Из книги Виктора Суворова «Аквариум».

«Если вам захотелось работать в КГБ, езжайте в любой областной центр. На центральной площади всенепременно статуя Ленина стоит, а позади обязательно огромное здание с колоннами – это обком партии. Где‑то тут рядом и областное управление КГБ. Тут же на площади любого спросите, и любой вам покажет: да вон то здание, серое, мрачное, да‑да, именно на него Ленин своей железобетонной рукой указывает. Но можно в областное управление и не обращаться, можно в особый отдел по месту работы. Тут вам тоже каждый поможет: прямо по коридору и направо, дверь черной кожей обита. Стать сотрудником КГБ можно и проще – надо к особисту обратиться.

Особист на каждой захудалой железнодорожной станции есть, на каждом заводе, а бывает, что и в каждом цеху. Особист есть в каждом полку, в каждом институте, в каждой тюрьме, в каждом партийном комитете, в конструкторском бюро, а уж в комсомоле, в профсоюзах, в общественных организациях и добровольных обществах их множество. Подходи и говори: хочу в КГБ! Другой вопрос – примут или нет (ну, конечно, не примут!), но дорога в КГБ открыта для всех, и искать эту дорогу совсем не надо.

А вот в ГРУ попасть не так легко. К кому обратиться? У кого совета спросить? В какую дверь стучать? Может, в милиции поинтересоваться? В милиции плечами пожмут: нет такой организации.

В Грузии милиция даже номерные знаки выдает с буквами «ГРУ», не подозревая, что буквы эти могут иметь некий таинственный смысл. Едет такая машина по стране – никто не удивится, никто вслед не посмотрит. Для нормального человека, как и для всей советской милиции, ничего эти буквы не говорят и никаких ассоциаций не вызывают. Не слышали честные граждане о таком, и милиция никогда не слышала.

В КГБ миллионы добровольцев, а в ГРУ их нет. В этом и состоит главное отличие: ГРУ – организация секретная. О ней никто не знает и оттого не идет в нее по своей инициативе. Но, допустим, нашелся некий доброволец, каким‑то образом нашел он ту дверь, в которую стучать надо: примите, говорит. Примут? Нет, не примут. Добровольцы не нужны. Добровольца немедленно арестуют, и ждет его тяжелое мучительное следствие. Много будет вопросов. Где ты эти три буквы услышал? Как нас найти сумел? Но главное, кто помог тебе? Кто? Кто? Кто? Отвечай, сука!

Правильные ответы ГРУ вырывать умеет. Ответ из любого вырвут. Это я вам гарантирую. ГРУ обязательно найдет того, кто добровольцу помог, и снова следствие начнется: а тебе, падло, кто эти буквы назвал? Долго ли, коротко ли, но найдут и первоисточник. Им окажется тот, кому тайна доверена, но у кого язык превышает установленные стандарты. О, ГРУ умеет такие языки вырывать. ГРУ такие языки вместе с головами отрывает, и каждый попавший в ГРУ знает об этом. Каждый попавший в ГРУ бережет свою голову, а сберечь ее можно, только сберегая язык.

О ГРУ можно говорить только внутри ГРУ. Говорить так, чтобы голос твой не услышали за прозрачными стенами величественного здания на Ходынке. Каждый попавший в ГРУ свято чтит закон Аквариума: “Все, о чем мы говорим внутри, пусть внутри и останется. Пусть ни одно наше слово не выйдет за прозрачные стены”. И оттого, что такой порядок существует, мало кто за стеклянными стенами знает о том, что происходит внутри. А тот, кто знает, молчит».

– Кто был сильнее: КГБ или ГРУ?

– Вопрос, уж прости, неправильный. Смотри: председатель КГБ СССР товарищ Андропов был членом Политбюро, а начальник ГРУ?

– Однако…

– А между тем свой человек у нас в Политбюро сидел. Кто? Министр обороны Гречко.

Сравнивать КГБ и ГРУ неверно, это разные уровни. Надо говорить… Вместе:

– …армия…

– …и КГБ, или Первое главное управление КГБ и Главное разведывательное управление Генерального штаба.

Повторяю: уровни, да и организации это разные, и если взять, например, посольства, примерно процентов сорок там было чистых товарищей (мы так их и называли: «чистые товарищи»), а шестьдесят – «варяги», но для «чистых» мы все «варяги»: между собой они нас не разделяли.

– «Чистые» – это профессиональные дипломаты?

– Как правило, дети высокопоставленных отцов, и когда мы находились в Женеве, знали: такие‑то люди – товарища Громыко, а вот те – товарища Брежнева.

– Ни на КГБ, ни на ГРУ они не работали?

– Нет, это Министерства иностранных дел креатуры, но они ничего и не делали. Ну вот, к примеру, ЦК какое‑то решение принимает и направляет его в МИД. Там этот циркуляр на свой бланк переписывают: мол, Министерство иностранных дел считает так‑то, а «чистые» при этом только присутствуют – в этом едва ли не вся их работа и заключалась.

«Чистых» много… У нас вот была такая Зоя Васильевна Миронова – если официально, постоянный представитель Союза ССР при отделении ООН в Женеве в ранге «Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР». Предположим, проводит она совещание дипломатов, и ей докладывают, что кто‑то где‑то набедокурил. Ну, выпил лишнего, закусил, а в результате машина в озеро Женевское завалилась – бывает же, и вот эта бедная женщина говорит сокрушенно: «Но ведь он чей‑то сын…». Понимаешь, какой нюанс? Наказать можно, но надо же пожалеть папу, проявить человечность…

«Микрофоны везде, но нужно же как‑то устраиваться: пацану двадцать с хвостиком, жена‑красавица… “Привет, ребята! Подглядываете? Ну, если кому нравится, на здоровье!”»

