2.2. Архетипы и этнические конфликты

Нами предпринята попытка рассмотреть природу, а так же общие, универсальные механизмы развития этнических конфликтов с позиции предложенной гипотезы.

Как уже отмечалось, первобытные формы разума и действий, характерные для всего человечества, закрепились в нашем коллективном бессознательном в виде архетипов, или отпечатков постоянно повторяющихся типичных опытов. Этот неосознаваемый опыт наших далеких предков, является тем пусковым механизмом и той магистралью, который определяет основные этнические процессы и придает им характер универсальности, независимо от уровня развития этноса или его цивилизационной отнесенности.

Нами были выделены ряд архетипов роль, и значимость которых проявляется в зависимости от этапа или стадии конфликта.

Этнический конфликт обычно представляется как процесс наращивания. Так, например, Руммель представлял конфликт в виде пятиступенчатой спирали –«helix». В контексте предлагаемого понимания этнического конфликта более уместно сравнение не со спиралью, а с буравчиком, который все больше уводит нас вглубь бессознательного в силу регрессионного характера архетипов. И чем острее этнический конфликт, тем более глубокие слои нашей психики, коллективного бессознательного, включаются в регуляцию, как наших поступков, так и когнитивных аффективных и перцептивных процессов.

В основе любого этнического конфликта лежит архетип «мы» - «они», который является доминирующим содержания нашей коллективной психики, его активизация высвобождает опыт, мысли и чувства нашего коллективного бессознательного, связанные с потребностью в «мы». Обладая огромным влиянием, как и любой архетип, который «являет» себя в жизнь, чувство «мы», потребность в «соответствии» с изначальной силой оказывают «зачаровывающее, захватывающее действие на сознание и вследствие этого могут весьма сильно изменить субъекта» (29,с.74). И чем «глубже» конфликт тем регрессионное воздействие архетипа на психику становиться выраженнее, вынуждая ее «выйти за пределы человеческого». Отсюда та ничем не оправданная, и не поддающаяся объяснению жестокость, которая характерна для всех этнических войн, и побудило многих психологов искать причину деструктивности и агрессии в природе человека.

Для того чтобы идея «мы» выступила на поверхность требуются лишь определенные условия, разрушающие чувство защищенности. Эти условия могут быть экономическими - экономические кризисы, безработица, политическими – политические кризисы, кризисы власти, политическая воля лидера, угроза территориальной целостности и т.д., то есть все те случаи, когда основной институт, например государство, не в состоянии обеспечить социальную защищенность своих граждан или удовлетворить соответствующие потребности. Классический пример - этнические конфликты на постсоветском пространстве.

Таким образом, препятствия по удовлетворению потребности в защищенности или культурной отличительности становятся тем фрустрирующим фактором, который взывает к опыту предшествующих поколений и становится источником «возмущения бессознательных деструктивных сил коллективной психики». Регрессионные тенденции вызывают к жизни дихотомию сознания, характерную периоду формирования опыта коллективного бессознательного. Вследствие чего появляется образ «они» - враги, они виноваты во всем.

В данном случае представлен один из «сценариев» развития конфликта, активизировавший «мы» этническое, который направлен, прежде всего, на поиск новых институтов, обеспечивающих социальную защищенность индивида. Такими институтами, в опыте человечества являются – этнос, род, племя, община. Усиление «мы» этническое, родовое возможно, как уже неоднократно отмечалось, только когда есть «они». В роли «они» чаше выступают те этносы, от которых исходит реальная, предполагаемая или мнимая угроза, или во взаимоотношениях с которыми преобладает негативный опыт. При этом «они» - это проекция (за исключением реальной угрозы), которая необходима для усиления «мы». Только в сильном «мы» начинают функционировать механизмы обеспечивающие чувство защищенности. Следовательно, активизация архетипа «мы» вызывает к жизни и другие архетипы, такие как «соответствия», что делает нашу психику очень чувствительной ко всему национальному. В силу этого, потребность в этничности начинает приобретать зачаровывающий и побуждающий к действию характер. И чем более затяжным и активным бывает конфликт, тем более глубинный характер принимают эти процессы.

Активизация архетипа «мы» чаше всего связано с фрустрирующими факторами внутри социума, в то время как включенность архетипа «они» определяется внешними причинами (реальная или мнимая угроза из вне) и в этом случае вектор конфликта определен изначально, а активизация «мы» принимает более активный, «благородный» характер.

Однако накопленный материал по этническим конфликтам показывает, что они возможны и в условиях, когда экономическое, политическое, социальное и т.д. положения остаются стабильным и государство справляется со своими функциями обеспечения защищенности граждан. В этих случаях архетип «мы» - «они» активизируется в силу неосознаваемой потребности «соответствовать». Пусковым механизмов архетипа «соответствия» могут выступать процесс ассимиляции, даже ненасильственный, культурная дискриминация.

