1.2. Юридическая квалификация монархической и республиканской формы правления

В классическом варианте форма правления делится на два вида: монархию и республику. Вместе с тем, опираясь исключительно на практику современных государств, В.В. Иванов, выделяет девять форм правления: 1) деспотическую, 2) тираническую, 3) парламентско-правительственную, 4) парламентскую, 5) президенскую, 6) президентско-парламентскую, 7) централистскую, 8) богословскую, 9) «народную» («государство масс»)⁹². Украинский государствовед С.К. Бостан противопоставляет монархической форме правления не республику, а полиархическое правление, разделяемое им на парламентскую и президентскую полиархии⁹³. А.И. Черкасов предлагает ещё более радикальный взгляд на разновидность государственного правления. «Практика, однако, - пишет он, - показывает, что схожие разновидности монархии и республики (например, парламентарная монархия и парламентарная республика) по своим механизмам гораздо ближе друг к другу, чем к иным разновидностям родственной формы правления (целая пропасть существует, например, между абсолютной и парламентарной монархиями, по-разному функционируют президентские и парламентарные республики). Использование же термина «система правления» даёт возможность сконцентрироваться на особенностях взаимоотношений высших органов государственной власти, политической динамике»⁹⁴. В качестве двух основных систем правления этот автор называет: президенциализм и парламентаризм⁹⁵. В первом случае главным действующим лицом в политической системе является глава государства, во втором, правительство ответственной перед партийным большинством парламента.

В рамках данных подходов происходит смешение признаков организации органов верховной власти, особенностей политического режима и территориальной структуры государства.

Полагаем, что бинарная градация формы правления (на монархию и республику) ещё не исчерпала свой теоретико-практический потенциал. Она нуждается лишь в научной модернизации. Поэтому проанализируем каждую разновидность организации верховной власти в отдельности.

По мнению большинства государствоведов конца XX - начала XXI вв., монархия - это форма правления, где высшая государственная власть принадлежит единоличному главе государства - монарху (королю, царю, императору, шаху и т.д.), который занимает престол по наследству и не несет ответственности перед населением; а республика, соответственно, представляет форму правления, при которой верховная власть в государстве периодически избирается, а потому является срочной, и лица, исполняющие возложенные на них полномочия по осуществлению государственной власти, ответственны за свои действия⁹⁶.

Правда, некоторые из них оговариваются, как В.Е. Чиркин и З.Н. Курдюкова, о том, что из этого правила есть и исключения⁹⁷, - тем самым, уничтожая универсальный характер общепризнанных определений. Например, в рамках традиционного юридического похода можно выделить четыре классических признака монархии: верховенство, наследственность, бессрочность (или пожизненность) и юридическую безответственность персоны монарха⁹⁸.

Но эти критерии являются достаточно шаткими, ибо «затруднения становятся величайшими, если привлечь историю Китая, Индии, монголов, южноамериканских государств, древней эпохи и нового времени, историю Византии, Древней Греции, языческого Рима и Возрождения (эпоха тиранов)... Различия между законом, политическим обычаем и голым фактом силы или власти - становится совершенно неуловимым. Например, римские императоры - не то монархи, не то тираны, не то «избранники», не то узурпаторы - нисколько не являются президентами республики; они сменяют друг друга - не то назначаемые, не то наследующие, не то провозглашаемые армией, не то восходящие на престол в порядке завоевания (или своей страны, или чужой); и исследователь не может установить, что перед ним - публичное право, политическое событие, катастрофа, революция или развязка гражданской войны, правило или исключение; здоровое исключение или болезненное, случай или сущее безобразие»⁹⁹.

Единоличность верховной власти, как заметил еще И.А. Ильин - не безупречный признак монархии. «Если обратиться к истории древнего Рима, то нельзя однозначно сказать, кем являлись римские консулы - двумя республиканскими «полу-царями» из коих не один не был царем или оба были срочными республиканскими чиновниками»¹⁰⁰, поэтому различие «образов правления … состоит только в словах»¹⁰¹, а не в специфики осуществления государственной власти.

Кроме того, история знает множество случаев, когда в одной стране, в одно и то же время был не один монарх, а два и более. Например, Критто-Микенская государственная традицияя следовала принципу политической диархии, когда сакральным царём являлся ванаг, а военным правителем – лавагет (Микены, Пилос, Кнос)¹⁰². Объединение латин и сабин в VIII в. до н.э. привело к тому, что в Риме было два рекса – Ромул (отец основатель квиритской общины) и Тит Таций (вождь сабинян)¹⁰³. В первой половине XIII в. н.э. Галицко-Волынская Русь управлялась князьями Даниилом Галицким и Василько Волынским, а во второй половине того же столетия Великое княжество литовское возглавляли Кейстут и его племянник Ольгерд¹⁰⁴. Так, «в Византии в XI веке Роман Диоген, женившись на регентше Евдокии Макремболитессе, дал письменное обязательство признавать своими соправителями всех трех сыновей Константина Дуки - Михаила, Андроника, Константина. В официальных документах ставились подписи четырех царей. Вообще наследники Восточной Римской Империи, даже малолетние, именовались (по римской традиции - «соправления») - царями; царей могло быть сразу два или три.¹⁰⁵ Историки подчеркивают, что в V-VI веках среди франков различали - «назначенных» царей (rex designatus) и «освященных царей (rex consecratus, sublimatus); последние имели более полные права; по отношению к правящему королю освященный король назывался «junior» (младший), мало того, только все вмести, они составляли «единого суверена»¹⁰⁶.

История России знает двух равноправных царей: Иоанна Алексеевича (Иоанна V, от Милославской) и Петра Алексеевича (Петра I, Великого, от Нарышкиной). Они имели общий единый двухместный трон и общие официальные приемы, при регентстве сестры их, Софьи¹⁰⁷.

В научной литературе ошибочно указывается на наследственность как неотъемлемый признак монархического строя. Против этой точки зрения свидетельствуют факты истории. Приведу лишь некоторые из них. Так, «в VII веке чешским королем был избран Само, которому удалось отразить аваров и франков, а в последующем заложить фундамент чешского королевства (627 г. н.э.). Короли Кастилии и Арагона XIII в. занимали престол по выбору»¹⁰⁸. Согласно Золотой Булле Карла IV Император Священной Римской Империи Германской нации избирался семью князьями - курфюрстами¹⁰⁹. Единогласие выборщиков было необходимо до середины XIV в., потом стали довольствоваться принципом большинства¹¹⁰.

