первым каменным храмом, возведенным после длительного Перерыва, стала церковь Николы на Липне (1292 г.). Ее строи­тельство дало толчок к возрождению новгородской архитекту­ры. При этом меняется, техника кладки зданий, начинают применяться новые материалы — волховский плитняк в сочетании с валунами и кирпичом. К XIV в. окончательно оформилось новгородское зодчество, храмы обрели пластичность, лишен­ную какого-либо геометризма. В них чувствовалась фантазия и желание создать индивидуальное произведение искусства, дос­тойное свободного, процветающего города. Новые храмы были гораздо меньших размеров, чем постройки XI—XII вв. Талант и фантазия новгородских мастеров помогали для каждого храма находить оригинальное решение. Общим впечатлением от этих соборов является удивительная ясность художественного об­раза, изящество, сочетаемое с величавой суровостью. Прекрас­ным образцом такого храма служит церковь Федора Стратилата на Ручью. Классический стиль новгородского храма, сложив­шийся во второй половине XIV в., сохранил традиции русского деревянного зодчества.

Живопись этого периода развивалась в едином русле с ар­хитектурой. Из монументальных росписей второй половины XIII в. до середины нашего века были известны лишь фрески храма Николы на Липне, но по ним можно было судить о стиле живописи этого времени. Идущие от Византии черты строгости и возвышенности заметно ослабели, в образах святых, в компо­зиции, в колорите увеличились местные особенности — непод­вижность фигур, симметризм, орнаментальность. По-новому пишутся и иконы, в которых появляется диспропорция между центральной и боковыми фигурами, а вместо тонкой светоте­невой моделировки предпочитается красочность, похожая на аппликацию.

В живописи Средней Руси были гораздо заметнее домон­гольские традиции, но и там начали появляться самобытные черты. В это время происходит вторичное сближение с искус­ством Византии, переживавшим свой последний период рас­цвета (палеологовский Ренессанс). Но это уже не было учени­чеством, как в XI в. Все русские города обладали достаточно развитым искусством. Поэтому в живописи XIV в. постепенно увеличивалось эмоциональное и вместе с тем живописное на­чало. Экспрессивным этот стиль назвать еще нельзя, но разви­тие шло именно в этом направлении. При этом новгородско-псковская живопись склонялась к большей внешней свободе стиля, а московская — к известной сдержанности. К этому тол­кала и сама храмовая архитектура и интерьер. В Новгороде и Пскове это были тесноватые уютные пространства с неярким освещением, а в Москве — возносящиеся ввысь хорошо осве­щенные стены.

Выразителем новгородского стиля в живописи стал Феофан Грек (ок. 1340—после 1405), великий византиец, нашедший на Руси свою вторую родину. В общей сложности им в Новгороде, Нижнем Новгороде и Москве было расписано около сорока церквей, в том числе церковь Спаса Преображения на Ильине (улица в Новгороде), часть фресок которой сохранилась до наших дней.

После долгих лет соперничества с Новгородом и Тверью, Москва становится политическим и культурным центром Руси. Общее русское искусство и вся художественная культура начи­нают формироваться в Москве. Переезд в Москву митрополита еще более возвысил ее, так как превратил город в общерусский церковный центр. Со второй половины XIV в. Москва стала общепризнанной столицей формирующегося русского государ­ства. О растущем потенциале Москвы свидетельствовала Кули­ковская битва (1380), после которой можно было говорить о формировании современного русского этноса и начале нового периода в истории нашей страны. Это время становится рубе­жом и в художественной культуре России, разделяющим пе­риоды национального унижения и нового подъема. Смена на­строения и мироощущения заметна во всех видах искусства.

Так, значительно меняется содержание литературных про­изведений. По-прежнему ведущей остается патриотическая ли­тература. Воинский подвиг во имя отечества, любовь к своей земле, скорбь по погибшим — все это находит непосредствен­ное воплощение в летописях, агиографии, повестях и поучи­тельных словах. Но если литература XIII в., достоверно описы­вая неудачное сопротивление нашествию, его ужасы, которые воспринимались как наказанье Божье за грехи людей (об этом говорят «Повесть о битве на Калке», написанная между 1223 и 1238 гг., «Слово о погибели Русской Земли» и др.), была буквально пропитана мистическим страхом перед татарами, отражала ду­ховное оцепенение Руси, то литература конца XIV в. намного оптимистичнее, ее вдохновляет победа на Куликовом поле, надежды и чаяния ощутившего свою силу народа. Также активно развивается идея необходимости культурного и политического объединения русских земель, которая все больше связывается с Москвой. Так появились «Задонщина» (написанная, возможно, Софонием Рязанцем), «Сказание о Мамаевом побоище». Они ин­тересны сегодня не только как памятники давно ушедшей эпо­хи, но и как незаурядные художественные произведения. На­пример, автор «Задонщины» ориентируется на знаменитое произведение «Слово о полку Игореве», неоднократно сопос­тавляя прошлое (походы Игоря) и настоящее (поход Дмитрия Донского на врага). У автора прослеживается мысль о том, что разрозненность правителей Руси ведет к ее поражению (поэтому начало русских бедствий — в неудаче похода Игоря), слаженность и соединение, продемонстрированное в Мамаевом побоище, — залог победы над врагом.

Новые настроения находят свое выражение и в агиографи­ческой литературе, всегда любимой на Руси. О мудром прави­теле, проводившем политику объединения Руси и укрепления княжеской власти, беспощадном к западным врагам; но под­держивающим мирные отношения с монголо-татарами расска­зывает «Повесть о житии Александра Невского», много веков служившая образцом житийной литературы. Совсем другой ха­рактер у «Жития Сергия Радонежского», одного из главных творцов победы на Куликовом поле. Его автором стал Епифаний Премудрый (?—между 1418—1422), причем он не просто описал жизнь Сергия, но оценил каждый ее эпизод с точки зрения его духовной значимости. Автор полагал, что обычными литературными приемами невозможно передать все величие подвига святого, поэтому он использовал изощрённую и утон­ченную словесную орнаментальность, в которой больше всего ценилась ритмика речи, ее красота, звуковые повороты и мета­форы. Как на иконах за красочными образами видно глубокое духовное содержание, так и за словесной вязью Епифания Премудрого угадываются контуры того высшего смысла, ради которого жил Сергий Радонежский.

Утверждение Москвы в качестве политического и религиоз­ного центра Руси стимулировало развитие в ней всех видов ху­дожественного творчества, среди которых особенно много но­вых веяний испытала русская живопись, прежде всего иконо­пись и фреска.