Другая сторона этого процесса предполагает – слишком сильно развитый индивидуализм, создает ощущение незащищенности, не сопричастности (даже при наличии широкого спектра социальных и других гарантий со стороны государства), что ведет к активизации архетипа «мы». Трудно представить, чтобы в какой-то стране Восточной цивилизации были распространены клубы одиноких женщин, мужчин, анонимных алкоголиков, любителей собак, пива и т.д. Это поиск «мы», этап на пути активизации архетипа «мы» этническое. Следовательно, можно предположить, что Западная цивилизация или то, что мы называет индивидуалистическими культурами вступают в фазу роста этнической идентичности, а, следовательно и этнической дифференциации.

Природа любого этнического конфликта определяется содержанием коллективного бессознательного. Однако в зависимости от уровня развития этноса, который мы напрямую связываем с уровнем развития сознания «мы» и сознания «я», пусковым механизмом активизирующим опыт предистории человечества могут выступать разные архетипы.

В примитивных и коллективистических культурах в основе активизации архетипов могут выступать: ослабление суггестивных функций общины, племени, этноса, государства или религии; при наличии фрустрирующих факторов, которые приводят к возникновению чувства незащищенности; ослабление суггестивных функций социума и наличие фрустрирующих факторов, что придает конфликту больший динамизм.

История изобилует примерами, когда ослабление суггестивных функций общества ведет к резкому обострению межеэтических отношений. Мы уже отмечали, что на определенном этапе социогенеза формой сохранения целостности социума стала выступать степень соответствия его членов устоям общества. Что породило в свою очередь мощную потребность самореализации, энергия которой, в силу защитных механизмов этноса, как самоорганизующейся системы, должна была быть направлена во вне. Абаев В.И. говоря о скифском мире пишет: «…если взять скифский мир в целом, можно отметить, что именно в V11-V1 вв. до. н. э. в нем происходили какие –то внутренние сдвиги, отразившиеся и на их отношениях с соседями.. Внешним выражением этих сдвигов был прежде всего « исключительный рост военной активности всего кочевого и полукочевого мира на пространстве, значительно превышающем территорию Северного Причерноморья в собственном смысле слова» (1, с.35) И если вспомнить сообщения Геродота о нравах скифов, обычаях чествования храбрецов, а также сведения о порядке раздела захваченной добычи в соответствии с личной доблестью и самоощущении тех, кто не сумел отличиться, то становиться понятным, что в основе этих «внутренних сдвигов» лежит энергия самоутверждения, жажды престижа и почета.

« Раз в год каждый правитель в своем округе приготовляет сосуд для смешения вина. Из этого сосуда пьют только те, кто убил врага. Те же, кому не довелось еще убить врага, не могут пить вина из этого сосуда, а должны сидеть в стороне, как опозоренные. Для скифов это постыднее всего. Напротив, всем тем, кто умертвил много врагов, подносят по два кубка, и те выпивают их разом». (2, с.28-29) . То, что индивидуалистические тенденции стали угрожать внутренней целостности можно судить по другому сообщению Геродота «Так скифы поступают даже с черепами своих родственников (если поссорятся с ними и когда перед судом царя один одержит верх над другим). При посещении уважаемых гостей хозяин выставляет такие черепа и напоминает гостям, что эти родственники были его врагами и что он их одолел. Такой поступок у скифов считается доблестным деянием» (2,с.28). Этнографические и исторические сведения показывают, что данные тенденции характерны были не только для скифов.

Таким образом, энергия индивидуалистических тенденций, как контрсуггестивная сила с которой традиционные механизмы не способны были больше справляться, чаше всего направляется во вне. По всей видимости, такова и природа крестовых походов, когда энергию рыцарства, которая стала угрожать внутренней целостности, облачили в религиозные доспехи и направили отвоевывать «гроб Господний».

Возможно энергия индивидуализма, которая свойственна каждому человеку и которая высвобождается в определенные этапы этногенеза и является тем «пассионарным толчком», той «пассионарной энергией», о которой писал Л.Н. Гумелев

И нет никаких оснований считать, что миграции и военные походы скифов, татаро-монгол и т.д. связаны с изменением среды обитания, нехваткой продовольствия или корыстностью вождей. Так, Геродот пишет « Таким образом, все важнейшие средства для жизни легко доступны скифам» (2, с.26) А Гумелев говоря о походах татаро-монгол пишет: «Нет никаких оснований связывать походы детей и внуков Чингиса с климатическими колебаниями. Скорее, можно думать, что в степи в это время были оптимальные условия для кочевого скотоводства. Коней для трех армий хватало, поголовья скота после жестокой межплеменной войны 1200-1208 гг. легко восстановилось, население выросло до 1300000 человек» ( 7,с.237) Точно так же, уже мало кто считает, что крестовые войны определялись религиозными мотивами.