В соответствии с «Генриковыми артикулами» (1673 г.), принятыми французским принцем, занимавшим престол всего несколько месяцев, в Речи Посполитой; уже с первых слов абсолютно отвергался династический принцип: «Мы и наши потомки, польские короли, они же великие князья литовские и пр., не должны ни в коем случае назначать ... себе приемника. А это для того, чтобы всегда после кончины нашей и наших потомков выбор короля оставался за всей шляхтой. Поэтому ни мы, ни наши потомки, польские короли, не должны употреблять титула наследственного»¹¹¹. В 1811 г. сербская учредительная Скупщина, провозгласила выходца из крестьянской семьи, гайдука, вождя восставшего народа Георгия Петровича (Кара-Георгия) наследственным князем Сербии¹¹².

Современность не менее богата интересными примерами отрицания наследственного начала. Так, в Малайзии главу государства - монарха (короля) - избирают на пятилетний срок султаны монархических субъектов федерации, заседающие в Совете правителей штатов, в состав которого входят девять государей. Главы четырех штатов не являются наследственными султанами и поэтому участия в выборах монарха не принимают. Обычно короля избирают из числа султанов монархических субъектов государства по очереди, для чего в Совете правителей ведется особый список. Таким образом, Малайзия представляет собой своеобразную форму правления - ротационную монархию¹¹³.

Элементы выборности существуют и в ОАЭ. Эмиры семи объединившихся эмиратов выбирают на пять лет Председателя Совета Эмиров, которого нередко называют президентом. Ему принадлежат многие функции главы государства, особенно церемониальные. В отличии от Малайзии в ОАЭ Председателем Совета Эмиров постоянно выбирают монарха крупнейшего эмирата Абу-Даби, который занимает 86% территории государства. Очередности занятия поста в этой стране нет¹¹⁴. В королевстве Свазиленд наследника престола выбирает малый совет вождей, состоящий из 17 человек¹¹⁵.

Отечественная история знает времена полного отказа от передачи императорской власти в соответствии с династическими традициями. Например, Петр I установил возможность выбора своего приемника независимо от кровно-родственных связей с царствующим домом, что получило отражение в Именном Указе от 5 февраля 1722 г. «О праве наследия престолом»¹¹⁶. Если государь не успевал оставить политического завещания, на практике совмещали элементы династического права с пожеланиями правящей элиты. Например, когда Пётр II умерший в ночь с 18 на 19 января 1730 г. не определил своего преемника, Верховный Совет Российской империи, соблюдая «древние правила», подобные средневековым Новгородские обычаям, пригласил царствовать дочь царя Ивана – Анну Иоанновну из рода Романовых¹¹⁷.

Со времен М.М. Сперанского, практика и теория построения монархических государств знает три классических системы престолонаследия: салическую, кастильскую и австрийскую¹¹⁸.

Салическая система сводится к тому, что наследование престола осуществляется только по мужской линии. Женщины из круга престолонаследников исключаются полностью (Япония, Оман)¹¹⁹.

Кастильская система не исключает женщину из очереди престолонаследия, но отдает предпочтение мужчинам - младший брат исключает старшую сестру (Великобритания, Испания и др.).

Австрийская система не исключает женщин, но дает мужчинам и мужским линиям преимущество во всех поколениях и во всех степенях родства. Эта система была введена в России в 1797 году Павлом I, после чего, как известно, женщин на российском престоле не было. Так, в соответствии со ст. 6 Положения «О порядке наследия престолом», закрепленном в «Основных законах и учреждениях государственных» 1842 г., отмечалось, что ... «наследие престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего Императора, а не всему его мужскому поколению», а в ст. 7 пояснялось; «по пресечении сего мужского поколения, наследство переходит в род второго сына Императора и в его мужское поколение; по пресечении же второго мужского поколения, наследство переходит в род третьего сына, и так далее»¹²⁰.

Кроме того, законы Российской Империи ничего не упоминают о возможности отречения Императора от должности главы государства и сложения им своих полномочий, предоставляя цесаревичу лишь право отказа от наследования трона¹²¹, поэтому манифест об отречении Николая II от престола, да еще и в пользу своего брата Михаила, мягко говоря, незаконен¹²². А по сему «Декларация временного правительства о его составе и задачах» от 3 марта 1917 г., в п. 4 указывающая на необходимость созыва Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны - бумага, не имеющая юридической силы¹²³, так же как и Постановление «О провозглашении России Республикой» от 1 сентября 1917 г.¹²⁴ Данные обстоятельства ставят под сомнение легальность всех властей в российском государстве после 1917 г., что подтверждает важность исследования этого вопроса.

Самая либеральная система престолонаследия была установлена во второй половине XX века в Скандинавских монархиях (Швеции и Норвегии), признавших равные права на корону за августейшими наследниками обоих полов (мужского и женского), по праву первородства, когда старший сын или дочь государя исключают его младших потомков из списка претендентов на занятие трона¹²⁵.

Политическая история Древнего Египта содержит сведения о том, что, как правило, будущий фараон являлся первенцем царя, рождённым от его жены, обычно родной сестры государя. Но этого факта было недостаточно для занятия трона, так как в тело нового правителя должна была вселиться душа умершего властителя страны «цветущего Нила». Такое сакральное заключение давали верховные жрецы. Согласно «Сказкам папируса Весткар», бог Ра для порождения новых царей, соединился не с женщиной, принадлежавшей к правящему дому Хуфу, а с женой простого жреца Реджедет. В целом среди фараонов инцест практиковался довольно часто: среди семи жён Рамсеса II (1290 – 1224 гг. до н.э.) - трое были его дочерьми¹²⁶. Этот сексуальный блуд приводил к вырождению царских отпрысков, которые вследствие генетических заболеваний умирали молодыми или свергались своими вельможами из-за физической и интеллектуальной неспособности заниматься политикой. Так, после скоропостижной и загадочной смерти Тутанхамона двадцатилетнего правителя страны в 1338 г. до н.э. трон перешёл к Хоремхебу – бывшему военачальнику¹²⁷.

В государстве пирамид монархами могли быть и женщины, например, Нефрусебек, Хатшепсут, Нифертити и др¹²⁸.

Древнехеттская система престолонаследия знала два варианта передачи трона по наследству: а) старейший, когда преемником царя, как правило, становился его племянник; б) новейший, установивший следующую очерёдность престолонаследников: родной сын царя; за его отсутствием – племянник государя, и только в крайнем случае зятья венценосца¹²⁹.

