5. Поэзия ф. Сологуба: темы, мотивы, образы-символы, неомифологизм, жанрово-композиционные особенности, интонационно-звуковой строй.

Представителем старшего поколения символистов был Ф. К. Сологуб (псевдоним Федора Кузьмича Тетерникова) (1863-1927), сын портного и крестьянки. Пройдя сложный жизненный путь, испытав все превратности судьбы (ранняя смерть отца, тяже­лые будни сельского учителя, самоубийство жены, безответная лю­бовь к молодой женщине уже в зрелые годы), Ф. Сологуб предпочи­тал одиночество. Поэт стремится уйти от реальности в мир творимой им самим легенды, серая обыденность тяготит художни­ка. Наиболее полное представление о поэзии Ф. К. Сологуба дает сборник «Пламенный круг» (1908), в котором собраны лучшие сти­хотворения из семи предыдущих книг поэта и также ранее не пуб­ликовавшиеся. Основные мотивы сологубовской по­эзии — борьба фантазии, мечты с реальностью, богооставленности, разочарование в жизни, призыв смерти, мотив одиночества, ужаса жизни («Влачу бес-цветное житье», «После жизни недужной и тщет-ной...», «Безочарованность и скуку...», «О смерть! Я твой. Повсюду вижу..»). Поэт-символист воспевает смерть, как избавительницу от земных невзгод, провоз­глашает грустные, меланхолические чувства. Поэзия Федора Соло­губа окрашена в глубоко пессимистические тона:

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму.

(«Я — бог таинственного мира…»)

Мироощущению Сологуба также присущи некоторая ирония и черный юмор. Но не сатира (рассмотрение с высоты истины на что-то ложное). Ирония по Сологубу – взгляд изнутри, говорящий о понимании недостатков мира, но при этом невозможность их изменить приводит к принятию их как есть.

Лирический герой Сологуба – его Альтер-эго, дистанция между ними очень невелика.

Ведущими образами сологубовской поэзии становятся символы ночи, покоя, тьмы, которые заклинает и призывает поэт. Особую значимость имеет образ-символ смерти:

Смерть шатается на свете

И махает, словно плетью,

Уплетенной туго сетью

Возле каждой головы.

(«Живы дети, только дети…»)

Символист воспевает смерть как освободительницу от чар пошло­сти, обыденности (символом жизни выступает «дебелая бабища», которая «не то мать, не то мачеха»). Гнусной действительности он противопоставляет созданную легенду, стараясь уйти от нелепой и дикой жизни:

Кто-то зовет в тишине:

«Брат мой, приблизься ко мне!

Легче вдвоем,

Если не сможешь идти,

Вместе умрем на пути,

Вместе умрем!»

(«В поле не видно ни зги…»)

Пытаясь освободиться «от оков повседневности», поэт создает об­раз-символ «земли Ойле», где «в сиянье ясного Майра, все цветет, все радостно поет». Ф.К. Сологуб пишет стихотворения в доступной для читателя форме, не экспериментируя ни с рифмой, ни с разме­ром, предпочитая четкую лирическую композицию. Само поэтиче­ское слово, считал Ф. Сологуб, «средство убеждения и очарования». Свое предназначение поэт видит в вознаграждении после смерти, когда творец будет прощен и попадет в рай, так как его голос «воль­ется благовонным дымом в благоуханье райских трав»:

Когда меня у входа в Парадиз

Суровый Петр, гремя ключами, спросит:

«Что сделал ты?» — меня он вниз

Железным посохом не сбросит.

Скажу: «Слагал романы и стихи,

И утешал, но и вводил в соблазны,

И вообще мои грехи,

Апостол Петр, многообразны.

Но я — поэт». И улыбнется он,

И разорвет грехов рукописанье,

И смело в рай войду, прощен,

Внимать святое ликованье.

(«Я испытал превратности судеб…»)

Как и у Гиппиус и Мережковского, поэзия Сологуба мифологична. Но отличие состоит в том, что он обращается в большинстве случаев не к высокой христианской мифологии, а к мелкой фольклорной демонологии: «Недотыкомка серая», «Лихо», «я сжечь ее хотел колдунью злую», «Неживая, нежилая, полевая, лесовая, нежить горькая...».

Сологуб создает миф, согласно одному из вариантов которого «я» существовало, подобно орфическому Эросу, еще до сотворения мира: «В первоначальном мерцаньи,/ Раньше светил и огня,/ Думать, гадать о созданьи/ Боги воззвали меня». По другим версиям «я» либо самопроизвольно возникает из хаоса («И я возник из бездны дикой /— И вот цвету».), либо создается Творцом («Восставил Бог меня из влажной глины,/ Но от земли не отделил»). Несведенность вариантов мифа здесь принципиальна и отражает не только абсолютность («теургичность»), но и «неопределенность» и «множественность» сологубовского лирического «я», еще откровеннее, чем у других символистов, несводимого к «я» эмпирическому. Но мифологизм Сологуба и непосредственно-интуитивный, и творчески осознанный («творимый»). Поэт «разыгрывает» сам миф и свойственные ему «нераздельность» и «нечувствительность» к противоречию. Он реализует поэтический принцип, который будет сформулирован им позже как сочетание лирического «нет» и иронического «да». Так организованы, например, два соотнесенных стихотворения — «Устав брести житейскою пустыней» (1893) и «Живи* и верь обманам» (1889, 1894). В первом все, к чему шел и, казалось бы, пришел поэт — идея всебытия, соответствий «я» и мира, теургии,— подвергнуто лирическому сомнению и предстает как еще один вариант самообмана и «одержимости» бытием — всего того, чему во втором стихотворении говорится «да», но уже ироническое.

Сологуб рассматривал проблемы творческой фантазии и роли поэта. Поэт в его творчестве стоит выше обычных людей – он может создать свой собственный мир и уйти в него, для обычных людей выход один – смерть («Из мира чахлой нищеты...», «Я – бог таинственного мира...», «Звезда Маир», «Как часто хоронят меня...», «Околдовал я всю природу...»).

По свидетельству критиков, поэзия Ф. Сологуба не эволюциони­рует, оставаясь неизменной на протяжении всего творческого пути. Свою жизнь, которая кончилась 5 декабря 1927 года, Сологуб счи­тал не первой и не последней. Она представлялась ему в нескон­чаемой цепи преображений. Меняются обличья, но неизменное Я всегда сохраняется: «Ибо все и во всем — Я, и только Я, нет иного, и не было, и не будет».