Однако этот фактор – ослабление суггестивных функций этноса и как следствие «возмущение» бессознательных сил индивидуалистических тенденций человека, породивший много этнических войн и конфликтов, «действует» не всегда столь однозначно. Войны это только одна из форм, хотя и самая распространенная в силу большего соответствия опыту и механизмам коллективного бессознательного, снятия внутриэтнического напряжения, и чаще всего возникают при ослаблении социальных механизмов регуляции поведения.

Для малых этносов, вследствие постоянного состояния фрустрации, из-за опасения быть ассимилированными, потери своей культуры и т.д., изначально характерно более обостренное чувство «мы», чем для больших, которым этот страх неведом. Эта особенность является фактором постоянного напряжения отношений между большими и малыми этносами. Малые этносы поддерживают высокий уровень сплоченности из опасения раствориться в массе большого этноса, что вызывает настороженность у больших этносов: « Они сплочены, и поэтому опасны». Таким образом, получается замкнутый круг, постоянный источник межэтнической напряженности.

Этносоциологами подмечен интересный феномен: на одной территории, в одно и то же время конфликтуют друг с другом не более двух этносов, даже в полиэтнической среде. Так, например, во время грузино - осетинского конфликта, Абхазия, где так же назревал конфликт с Грузией, оставалась достаточно пассивной, а спустя время, в период грузино- абхазского конфликта, Осетия «не захотела» воспользоваться выгодной политической ситуацией. Ряд исследователей, например Д.Горовиц считают, что этносы «экономят свою антипатию», кроме того, продолжает он, лидеры в своих призывах обращают внимание главным образом на дихотомические аспекты взаимодействия этносов (10, с.31).

С нашей точки зрения, дуальность межэтнических конфликтов, является подтверждением того, что в основе них лежат механизмы, направленные на удовлетворение потребностей, которые активизированы нашим коллективным бессознательным. Решение территориальных, экономических и политически спорных вопросов это видимая, осознаваемая, спроецированная надстройка конфликта.

Другим подтверждением архетипической природы этнических конфликтов является то, что они значительно чаще присутствуют между этносами близкими по культуре. Там где отличия между этносами не столь явные, конфликты характеризуются особой силой интенсивностью и остротой протекания. В связи с этим Олпорт отмечает, если группы во многих отношениях сходны, их сравнение облегчается. Обнаруживаемые маленькие различия вызывают критику, которая по существу есть самокритика. Когда же сравнивают себя представители других этносов, то различия оказываются столь значимыми, что сравнение теряет смысл.

Следовательно, это тот вид этнического конфликта, где фрустрирующим фактором выступает само наличие близкого по культуре и менталитету этноса. Присутствие такого этноса – это «посягательство» на этническое «мы». Это архетип дихотомии «мы – они» в «чистом» виде, и для возникновения конфликта нет необходимости в дополнительных фрустрирующих факторах – экономических, территориальных и т.д. Между близкими этносами напряженность присутствует постоянно.

Там же где различия существенны и видны « невооруженным» глазом, «они» не представляют угрозу этническому «мы» и для возникновения конфликта необходимы дополнительные условия, активизирующие архетип «мы – они».

Л. Н. Гумилев ввел в этнологию понятие комплиментарных и не комплиментарных этносов, частично объясняя это явление уровнем пассионарного напряжения этноса. Трудно объяснить комплиментарность осетин Южной Осетии, неоднократно подвергавшиеся геноциду со стороны Грузии. Даже во время последнего конфликта, по данным социологического опроса, осетины отдали предпочтение грузинам при вступлении в брак и в дружеских отношениях. Или, осетины Северной Осетии обнаруживают высокий уровень комплиментарности к кабардинцам, и не комплиментарны в отношении ингушей, хотя исторически, отношения с кабардинцами складывались сложнее.

Поднятая Л. Н. Гумилевым проблема нуждается в дальнейшем, глубоком исследовании. Хотя одной из причин комплиментарности или не комплиментарности этносов может выступать то, как мы уже отмечали, что этнос одновременно может конфликтовать только с одним этносом. Этого достаточно, чтобы удовлетворить потребность в «мы» этническом. При этом, защитные механизмы этноса «подсказывают»: выбор, который должен быть соразмерен возможностям этноса, что проявляя не комплиментарность в отношении одного этноса, он должен быть комплиментарен в отношении другого или других этносов.

Этнический конфликт, это всегда агрессия, направленная на «они» и поиск защищенности в этническом «мы». Это общая схема, от которой мы отталкиваемся. Однако, когда этнос, в силу определенных причин не может удовлетворить архетипическую, т.е. обладающая мошной побудительной энергетикой потребность в защищенности, это может изменить направленность агрессии. И это не только поиск другого «они», «козла отпущения», подобный вариант укладывается в нашу общую схему. Вектор агрессии может быть направлен на собственный этнос. В каких случаях возможен такой вариант развития этнического конфликта?