Другой характерной особенностью хеттской политической преемственности монаршей власти являлось своеобразное представление о том, что страной правит, собственно, не один ряд правителей, а два параллельных ряда: женский, состоящий из великих цариц – «таваннанн», и мужской, включающей царей – «табарн» («лабарн»). Преемственность в каждом из этих рядов шла независимо друг от друга, без синхронизации: если государь умирал, а царица переживала его, то она сохраняла за собой титул царицы, как женского воплощения царственности в правление нового царя, а супруга последнего титуловалась лишь «женой царя» и должна была ждать смерти вдовствующей царицы, чтобы приобрести её статус¹³⁰.

Эламская система престолонаследия (конец III тыс. до н.э.) базировалось на принципах левирата: царём становился брат умершего монарха, при условии заключения брака с вдовствующей государыней¹³¹.

Нетипичной формой династической легитимации верховной власти является османская система престолонаследия. Суть ее состояла в том, что к четырнадцати годам после церемонии обрезания юных принцев отсылали управлять различными провинциями турецкой Анатолии. Наблюдая за успехами своих сыновей, правивший султан решал, кто из наследников должен был стать приемником падишаха. А для того, чтобы избежать заговора враждующих группировок двора, поддерживающих разных претендентов на трон, существовала практика убийства братьев и племянников будущего монарха. Следуя древней традиции, их душили шелковой удавкой. По замечанию Р. Льюис, эта варварская процедура «воспринималась как недорогая плата за избавление от династических войн и гражданского противостояния: «Смерть принца менее прискорбна, чем потеря провинции»»¹³².

Самобытный способ передачи монархической власти существовал в древнем Перу. Так, верховный правитель империи инков выбирал царского преемника обычно из детей рожденных своей законной женой (его старшей сестрой). Назначенный наследник должен был разделять всю полноту власти с законным монархом, перед тем как преступить к самостоятельному правлению. Император имел право замены не оправдавшего государственные надежды соправителя на другого из своих сыновей. Такое происходило несколько раз в начале XV века. Например, Инка Виракоча назначил своим помощником сына Урко, а затем заменил его родным братом – Куси. Когда тот в свою очередь стал императором под именем Пачакути, он выбрал наследником престола своего сына Амору, которому в последствии пришлось уступить это место другому сыну – Тукану, и т.д.¹³³ При смене Верховного Инки соблюдался принцип разделения между властью и собственностью. Так, по закону, полномочия монарха переходили к отпрыску царской крови мужского пола рожденному от законной жены государя и выбранному отцом своим преемником. В то же время, вся собственность оставалась в распоряжении умершего правителя. Следуя древним традициям предков, инки оставляли мумии некогда царствовавших особ в их собственных дворцах в окружении оружия, художественных ценностей и слуг. Поэтому, новый император строил себе другую резиденцию, становясь ее хозяином на «вечные времена»¹³⁴.

История также знает древнерусскую систему престолонаследия, предполагавшую передачу княжеской власти, в стольном городе Киеве, старшему в роде Рюриковичей.¹³⁵ В основу бралось физическое старшинство. При этом дядя имел преимущество перед племянниками, старший брат – перед младшими, тесть перед зятем, муж старшей сестры перед младшими шуринами, старший шурин – перед младшими зятьями. При такой системе наследования каждый в роду мог достичь старшинства по очереди, но если случалось, что младший брат Великого князя умирал раньше своего державного родственника, то потомство младшего брата исключалось из очереди на великокняжеский стол¹³⁶. К XI в. На Руси установилась следующая иерархия княжеских столов: киевский (стольный), черниговский, переяславльский, галицкий, волынский, смоленский, новгородский, полоцкий, владимиро-суздальский (изначально ростово-суздальский) и рязанский¹³⁷.

На основании древневалийской системы престолонаследия (X – XII вв.) сыновья короля, включая незаконнорожденных (бастардов), и племянники имели равные права на престол. Выбор приемника оставался за монархом¹³⁸.

В архаическую эпоху (ок. Ш - II вв. до н.э.) в Японии передача верховной власти императора строилась на основе минората: предоставления императорских прав младшему сыну государя¹³⁹. Правители «страны восходящего солнца», в отличие от других монархов, никогда не искали себе невест за границей. По сложившейся традиции в конце VI – VII вв. японские императоры женились на дочерях рода Сога, а к середине IX в. эта роль была окончательно монополизирована родом Фудзивара¹⁴⁰.

Весьма специфичная система престолонаследия существовала в Древнем Риме. Так, традиционно Рексы квиритов выступали в роли либо мужа дочери своего предшественника (Нума муж дочери Тита Тация, Сервий Туллий – дочери Тарквиния Приска, Тарквиний Гордый – дочери Сервия), либо сына царской дочери (Ромул – сын дочери Нумитора, Анк Марций – дочери Нумы Помпилия, Тарквиний Прииск – дочери Лукомона в Этрурии, Сервий Туллий – Окризии из Корникула) или, что то же самое, царского внука (Тулл Гостилий внук Ромула-Гостилия, Тарквиний Гордый - Приска). Согласно римской традиции, архаические общины Лация образовывали сакральный союз «30 городов». Каждый город имел собственную царскую династию, власть в которой передавалась в соответствии с теми же принципами, что и в Риме. Правящие фамилии отдельных полисов были связаны между собой генеалогическими и семейными узами. Легендарным примером такой связи могут служить отношения между царскими родами Лавиния, Альба-Лонги и «Вечного города»¹⁴¹.

Кроме того, в Саудовской Аравии существует так называемая клановая система престолонаследия с элементами выборности, в соответствии с которой Король называет своего преемника из числа мужчин - членов правящей семьи Саудитов, но окончательное решение принимает семейный совет царствующей династии, который с 1992 г. при рассмотрении кандидатур лиц имеющих право на государственный венец обязан действовать не по принципу старшинства, а на основании способностей и профессиональной пригодности принцев¹⁴².

Особой спецификой обладает характер определения и осуществления верховной власти в монархическом государстве в период междуцарствия. Согласно, сложившейся практики, в случае вакантности престола, малолетства, болезни или длительного отсутствия короля устанавливается регентство, т.е. правление за государя, вместо него, осуществляемое либо единичным должностным лицом, либо специально сформированной коллегией. Регентство - институт чрезвычайно гибкий и эластичный. Он неоднократно использовался дворцовыми камарильями для устранения нежелательных венценосцев, как альтернатива более радикальным средствам.

