20. Отличие русских неокантианцев от немецких: гносеология и этика в познании социальной реальности. Роль субъективного метода, этики и нравственного идеала в социологии русских неокантианцев.

На рубеже XIX—XX вв. в теоретической мысли России получило широкое распространение неокантианство. Идеи Г. Риккерта и В. Виндельбанда, наиболее ярких его представителей, относительно специфики социального познания и необходимости использования теории ценностей нашли благодатную почву среди российских социальных мыслителей. Суть проблемы состояла в том, как осуществлять обобщающее социальное познание, когда в общественной жизни все имеет индивидуальный характер. В российской социологии неокантианство отличал ряд особенностей. Прежде всего, его появление было связано не только с общими причинами научного интереса к нему, но и с положением дел в самой социологии, где господствовали позитивизм и натурализм. Некоторые социологи выступили против сближения социологии с естествознанием, против исследования общества с помощью естественнонаучных методов, утверждая, что у социальной науки должны быть свои особые подходы к изучению реальности, свои методы познания. Отсюда — неокантианская критика ситуации в социальной науке, признание ее кризиса в области методологии. Речь шла о том, что позитивистская и натуралистическая социология, опираясь лишь на факты, их наблюдение, фиксацию, описание и объяснение, неспособна понять, что за ними скрывается. Этот кризис усугубляется тем, считали неокантианцы, что стремление социологов к целостному охвату общества приводило к забвению его отдельных сторон, в первую очередь человеческого поведения, игнорированию его культурно-ценностного аспекта. Цель исследования, утверждали они, состоит не в объяснении явлений, а в их оценке, осуществляемой с учетом прежде всего абсолютной ценности нравственного долженствования. Таким образом, на передний план выдвигалась ценность личности. Что же касается различных проектов социального переустройства общества, то их следует оценивать с точки зрения "личностной" направленности, т.е. возможности использовать результаты общественных преобразований для совершенствования личности. Отсюда становится понятной еще одна особенность российской неокантианской социологии — ее психологизма, акцента на изучении социально-психологических взаимодействий, к которым зачастую сводилась вся социальная реальность. Неокантианство в социологии было связано с ее психологическим направлением гораздо более тесно, чем с другими течениями социологической мысли России. Если общество, по словам одного из наиболее известных российских социологов неокантианского направления П.И. Новгородцева, существует только в лицах в качестве единственной социальной реальности, то отношения между ними, неизбежно приобретающие нормативный характер, должны соответствующим образом изучаться. Так возникает еще одна особенность российского социологического неокантианства повышенное внимание, уделяемое ключевой категории — норме. Не случайно среди представителей этого направления оказалось много очень известных российских правоведов: Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, В.М. Хвостов. Представители неокантианской школы в Германии: 1) Марбургская (трансцендентально-логическая) школа: как должно осуществляться познание. Г.Коген, П. Наторп, Э. Кассирер («Философия символических форм» - 1923 – 1929). 2) Баденская (трансцендентально-психологическая) школа: В. Виндельбанд (1848 – 1915), Г. Риккерт (1863 – 1936); 3) М. Вебер (1864 – 1920). Неокантианская гносеология представляет собой одну из ярких страниц в истории отечественной социологической мысли начала XX века. Без неё трудно представить в наиболее полном виде все процессы развития исторического познания. Говоря о предпосылках неокантианства, следует, прежде всего, отметить, что оно стало формироваться как определенная научная антитеза социологическому позитивизму, получившему со второй половины XIX века широкое распространение в познании всемирного исторического процесса. Новые кантианцы посчитали необходимым редуцировать в историческое познание основополагающие идеи кантовской гносеологии: 1) принципы критической философии; 2) приоритет нравственной проблематики в анализе основных сфер общественной жизни; 3) восприятие личности не как средства, а как главной цели всех социальных преобразований; 4) императивность свободы и должного в человеческих поступках, не сводимая к экономическому детерминизму. Неокантианцы в Германии предложили первую субъективистскую гносеологию. Однако субъективность познания не означает ни его