На верном пути

Ночь спокойно плыла над голубой тайгой, над уснувшей деревней. В домах ни огонька, а на улицах ни звука. С улуйской стороны в село въехал верховой. Конь его пошатывался от усталости. Оставив взмыленного жеребца у ворот, всадник затарабанил в окно дома волостного старшины Николая Богданова. Через минуту в доме засветился огонек. Хлопнула калитка и на улицу выскочил сам старшина, на ходу натягивая полушубок и шапку. Постоял немного растерянно, а потом бегом направился к дому Герасима Мелешко.

Сначала заливистый лай собаки, а потом громкий стук в дверь разбудил жену Герасима. Она толкнула мужа.

-Герасим, слышишь, стучит кто-то.

Чертыхаясь и запинаясь о табуретки и лохань с помоями, он подошел к заледеневшей двери.

-Кто там?

-Герасим, открой, скорей. Это я, Богданов.

Звякнула щеколда. В просвете стоял волосной старшина в не застегнутом полушубке и одетой задом наперед шапке, без рукавиц.

-Быстро запрягай лошадь и скачи по всем хуторам. Собирай всех на сходку. Сюда. Беда, Герасим. Революция. Царя скинули. Понимаешь? – И убежал куда-то в сторону дома Ивана Белякова, где жил священник.

Бледный зимний рассвет заставил Герасима в Богатом. Он заехал погреться к знакомому мужику. Там сидели за столом и завтракали. Видимо в гостях у них был политический ссыльный Кушкис. Он копал колодцы по деревням. Услышав от Герасима новость, он вскочил из-за стола, поблагодарил хозяина, наскоро одевшись, встал на лыжи и прямиком через тайгу побежал в Ново - Новоселово.

Только после полудня Герасим возвратился домой. В центре села у школы, над улицей стоял гул голосов, стучали топоры. Школьный сторож Иван Яковлевич Широн и Емельян Беляков наспех сколачивали из досок трибуну. Остальные расселись на брёвна, курили, вели разговоры о таком важном событии. Кушкис уже был здесь. Он нацепил на грудь красный бант. Его окружили поселенцы Парфен Кравченко, Холлейко Куприян, Антон Лоцан, Артём Жигулов и учительница Елена Васильевна. У них и у других мужиков на полушубках, телогрейках алели красные банты. Кушкис что- то оживленно рассказывал. Туда же пристроился и Герасим. Стоя, слушал: а сам раскидывал своим умом, как отнестись к революции, что царя не стало.

-Что-то даст нам это правительство? Видишь, говорят, что войны больше не будет, закончат. Это уже хорошо. Людей сколько же погробили. Хватит, наверное, да и хозяйству эта война убыток большой приносит. Работаешь как вол, а поесть и одеть нечего. Нет, что там не говори, а хуже не будет.

-Кушкис, давай начинай митинг. Не торопится!- крикнул из толпы Емельян Беляков и прервал мысли Герасима.

-Нет, подождем представителя из Большого Улуя. Посмотрим, что он скажет,- отвечал тот с литовским акцентом. Ждать пришлось ещё с полчаса. Но вот в дали послышался звон бубенцов. Он все рос, раздвигался со стороны тайги. А вот и сани, запряженные тройкой сильных лошадей. Кучер правил стоя. На ходу стегнул кнутом подвернувшуюся собаку и круто осадил у дома Ивана Белякова, где жил поп Горячев. Из легких саночек вылез стройный пожилой человек в богатой шубе. Следом за ним девушка с ярко накрашенными губами и ресницами. Она подхватила мужчину под руку и что-то весело защебетала ему на ухо.

Мужики толпой подошли к саням. Кушкис отделился от них. Подошел, протянул руку.

-Здравствуйте. Вы представитель из Улуя? Давно вас ждем. Давайте открывать митинг.

-Не митинг, а сходка, дорогой товарищ. Дайте же немного отдохнуть с дороги, потом поговорим. Пусть мужики подождут.

А навстречу из ворот уже спешил поп, а с ним волостной старшина Богданов.

-Господин доктор, а мы уже вас заждались. Проходите, проходите в дом. Согрейтесь. Сейчас чайку сообразим,- и увел приезжих в дом. Те даже не оглянулись на собравшихся.

Угрюмо курили мужики на бревнах, изредка делились впечатлениями от встречи.

-Да, вот она какая новая-то власть на поверку вышла. Барыньку под ручку и к попу, а ты жди сиди. Что-то здесь не то,- вымолвил задумчиво Ануфрий Жигулов.

-Да товарищ, вы правы, это не представитель Советской власти, которая устанавливается сейчас в нашей стране,- раздался громкий голос Кушкиса. Он стоял на крыльце школы, окруженный плотным кольцом своих товарищей, сжимая в правой руке свою затрепанную шапочку, и резко рубил ею воздух.

-У новой власти много врагов, и все они стараются втереться в доверие к народу, чтобы потом опять сесть на его шею. Учитесь уже сейчас быть бдительными, различать, где враг, а где друг. Послушайте сами этого представителя и вы поймете, кто он вам. А наш, большевитский лозунг Советской власти будет один- «Долой кровопролитную войну», «Земля крестьянам, фабрики, заводы- рабочим». «Мир хижинам, война дворцам».

Кушкиса сменил Антон Лоцан, потом учительница Елена Васильевна, Парфен Кравченко. И каждый как будто услышал в их словах голос своей души, свои тайные мысли и надежды, которым уже сейчас суждено сбыться. Но для этого надо было быть начеку, бороться за свое счастье, идти по тому пути, который указывает большевитская партия и Ленин.