В новейшее время регентство применялось неоднократно. 15 июля 1952 года был учрежден регентский совет при малолетнем наследнике египетского короля Фарука, отрекшегося от престола. В августе 1952 года король Трансиордании Талал был признан парламентом душевнобольным, и власть была передана регентскому совету. В Испании с 1947 года, т.е. после восстановления монархии, регентский совет возглавил генералисимус Ф. Франко, после смерти которого, осенью 1975 года на престол вступил король Хуан Карлос I из династии испанских Бурбонов¹⁴³.

Высокую оценку наследственному принципу организации верховной власти дал Н. Макиавелли, считавший его залогом прочности и стабильности правящей династии, т.к. «значительно менее трудно сохранить за собой государства наследственные и привыкшие к роду своего князя, чем новые; достаточно князю не нарушать строй, установленный его предками; такой князь, даже при среднем искусстве, всегда удержится в своем государстве, если только какая-нибудь необычная и особенная сила не лишит его владений; однако, даже лишенный государства, князь при первой неудаче захватчика вернет его вновь»¹⁴⁴.

Выше приведенные факты и документы указывают на многообразие толкования наследственного принципа, являющегося фундаментальным в легитимации династической власти царствующих фамилий. Зачастую отступление от него приводило страну в кризисное состояние: достаточно вспомнить смутное время Государства Российского в конце XVI начале XVII веков или эпоху дворцовых переворотов после правления Петра I.

Классический признак монархизма - верховенство царской власти, также не является догмой. Правители Древней Индии, например, никогда не располагали неограниченными законодательными полномочиями. Даже в относительно крупном централизованном государстве Маурьев (IV-II вв. до н.э.) большое значение имели коллегиальные органы государственной власти: совет при царе (раджа сабха) и совет сановников (матрипаришад)¹⁴⁵. Древнехеттские цари правили, опираясь на народное ополчение, включавшее всех боеспособных полноправных членов столичной общины, составлявших в то же время войсковое народное собрание столицы – «панкус». Деятельностью панкуса в значительной степени руководил совет «тулия» (нечто вроде старшей дружины), служивший главным оплотом могущественной родовой аристократии¹⁴⁶. Примечательно, но и в Византийской державе всегда констатировалось, что власть автократора производна от власти народа. В ч. 1 Титула IV Кн. I Дигест Юстиниана, авторитетнейшего источника права Восточной Римской Империи, отмечается: «То, что решил принцепс, имеет силу закона, так как народ посредством царского закона, принятого по поводу высшей власти принцепса, предоставил принцепсу всю свою высшую власть и мощь»¹⁴⁷.

С точки зрения В.И. Фадеева, «первоначально власть монарха занимала весьма скромное место в политической организации средневекового общества: политическая власть была сосредоточена в руках крупных земельных собственников (князей, баронов и др.), часто лишь номинально объединённых слабой королевской властью. Средневековый монарх не являлся властителем, независимым от народной воли, ибо в этот период монарх не был наделён, как позже, суверенной властью милостью Божьей, когда он стал осуществлять свою власть независимо от воли народа и подчиняться лишь божественным заповедям. Монархическая власть содержала элементы зависимости от народного волеизъявления и традиционного права, что обусловливало необходимость диалога власти и общества, разнообразных форм их взаимодействия»¹⁴⁸.

Кроме того, доказательство данного аргумента наиболее ярко и полно демонстрирует испанская Кастилия XIII века, где гранды считали себя равными королю и покрывали свои головы в его присутствии, а городским кортесам короли присягали в соблюдении всех народных прав и привилегий, нарушение которых освобождало народ от присяги, данной королю. Эти кортесы имели даже право veto и право вооруженного восстания, следовательно, безответственность монарших действий была относительна¹⁴⁹.

Прерогативы французского короля в XV веке значительно ограничивались деятельностью парижского парламента. По мнению историка П.Н. Ардашева, «формальной основой для притязания парламента послужило старинное право регистрации (enteqistrement), так как в качестве присяжного «хранителя законов королевства», парламент вел особые реестры, куда вписывался текст всякого нового королевского ордонанса, причем, в силу исконного обычая, приобретавшего силу обязательного правила, никакой новый ордонанс не получал силы закона, прежде чем был вписан в парламентские реестры»¹⁵⁰. Из этого права регистрации логически вытекало право ремонстрации, в соответствии с которым, если парламент находил известный новый ордонанс противоречащим «основным законам королевства», то он обращался к государю с соответствующими представлениями (remontrances) об изменении или отмене данного королевского акта. Если «представления» оставлялись монархом без последствий, то парламент отказывал такому ордонансу в «регистрации». Хотя, корона никогда не признавала этого присвоенного парижским парламентом, - а за ним и провинциальными - права, почти равносильного законодательному veto, - и всегда могла прибегнуть, в крайнем случае, к принудительной регистрации посредством, так называемого, lit de justice, т.е. торжественного заседания парламента в присутствии самого короля. Тем не менее, фактически монаршей власти приходилось серьезно считаться с сопротивлением парламента, в особенности с тех пор, как последний начал находить себе живую поддержку со стороны нарождавшегося общественного мнения и, нередко, правительство предпочитало брать обратно забракованный парламентом ордонанс или вносить в него соответствующие поправки, чем вызывать открытый конфликт с ним¹⁵¹. Практически государь действовал в рамках контроля квази­конституционного органа надзора.

Даже абсолютным деспотам Османской империи, при принятии политических решений приходилось соотносить свои действия с нормами шариата. И если случалось, что муфтий отказывал в благословении монаршего замысла, то султан, как правило, оставлял свой проект без движения¹⁵². Кроме того, янычары (привилегированная турецкая пехота, состоявшая из солдат-рабов, первоначально рекрутировавшихся из юношей покоренных христианских народов: сербов, болгар, греков и т.д.) постоянно требовали право одобрять восшествие на престол каждого из рода Османидов. Осознавая их военную силу, султаны всегда старались удовлетворять претензии своей гвардии¹⁵³.

В соответствии со ст. 6 Раздела третьего Статута Великого Княжества Литовского 1529 г. власть Великого князя ограничивалась панской радой¹⁵⁴.