индивидуальности (разные люди могут пользоваться одной и той же исходной сеткой), ни, тем более – произвольности. Сохраняется требование научности/профессиональности – привнесения своих представлений о смысловых связях в хаотический эмпирический материал в соответствии с четко осознаваемым методом и правилами, требующими специального обучения. Подавляющая часть русских неокантианцев объединялись вокруг идей Баденской школы, с различными, впрочем, иногда существенными оговорками и дополнениями. В русской истории философии отсутствовала глубокая традиция гносеологического обсуждения философских проблем, не было своих Декартов, Кантов или Гегелей, и поэтому если в западной философии распространение неокантианского гносеологизма воспринималось как попытка отстаивания самостоятельности и самобытности философии, то в России такая «редукция» мировоззренческого осмысления к гносеологической проблематике оценивалась не иначе, как забвение истинно философских задач. Сфера социального не совпадает с нравственностью, а социальная философия не является этикой. Этика с соответствующим ей предметом составляет, скорее, одно из измерений социальной философии и самой сферы социального. Этика как наука о нравственности всегда представляется Риккерту «социальной этикой», а личность — социальной личностью. В рамках этой социальной этики в широком смысле Риккерт выделяет индивидуальную этику, а также социальную этику в узком смысле, которая имеет дело с социальными отношениями в различных сферах общественной жизни. Так, философия права и политическая философия принадлежат к социальной этике в узком смысле, а тем самым и к социальной этике в широком смысле и, в конце концов, — вообще к «практической философии», как Риккерт иногда называет сферу социального, поскольку она изучает деятельного, активного человека вообще. Человек, как уже сказано, всегда является социальной личностью; как индивидуум, он всегда существует в сообществе других людей. Одна из особенностей «классического» неокантианства состоит в том, что в нем учение о человеке отождествляется с этикой. Соответственно, специфическим предметом этики, согласно Когену (представитель немецкого неокантианства), является человек, благодаря чему этика превращается в центральный отдел философии, философия же как область знания получает, в результате, «самостоятельность и своеобразие, а также единство», так что именно этика оказывается системообразующим элементом когеновской философии. Когеновскому пониманию эстетики как компонента философской системы можно противопоставить позицию, согласно которой область эстетики значительно шире, чем художественное творчество, и охватывает целое человеческой природы и духа во всех их проявлениях. Именно такое широкое понимание эстетического можно обнаружить в ранних работах Бахтина. В них он исходит из того, что эстетический компонент присущ любому заинтересованному размышлению о мире и о жизни. Поэтому сфера эстетического охватывает у него всю область восприятия и переживания. В своих работах Бахтин радикально порывает с традиционным, берущим свое начало еще в античности, представлением о том, что воззрение или созерцание дает возможность первичного подхода к миру и что чувственные восприятия являются фундаментом для надстраивающегося над ними и упорядочивающего их мышления. Сущность эстетического выражает у него понятие «поступающее мышление», которое следует понимать как связанное с языком и обусловленное им. Диалогическая этика" М.М. Бахтина. Нравственные искания М.М. Бахтина (1895-1975) занимают одно из ведущих мест в истории русской этической мысли. Замысел Бахтина - разработать нравственную философию, которая непосредственно бы фиксировала первичную реальность поступка как целостную форму нравственного бытия, практически не имеет аналогов не только в отечественной, но и мировой этической традиции. Бахтин бросает вызов этике как фетишистской форме монологического сознания, пытаясь поставить на ее место реально-диалогическую философию поступка. Кистяковский довольно убедительно показывает, что большинство социологических формул субъективистов (учения об идеале, о критическом «герое» и «толпе», о прогрессе как развитии личного начала и т.п.) связаны с чисто субъективным выяснением тех или иных возможностей. Поэтому знаменитый субъективный метод и есть метод определения тех или иных возможностей, легализации их затем в теории . Причем логическая основа подобных вычленений невероятно противоречива, ибо она построена «на объединении разнородного и разъединении однородного» на основании частных, несущественных признаков.