– В двадцать два года ты угодил в номенклатуру ЦК КПСС…

– (Кивает).

– …куда до тебя в столь раннем возрасте никто никогда не попадал…

– Это правда.

– Четыре года ты проработал в Женевской резидентуре ГРУ…

– …да…

– …но контрразведка любой страны уже на первом году службы опознает любого, кто действует под легальным прикрытием…

– Правильно.

– Почему же тогда не берет?

– А это, как в случае с мафиози: все в курсе, кто он такой, а вот арестовать не могут.

– Почему?

– А потому, что нужно его на чем‑то поймать. Вот он идет в золотых цепях, весь из себя крутой, а за что брать‑то? За пушистый хвост, пока на чем‑то его не засек, не возьмешь – как и разведчика, работающего под легальным прикрытием. Вычисляется он мгновенно, а дальше? Вот, например, я прибываю на место службы и с кем‑то контачу. С чекистами же не могу…

– …а слежка идет, да?

– Идет железно, и я это знаю.

– Знаешь и чувствуешь?

– Ну, конечно.

– Хвосты, прослушивание телефонов?

– Не только.

– Видеонаблюдение?

– Разумеется! Понятно, что в нашей чудесной квартире с видом на Женевское озеро везде микрофоны, но нужно же как‑то устраиваться: пацану двадцать с хвостиком, жена‑красавица…

– Хочется как‑то, да?..

– …и расслабиться. «Ну, ничего, – думаю, – что же я буду жизнь свою молодую ломать? Привет, ребята! Подглядываете? Ну, если кому нравится, на здоровье!» (Смеется).

– Эти люди, выходит, пикантные сюжеты порой смаковали…

– По‑моему, как участники порносъемок, они уже к этому как‑то привыкли – все‑таки каждый день следили…

Да, я знал: не выпускают из виду – и что? Настоящие контакты должен был скрыть, а для этого нужно иметь много друзей. Постоянно к тому же «пасти» невозможно. Допустим, иду я по улице. Чтобы за мной следовать, нужна бригада наружного наблюдения – пять‑шесть человек, две‑три машины, а это же деньги надо платить. Я один, а за мной двое – это если просто присматривают, а если плотно берут? Выставляют две‑три бригады, но если ребята по восемь часов отработают, им отдыхать нужно – значит, приходится еще одну ставить бригаду…

Я между тем встаю, предположим, утречком раненько, тапочки надеваю и побежал по лесочку, и побежал… Кто‑то за мной должен бегать, правда? Само собой! Понимая, что за всеми‑то им следить слишком накладно, начинаешь прикидывать: здесь «ведут», а там нет, тут видеокамеры спрятаны, а дальше еще что‑то – в таких местах обычно все техникой нашпиговано. Город‑то шпионский – столица всего, и маленький такой – чудо! Ты же в Женеве бывал?

– Конечно. И Ленин бывал тоже…

– Ой, мы как раз в том же месте жили, где когда‑то Владимир Ильич, но я сейчас не об этом. Итак, рестораны, официанты, весь обслуживающий персонал на прикорме, все прослушивается… Предположим, мне резидент говорит: «Нужен сигнал – быстренько обеспечь!». Обычно это очень простая вещь: воткнул куда‑нибудь кнопочку, или еще мы часто помаду губную использовали. Идешь себе, где‑то мазнул, – раз! – и готово, и если я точно описал это место, выполнить в результате задание не составляет труда.

Или посмотрел по карте: ага, вот оно – это место! Я его себе представляю и, чтобы лишний раз туда не ходить, описываю: дескать, телеграфный столб номер такой‑то (там в то время еще деревянные столбы кое‑где сохранялись), вокруг какой‑то старинный парк, и если на уровне груди воткнуть кнопочку, это будет кое‑что означать.

В общем, идет нелегал через Женеву. Кто он, что, как, нам неизвестно, но из Центра поступает приказ: с восьми часов вечера завтрашнего дня проверять, и если сигнал появится, сообщить – все! Центр знает, что это означает, а мы нет, но это работа, и если сделать ее плохо, человека можно очень здорово завалить.

– Шпионские страсти прямо!

– Шпионские страсти (Кивает. ), но перед тем как кнопочку эту воткнуть, я все‑таки должен проехать туда – так положено! – и осмотреть столб. Глянул, а кнопочками там все усеяно – наверное, лет тридцать уже втыкали: и ржавые, и всякие‑всякие.

Доходило порой до смешного: сидишь, например, в ресторации и глазом косишь: «Ой, Господи!» – а там знакомый американец с каким‑то китайцем работает.

– Вербует?

– Ну да, и мы, например, из Женевы такие вещи старались вынести. Там только две дороги, со всех сторон граница французская (ее нам пересекать нельзя), поэтому вербуемый объект выводили то в Цюрих, то в Базель.

– Я сейчас вспомнил Высоцкого – у него песня есть «Пародия на плохой детектив». Помнишь? «Опасаясь контрразведки…

– (Вместе. )…избегая жизни светской, под английским псевдонимом “мистер Джон Ланкастер Пек…”».

Здесь недалеко станция метро находится – по‑моему, следующая! – «Ланкастер Гейт», и над ней огромная гостиница «Ланкастер», так я, когда нужно какую‑то встречу назначить, на Высоцкого обычно ссылаюсь.