По мнению В.А. Томсинова, государственный строй, существовавший в Англии в первые десятилетия XVII в. (расцвет абсолютизма династии Стюартов), «имел организацию, которая вполне могла обеспечивать соблюдение интересов всех основных социальных групп. Она предполагала компромисс, с одной стороны, между различными политическими группировками в системе центральной власти, а с другой – между ними и теми группировками, которые держали власть на местах (в графствах). Необходимость поддерживать такой компромисс была заложена в самой конструкции верховной государственной власти, сложившейся в Англии к началу XVII в. Данная власть хотя и обозначалась древнегреческим по своему происхождению термином «monarchy (монархия)», подразумевавшим единоличный, единодержавный характер правления, но имела в качестве своего носителя не одно лицо – персону монарха, а систему политических институтов. Король, являвшийся главным элементом этой системы, выступал в ее рамках и как самостоятельный властный орган – king solus, и в соединении с парламентом – как король в парламенте (king-in-parliament). При этом подразумевалось, что именно в слиянии с полномочиями парламента королевская власть является высшей»¹⁵⁵.

Изучая отечественную государственность в исторической ретроспективе, исследователь А.И. Щербинин отметил, что княжеская власть в эпоху средневековья всегда была ограничена. «Русскую государственность, - писал он, - изначально представлял князь. Вместе с вечем он образовывал на верхней ступени как бы бинарную систему политической власти. При этом сама власть была трансцендентна персоне князя, вся ее полнота могла принадлежать только земле, с народом которой князь заключал договор»¹⁵⁶. Данный факт подтверждается тем, что ещё при князе Всеволоде Большое Гнездо в стольном городе Владимире в 1211 г. созывалось собрание разных сословий¹⁵⁷.

Этот бинарный характер власти подчеркивает формула, в которой отражены и уважение к достоинству князя, и суверенитет народа: «А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим»¹⁵⁸. В подтверждение вышесказанному, следует привести случай, описанный Н.М. Карамзиным. Так, «двое из оных, - пишет он, - чиновник Назарий и дьяк веча Захария, в виде послов от архиепископа и всех соотечественников, явились перед Иоанном (1477 г.) и торжественно наименовали его Государем Новгорода, вместо Господина; как прежде именовались великие князья в отношении к сей народной державе.

Вследствие того, Иоанн отправил к новгородцам боярина Федора Давидовича спросить, что они разумеют под названием Государя? Хотят ли присягнуть ему как полному властителю, единственному законодателю и судье? Соглашаются ли не иметь у себя тиунов, кроме княжеских...» Изумленные новгородцы отправляют Ивану III грамоту, в которой пишется: «Кланяемся тебе господину нашему, великому князю, а Государем не назовем...»»¹⁵⁹. И это не просто игра терминами, ибо наименование великого князя «господином» означало, что он властвует над свободными людьми, а употребление титула «государь», фиксировало отношения подданства, т.е. безусловного подчинения монаршей воли¹⁶⁰.

Фактически в XV в. Великий князь московский находился на вершине сложной политической системы. Так, часть княжеств и земель (государств), позже составивших Русское централизованное государство, оставались формально самостоятельными. Среди них можно назвать Тверь, Рязань, Ростов Великий, Ярославль, Новгород, Псков и др. Отношения с этими политико-территориальными образования были урегулированы целым рядом договоров. Со временем по этим договорам Великий князь приобретал суверенные преимущества. Однако часто в договорах ставился прямой запрет на покупку сторонами договора земель на территории контрагента¹⁶¹. Существовала также система удельных владений князей московского правящего дома, родичей Великого князя, признававших его политическое старшинство. При этом правовое регулирование земельных отношений удельными князьями осуществлялось самостоятельно¹⁶².

Таким образом, Великий князь московский обладал неограниченными полномочиями в земельной сфере только на территории непосредственно входящих в состав Великого княжения, остальные вассально зависимые государства ограничивали права государя «Всея Руси» в аграрной сфере.

Примечательно, что косвенные признаки коллективного принятия законодательных решений имеются в преамбулах царских судебников 1497 и 1550 гг. Так, первый и второй документ начинаются с констатации совместного творчества государя, бояр, окольничих и др. приближённых лиц в выработке правовых норм необходимых для осуществления единообразного правосудия в стране¹⁶³.

Об ограниченности царской власти свидетельствует более поздний правовой памятник российского государства – Соборное Уложение 1649 г., в котором отмечается, что написан он по «государеву, цареву и Великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу… . И Святейший Иосиф Патриарх Московский и всея Руси, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и весь освященный собор также и бояре, и околничие, и думные люди, и выборные дворяне, и дети боярские, и гости, и торговые посадские люди к тому Уложению на списке руки свои приложили»¹⁶⁴.

Н.М. Коркунов полагал, что самым главным признаком, отличающим монархию от республики, является юридическая безответственность главы государства¹⁶⁵. «Именно в этом различии ответственности и безответственности, - отмечал он, - заключается различие президента республики и монарха, а не в объеме и характере их функций, как это иногда утверждается в литературе. В самом деле, президент США пользуется большей властью, нежили английская королева. Однако президент ответственен перед конгрессом и потому – не монарх. Английская же королева, - пишет Н.М. Коркунов, напротив, безответственна и потому, несмотря на всю ограниченность своей власти, остается все же монархиней»¹⁶⁶. В начале XXI века этот подход продолжает развивать украинский правовед В.В. Сухонос. «Наиболее важным фактором, позволяющим разделить все формы правления на монархии и республики, - пишет он, - является наличие или отсутствие конституционной возможности привлечь главу государства к юридической ответственности. В том случае, если глава государства не может быть привлечён к юридической ответственности, мы имеем дело с монархией, а если глава государства несёт юридическую ответственность, то такая форма правления является республикой»¹⁶⁷.

Вместе с тем, юридическая безответственность персоны монарха также имеет ряд исключений. Например, в Нидерландах государь и его наследники теряют корону, если они заключают брак без разрешения парламента¹⁶⁸. Аналогичное правило применяется к августейшим особам в Швеции, когда они не исповедуют евангелистическую веру или возглавляют другие державы без согласия Риксдага¹⁶⁹.

Арабский историк и географ X в. Ал-Масуди, путешествуя в землях африканского племени зинджей, описал следующий обычай этого народа: «Как только царь в своем правлении становится несправедлив к своим подданным и отклоняется от истины, его убивают и запрещают царствовать его потомкам»¹⁷⁰.