Во – первых, когда конфликт носит затяжной характер, а в качестве «они» выступает этнос, значительно превосходящий по численности, силе и уровню развития. Однако это не единственное условие, когда деструктивные силы коллективного бессознательного бывают направлены на собственный этнос.

История этнических конфликтов знает множество примеров, когда малые этносы на протяжении длительного времени противостояли влиянию, а то и агрессии больших этносов и этническое «мы» выступало мощным фактором консолидации и удовлетворения потребности в защищенности. Следовательно, одного этого фактора недостаточно.

Вторым фактором, который выступает в совокупности с первым, является слабое этническое чувство «мы». В определенные периоды этногенеза, в силу тех или иных обстоятельств, происходит ослабления сознания «мы» (подробнее в главе «Этнос как самоорганизующаяся система»), при этом потребность в защищенности в это время и неосознаваемое желание ее удовлетворения в этническом «мы», особенно обострены. Этнос, находящийся в состоянии бифуркации, т.е. неустойчивости сложившихся отношений, становится объектом собственной агрессии. Данный фактор может стать причиной внутриэтнической агрессии и в больших этносах в ситуации межэтнического конфликта.

Третий фактор, который способен направить агрессию межэтнического конфликта на собственный этнос, можно назвать политическим. Когда этнос является не титульным в федеративном государстве и не может реализовать функцию по удовлетворению потребности людей в защищенности, или (и) когда руководство или лидер народа проводит политику на разрядку межэтнической напряженности. И в том и в другом случае этнос не удовлетворяет архетипическую потребность человека в защищенности, возникает состояние фрустрации, а следовательно возрастает и агрессивность. Подобное развитие событий ведет к тому, что агрессия межэтнического конфликта, в лучшем случае, будет направлена против политических лидеров, требуя их снятия и т.д. Однако это не снимает напряжения, так как в основе данного проявления агрессии лежит активизация архетипа «мы – они» и новый лидер будет признаваться только в том случае, если направит агрессию на «они». Это дает ряд плюсов: снимается внутриэтническая напряженность, за счет того что удовлетворяется неосознаваемая потребность в «мы» защищенности, что в свою очередь ведет к возрастанию сплоченности этноса, а самое главное сохраняется самоуважение и самопризнание этноса. Снимается внутриличностный конфликт вызванный невозможностью удовлетворения архетипической потребностью в «мы» этническом. Однако межличностный конфликт остается. Заложниками подобного развития межэтнического развития конфликта стали большинство руководителей на постсоветском пространстве ( Дудаев, Гамсахурдия и т.д.).

Другой вариант развития, когда этносу не дали возможность реализовать ожидания и потребность человека в защищенности в этническом «мы» и агрессия межэтнического мы направлена на своих сородичей. Начинается самобичивание, неприятие этнических черт, даже тех которыми до этого гордились, развивается комплекс неполноценности. Этот процесс усугубляется еще и тем, что человек начинает получать удовлетворения от самобичивания, так как идет разрядка агрессии. Приобретая черты катарсиса (очищение души), этот процесс имеет тенденцию к развитию и углублению. Типичный пример, начавшиеся процессы в Осетии после Бесланской трагедии.

Какие последствия несет в себе этот процесс для этноса?

Разрушаются основные механизмы этноса как самоорганизующейся системы: архетипическая потребности «мы», неосознаваемая потребность в соответствии, без которых этнос превращается из самоорганизующейся, в саморазрушающуюся систему.

В связи с эти закономерна постановка вопроса о функциональной значимости межэтнических конфликтов. Какую роль они играют положительную или отрицательную, конструктивную или деструктивную? Сложно ставить этот вопрос в ситуации современной действительности, когда столько людей страдает в результате этнических конфликтов и войн. Хотя в научной литературе, достаточно давно, отмечается конструктивная роль этнических конфликтов. Положительные функции этнических конфликтов проявляются: в повышении уровня сплоченности этноса; в укреплении этнозащитных механизмов; в усилении самосознания; ослаблении внутриэтнической напряженности и т.д. И с этим трудно не согласиться. Однако в результате этнических конфликтов страдают и гибнут люди и не только другого, но и своего этнос.

Однозначен только вывод о том, что этнические конфликты неизбежны, так как в основе их лежат архетипы нашего коллективного бессознательного, которые сложно подчинить законом и логике нашего сознания. Следовательно, необходимо ставить вопрос о прогнозировании и регулировании процесса возникновения и особенно развития этнических конфликтов, в основе которых должны быть положены знания внутренних механизмах и побудителях этнических конфликтов и этногенеза в целом. Если нельзя избежать этнических конфликтов, то они должны стать управляемыми.