А в доме попа тем временем шла попойка. Побежал туда лавочник Иван Никитич Трусаков, понес с собой корзину, из которой выглядывали белые бутылочные головки. Приезжий врач Большеулуйской больницы, сидел в переднем углу. На коленях у него устроилась приехавшая с ним девушка. Поп Горячев лебезил перед ними.

-Это супруга ваша будет, господин доктор. Врач рассмеялся, женщина пустила струйку дыма в бороду священника.

-Ха-ха-ха, батюшка, я могу и твоей супругой сегодня быть. Ты не против , милый?

-Ну, ты это брось,- хлопнул врач ладонью по оголенным плечам.

Выпили ещё по одной. Староста и лавочник с хрустом закусили огурцами.

-Ну-с господа, идем проводить сходку, или, как это ваш Кушкис сказал, митинг. Запомните одно. Лозунг нашего правительства - «Война до победного конца». Мы, русские люди, и умеем воевать и побеждать. Начну я, потом выступите и вы. –Да-с, плохо, что мы сразу зашли к вам батюшка. Плохо.

-Не извольте беспокоиться, все обойдется в лучшем виде. Уж я своих таежников знаю. Послушают и разойдутся, - успокаивал его Горячев. – Только вы уж насчет церкви побеспокойтесь. Лесу навозили, а строить так и не начали. Противятся мужики.

Толпа встретила их притишенно, настороженно. Молча расступились, пропуская к трибуне. Когда поднимались, на нее поп оступился, запутавшись в рясе.

- Поди , беда будет, батюшка, примета нехорошая - съязвил его хозяин Иван Беляков.

Беляков исправно передавал мужикам, о чем совещались в его доме приезжие. Священник только глазами сверкнул на него:

-Все грешишь, Иван, подсмеиваешься. Врач стоял в центре трибуны, по сторонам священник и приезжая девушка.

- Товарищи мужики, прошу тишины,- начал представитель. Я привез вам радостную весть. В Петербурге свергнут царь. И власть перешла у временному правительству. Сбылись чаяния простого народа о свободе. Но прошу вас не забывать об одном. На фронте гибнут наши отцы и братья в борьбе с немцами. Правительство призывает объединиться всех под лозунгом «Война до последнего конца». А потом…

Что хотел сказать представитель, разобрать уже было нельзя. В один голос собравшиеся засвистели, залюлюкали.

У катитесь к едрёной бабушке со своей войной!

-Видишь, харю-то наел!

-Убирайся со своей шлюхой к чертям!

-Иди к попу, водку дуй. Агитатор!

Тщетно пытался поп успокоить своих прихожан. Под неумолчный шум толпы им всем пришлось покинуть трибуну, и они пошли, побежали к дому Белякова. Тот уже выводил из стайки лошадей и торопил кучера.

-Шевелись, шевелись, братец. Увози своих господ, а то, как бы и тебе вместе шею не накостыляли. – Мужики в этом деле охулки на руку не положат.

Рядом с приезжими семенили старшина и лавочник, что-то извиняющее бормотали.

-Эх, ты, старшина,- бросил в его сторону доктор. Как по команде, те остановились. О чем-то быстро переговорили и засеменили обратно.

Растолкав народ, они подошли к трибуне, и лавочник, Иван Никитич Трусаков, поспешно забрался на неё. Толпа опять притихла. Что-то он скажет им.

-Мужики, бабы, ну разве же так можно? Нехорошо, нехорошо,- пытался он навести порядок. Но в ответ услышал такую брань, что поспешил поскорее убраться.

-Иди, харя басурманская, гнилыми пряниками торгуй,- напутствовали его собравшиеся. - Душа ненасытная, тоже в агитаторы прет.

Старшине не дали даже подняться на трибуну. Солдатка Екатерина Полилеева ухватила его за полу полушубка и с криком: Бей его бабоньки, душегуба, покажем ему, как солдаткам пенсии запутывать да присваивать,- сдернула со сходен. Местные женщины сторонились, зато приезжие дали волю своим кулакам. Затрещал старенький полушубок, гулко кололи по спине кулаки, вымещая накопившуюся злобу.

Богданов, вырвавшись из цепких женских рук, бросился в волостное управление. Бабы - следом за ним. Он закрыл дверь на крючок, но разъяренные женщины стали бить в неё кулаками, ногами, палками. Видя безвыходность своего положения, он разбил окно и без шапки бросился бежать в деревню Зубово.

Разъяренная Екатерина Полилеева бросилась вслед за ним, размахивая над головой увесистым кулаком. Богданов было сбавил ход, но оглянувшись и увидев за собой такую страшную погоню, так наддал, что даже лошади его трудно было догнать.

Вскоре Екатерина возвратилась, глаза её полыхали гневом:

- Жаль не догнала подлеца. Ох, и разутюжила бы я его жирную харю. Здорово мы его. Сейчас, поди, наш старшина уже к Зубово галопом подлетает.

А женщины потешались, со смеху покатывались среди улицы. Вскоре прозвенел бубенцами и возок представителя. Хмурый сидел он в кошеве, поторапливая возницу:

-Пошел! Скорей!

Когда звон колокольцев утих вдали, на трибуну поднялся Кушкис.

-Правильно, товарищи, поступили. Вы на верном пути. Но предупреждаю, что на этом ваша борьба не закончилась. Может быть, даже с окружением в руках вам придется отстаивать свою власть. Может, погибнет из вас кто-то, но знайте, что ваше дело правое и живые помянут вас добрым словом. Готовьтесь же к борьбе друзья мои.

А ночь уже опускались на крыши домов, на сурово шумевшую тайгу. Последний раз проглянуло солнышко сквозь белые зимние облака и седой морозный туман, а потом скрылось за голубой полосой леса, чтобы завтра встать над землей богряным кровавым рассветом.