Немецкий политический теолог К. Шмитт утверждал, что в абсолютной диктатуре в первую очередь нуждается республика, чтобы защитить свободу, нежели монархия, поэтому данный экстраординарный институт был учреждён в Риме сразу же после изгнания царей¹⁷¹.

Наиболее устойчивый критерий монархической формы правления - это бессрочность или пожизненность полномочий монарха, хотя и по этому поводу можно привести ряд интересных фактов.

Во-первых, в Тюркском Каганате, при возведении государя на престол приближенные к трону сановники, сдавливали своему господину шею шелковой тканью, вводя его в состояние легкого удушения, затем ослабляли удавку и спрашивали, сколько лет может быть он ханом¹⁷².

Во-вторых, глава Венецианской республики дож в VIII – XVIII вв. являлся выборным, но пожизненным должностным лицом¹⁷³.

В-третьих, 18 мая 1804 г. во Франции был принят Органический сенатус-консульт, устанавливающий в ст. ст. 1-3 правила, в соответствии с которыми управление республикой вверялось императору французов Наполеону Боанопарту, получавшему право передачи своего сана по наследству по нисходящей мужской линии кровного потомства в порядке первородства, с постоянным исключением женщин во всех линиях и степенях родства¹⁷⁴.

В-четвёртых, XIX - ХХ века знают множество примеров пожизненных президентов. Такая должность, введенная впервые Конституцией Боливии 1826 г.¹⁷⁵, была установлена в Югославии для Иосипа Броз Тито (первого президента СФРЮ), который возглавлял освободительную борьбу балканских славян против фашистских захватчиков¹⁷⁶. Постепенно пожизненные президенты появились в некоторых странах Азии и Африки: в 60-х годах - в Индонезии, в 70-х годах - в Тунисе, Уганде, Центральноафриканской республике, в Экваториальной Гвинее и некоторых других странах. В 2007 г. Парламент Казахстана, в качестве исключения, предоставил первому Президенту Республики право избираться главой государства неограниченное число раз¹⁷⁷.

В-пятых, пост пожизненного президента сочетался (кроме Индонезии) с однопартийной политической системой (и президент всегда был лидером единственной партии), а также с провозглашением его «духовным вождем народа», основателем новой идеологии, объявленной государственной. Один из пожизненных президентов - Бокасса пошел еще дальше: провозгласил себя императором Центральноафриканской империи¹⁷⁸. В Корейской Народно-Демократической Республике сын пожизненного президента Ким Ир Сена – Ким Чин Ир был объявлен его приемником и стал руководителем страны в 1994 году, после смерти последнего управление государством перешло внуку основателя КНДР (Ким Чин Ыну). По мнению Р. Фатона, наиболее точным наименованием формы правления таких государств должна стать «президентская монархия»¹⁷⁹.

Кроме того, И.А. Ильин отмечал, что у хазар власть, принадлежащая Кагану, ограничивалась сроками благоденствия народа, при фактическом управлении государственными делами другим лицом - Беком. Кагана убивали беки по просьбе народа в случае глобальных неурожаев, проигранных войн и обрушившихся на страну моров¹⁸⁰.

Он предложил еще один критерий идентификации монархии -«монархическое правосознание», которое, в отличие от республиканского, олицетворяет верховную государственную власть, само государство, политическое единство страны и сам народ.

«Монархическому правосознанию свойственно воспринимать и созерцать государственную власть как начало священное, религиозно освящаемое и придающее монарху особый, высший, религиозно осмысленный ранг; тогда как для республиканского правосознания характерно вполне земное, утилитарно-рассудочное восприятие и трактовка государственной власти»¹⁸¹.

Из правосознания И.А. Ильин, собственно говоря, и выводит государственную форму. Правосознание неотделимо от национальной психологии народа, оно воспитывается и укрепляется в людях с детства, требует времени, духовной культуры и педагогических навыков. «И нет ничего опаснее и нелепее, как навязать народу такую государственную форму, которая не соответствует его правосознанию (например, вводить монархию в Швейцарии, республику в России, референдум в Персии, аристократическую диктатуру в Соединенных Штатах и т.д.)¹⁸². Нечто подобное отмечал Г.В.Ф. Гегель: «Никакое государственное устройство... не создается лишь отдельными лицами. То, что Наполеон дал испанцам, было разумнее того, чем они обладали ранее и, однако, они отвергли этот дар, как нечто чуждое им, так как они еще не доразвились до него. Народ должен в отношении своего государственного устройства чувствовать, что это его собственное право и его состояние; в противном случае оно может, правда, в нем же быть налицо, но не обладает каким бы то ни было значением, не имеет никакой ценности. У отдельного человека мы можем, разумеется, часто встречать потребности в лучшем государственном устройстве и стремлении к нему, но проникнутость всей массы такого рода представлением есть нечто совершенно другое и наступает лишь позже. Сократовский принцип морали внутреннего голоса возник с необходимостью в его эпоху, но потребовалось время для того, чтобы он стал всеобщим правосознанием»¹⁸³.

Монархическое правосознание имеет давнюю историю. Ведь царь традиционно отождествляется с верховным священником, служителем божественного начала¹⁸⁴. Как отмечал еще Н.Н. Алексеев: «Ни одна из политических форм не обнаруживает столь тесной - исторической и идейной - связки с религией, как политическая форма монархии, ибо власть царя, подобно божественной власти, совершенно универсальна: власть его простирается на весь мир»¹⁸⁵. У. Беджегот писал об особом мистическом почтение, религиозной преданности являющихся сутью истинной монархии, ибо они никаким законодательством в народе не вызываются¹⁸⁶, а, следовательно, рождается в его правосознании. Поэтому логически следует выделить постулат Д.А. Хомякова, гласящий, что «республиканские формы развиваются преимущественно у тех народов, у которых духовный интерес наиболее слаб; и если факт появления римской империи как будто бы этому положению противоречит, так как она создалась на почве республиканской, то это противоречие только кажущееся. Римская республика доросла до таких размеров и составилась от таких разнородных стихий, что появление в ней единовластия было лишь результатом необходимости как-нибудь удержать в связи с недостаточно сильным центром непомерно крупные члены, связанные с Римом на живую нитку»¹⁸⁷.

Теологические основы монархической государственности продолжают проповедоваться современными апологетами самодержавия в России (священник Тимофей, иеромонах Дионисий, и др.)¹⁸⁸. Так, Н.Д. Жеваков подчеркивает: «Царь - выше закона. Царь, Помазанник Божий, как таковой воплощает собою образ Божий на земле»¹⁸⁹. Кроме того, по словам архиепископа Серафима, «православная церковь не может предпочесть власть народа, что то же - народной толпы, царской власти по той причине, что народоправство не есть Богоустановленная власть и не корениться в Святом Писании. Мало того, республиканская конституционная власть является ниспровержением Богоустановленной царской власти»¹⁹⁰. Поэтому, чтобы не разрывать божественной связи между государством и богом, отмечает Б.А. Осипян, фактическое конституционно-монархическое правление юридически «может быть сосредоточено в наследственном монархе или во временно избранном всем народом или узким кругом лиц президенте»¹⁹¹, обязанном быть орудием сакральногонного управления людьми¹⁹².

Несомненно, что отличительной чертой монархического правосознания является наличие устойчивой культуры ранга в человеческих отношениях и в государственном строительстве. Разрабатывая идею социальной дифференциации, И.А. Ильин разделил людей на два психологических типа: эгалитаристов, охваченных стремлением к равенству, и индивидуалистов, признающих значение ранга¹⁹³. Первые из них не терпят превосходства, и, если им не удается опорочить и разрушить идею общественной иерархии, то они стремятся фальсифицировать ранг, выдвигая «бездарных, тупых, криводушных, двусмысленных разлагателей»¹⁹⁴. В данном мировоззрении только сходное и одинаковое в людях считается существенным. Поэтому политическое убеждение эгалитаристов уповает на всеобщее равное голосование, арифметический подсчет голосов и народный суверенитет республиканского типа¹⁹⁵. Люди ранга, напротив, считают различия, своеобразия и самобытность природным свойством человека. Более того, развитие и совершенствование, не нивелирует, а подчеркивает индивидуальные различия. Соответственно, справедливость в таком воззрении выступает против равенства. Это приводит к тому, что приверженцы ранга не столько удовлетворяются личным особенным качеством, сколько умеют радоваться чужим достоинствам. В политической сфере они стремятся к отбору лучших людей и к самодержавию¹⁹⁶.

Монархическое правосознание держится на доверии подданных к своему монарху. «Где доверие к государству прочно, - подчеркивает И.А. Ильин - там монархия процветает и ведет за собой народ и наоборот. В доверии есть положительные черты, когда монарх достойный человек, но оно может привести и к неблагоприятным последствиям при недостойном монархе, которому традиционно поверят и по традиции полюбят»¹⁹⁷.

Монархическое правосознание всегда стремится к консолидации народа вокруг государя, поэтому царь олицетворяет центр государственного механизма.

Сущность монархии заключается в том, что она всегда представляет единую национальную идею. Более того, по Н.Н. Алексееву, самодержец - это «эоном», универсальный символ, живое воплощение нравственного идеала на земле¹⁹⁸. Например, в русском народном сознании власть верховного правителя, представлялась извечной стариной, уходящей своими корнями в глубокую древность, в соответствии с которой царь упорядочивал социальное пространство, выступая для всех своих подданных мерилом правды и справедливости¹⁹⁹.

Таким образом, монархическое правосознание является идеальной совокупностью взглядов, представлений, чувств, знаний и переживаний, мотивирующих устойчивую культуру ранга в социальных отношениях; искреннее доверие подданных к главе государства; консолидацию народа вокруг трона; персонификацию государственной власти, посредством нравственно-религиозных правил публичного поведения.

В рамках монархического правосознания формируются особые стереотипы правового мышления, благодаря которым абстрактные представления о праве материализуются в порядок формирования и функционирования высших органов государственной власти. Так, для монархического правового мышления характерны: а) харизматическая легитимация династического правления, т.е. обоснование признания права на престол в силу особых личностных качеств государя²⁰⁰; б) традиционная легитимация единоличной власти, связанная с готовностью подчиняться верховному правителю, занимающему свой пост, по праву «старины», традиции, освященной памятью предков²⁰¹. Так, ст. 3. Конституции Эфиопии 1931 г. гласила: «Императорское достоинство на вечные времена останется за потомством его величества Хайле Селассие I, потомка негуса Сале Селассие, род которого идет непрерывно от Менелика I, сына Соломона, царя иерусалимского, и от царицы Эфиопии, именуемой «царицей Савской»»²⁰². Поэтому господство обычаев в обществе, прежде всего, соответствует форме политической организации, при которой на первый план «выдвигается единство и персонализация коллектива»²⁰³; в) сакрально-символьная легитимация венценосного управления, предполагающая санкционирование верховного господства, принадлежащего одному человеку, с помощью специальных обрядов коронации, миропомазания на царство, принесения жертвоприношений, клятв²⁰⁴ и т.д. (например, древнееврейская традиция возведения на престол монархов предусматривала определение кандидата Всевышним через уста пророка, который осуществлял процедуру помазания правителя и оглашал народу Божественную волю Господа, указавшего на нового вождя Израиля;²⁰⁵ в древнерусской традиции домонгольского периода список русских святых, - около 50 человек, - состоял преимущественно из княгинь и князей, канонизируемых православной церковью, что представляет исключительное явление в христианском мире)²⁰⁶; г) убежденность в возможности ограничения произвола в обществе при помощи духовно-нравственных ценностей, возведенных в право, носителем которых может быть лишь разумный индивид. Так, великий завоеватель Тимур (Тамерлан – 1336 – 1405 гг.) в своём Уложении так объяснял фанатичную преданность себе своих бывших врагов: «Справедливостью и беспристрастием я приобретал благосклонность созданий Божьих. Свои благодеяния я распространял и на виновного и невиновного; моё великодушие обеспечило мне место в сердцах людей… Всякий, подымавший против меня оружие для разрушения моих намерений, как только умолял меня о помощи, был принимаем мною благосклонно. Я возвышал его в чинах и зачёркивал его вину пером забвения; и если его сердце было ещё озлобленно, то моё обращение с ним было таково, что я успевал, наконец, изгладить самый след его неудовольствия»²⁰⁷.

Обобщая сказанное, под монархическим правовым мышлением, следует понимать, разновидность правового мышления, представляющего собой процесс понимания окружающей человека политико-правовой действительности единоличного правления с помощью харизматических, традиционных, сакрально-символических и духовно-нравственных стереотипов публичного поведения.

Монархическое правосознание и монархическое правовое мышление, как правило, являются тем фундаментом, на котором возводится здание монархической государственности. Так, Испания во второй половине XX века показала пример восстановления монархии, после долговременной диктатуры. Это государство всегда тяготело к монархической форме правления, что обусловлено сильным монархическим правосознанием и монархическим мышлением испанской нации. Лишь две республики с непродолжительным сроком существования (первая в 1873-1875 гг., вторая - в 1931-1939 гг.) известны в истории страны. Основы современного конституционного устройства «пустили корни» после смерти Ф. Франко (20 ноября 1975 г.).

Вопрос о монархии был предметом многочисленных дебатов при создании основного закона государства, и большинство политических сил выступили за учреждение этого института. Только Испанская рабочая социалистическая партия и ее соратники, требовали введения республиканской формы правления. По их мнению, должна была быть восстановлена именно она, узурпированная гражданской войной и франкизмом. Против учреждения монархии был использован тот аргумент, что пост короля учредил диктатор Ф. Франко²⁰⁸.

Вместе с тем за монархическую форму правления высказались даже «левые» политические партии страны, включая коммунистическую. Они приводили в защиту своих доводов следующие факты: прежде всего, монархия является традиционной формой правления страны; ее существование не противоречит демократическим принципам национального суверенитета и разделения властей. Лучшим тому подтверждением является практика ряда западноевропейских стран (Швеции, Норвегии, Бельгии, Люксембурга и т.д.), в которых наиболее развитый демократизм существует при очень «старых» по времени монархиях.

Кроме того, на референдуме по закону о политической реформе и на выборах Кортесов 1977 г. большинство избирателей благоприятно отнеслись к монархии. Нельзя было не учитывать и тот немаловажный аспект, что король сыграл значительную роль сразу же после смерти Ф. Франко, при переходе к демократическому пути развития страны. Многие из конституционных положений 1978 г. были перенесены из предшествующих основных законов. Так, нормы о вакантности трона (абз. 3, ст. 57) дословно взяты из акта 1812 года²⁰⁹.

Голосование по поводу принятия монархической конституции 1978 года показало значительный перевес сторонников престола. В Конгрессе депутатов из общего числа членов в 350, в голосовании приняли участие 345, из них 325 подали свои голоса за проект, 14 депутатов воздержались, 6 были против проекта. В Сенате голосовало 239 членов, из которых «за» проект было - 226, «воздержалось» - 8, «против» - 5. Немаловажно и то обстоятельство, что за монархию голосовали все парламентарии основных политических партий страны. Шестого декабря 1978 года конституция была одобрена на референдуме: 87,6% голосовавших высказались «за» и только 7,8% - «против». В урнах оказалось 3,5% незаполненных бюллетеней и 0,74% - недействительных. Значительный процент воздержавшихся от голосования говорил либо об индефферентности избирателей, либо непринятии нового демократического строя²¹⁰.

Примечательно положение монарха в соответствии с вышеназванной конституцией. Так, если сравнить его статус со статусом других коронованных особ Европы и Японии, мы увидим ряд отличительных характеристик. Как известно, монархия в Великобритании - старейший политический институт. Наследственный король или королева - глава государства и в этом качестве они персонифицируют его. С теоретической точки зрения, государь является главой исполнительной, составной частью законодательной и главой судебной власти, командующим вооруженными силами и светским главой англиканской церкви. На практике в результате длительной эволюции, под воздействием политической борьбы огромная власть монарха была сильно ограничена, и сейчас своими прерогативами государь обладает лишь номинально; фактически полномочия монарха осуществляются правительством и парламентом, случаи, когда венценосцы вмешивались в принятие решений, весьма и весьма немногочисленны. По мнению профессора В.В. Маклакова, монархия в Великобритании - «это идеологическое орудие воздействия на население. Ее политическая цель также очевидна. При социальных потрясениях в стране возможно применение королевских прерогатив»²¹¹.

По мнению С. Лоу, «ограниченная монархия это вещь очень сложная, таинственная и искусственная, она построена так точно и так странно, что едва ли возможно, подвергая ее анализу, не испытывать чувства чего-то нереального. Уже распределение полномочий между действительной и почетной властями кажется ... очень странным и неестественным. Если бы мы не привыкли к этому неопределенному дуализму, он казался нам столь же нерациональным, как отношения между французскими королями и их майордами или как отношения между микадо и шогунатом в старой Японии»²¹².

Данная модель организации единоличной власти (ограниченная монархия) весьма восприимчива к эволюционным изменениям. Так, в октябре 1999 г. английская Палата лордов проголосовала за отмену института наследственных пэров. В результате верхнюю палату должно покинуть абсолютное большинство из заседавших в ней 759 графов, герцогов и баронов²¹³. Согласно Акту о конституционной реформе 2005 г. в Соединённом Королевстве создаётся Верховный суд, которому передаются судебные полномочия Палаты лордов и Судебного комитета Тайного совета. Судьи Верховного суда будут назначаться монархом по совету премьер-министра²¹⁴.

Рассматривая титул Императора Японии, следует заметить, что он является более символичным, чем в Англии. Так, в соответствии со ст. 1 Конституции Японии 1947 г.: «Император является символом государства и единства народа, его статус определяется волей народа, которому принадлежит суверенная власть», а по ст. 3 - «все действия Императора, относящиеся к делам государства, могут быть предприняты не иначе как с совета и одобрения Кабинета. Кабинет несет за них ответственность». И, наконец, ч. 2 ст. 4 гласит: «Император осуществляет только такие действия, относящиеся к делам государства, которые предусмотрены настоящей Конституцией, и не наделен полномочиями, связанными с осуществлением государственной власти»²¹⁵.

Хотя по Конституции 1889 г. положение дел было абсолютно другим. Для сравнения укажем, что по данному акту: «Империя Великой Японии находится под нерушимым на вечные времена господством и управлением династии императоров» (ст. 1), «Особа Императора священна и неприкосновенна» (ст. 3), «Император - глава государства. Он обладает верховной властью и осуществляет ее согласно постановлениям этой Конституции (ст. 4), «Император осуществляет законодательную власть в соответствии с Парламентом» (ст. 5)²¹⁶.

Столь разительные перемены объясняются историческими условиями принятия Конституции 1946 г., а именно - капитуляцией во Второй мировой войне и оккупацией страны вооруженными силами США.

Статус короля Испании диаметрально противоположен перечисленным примерам. В данном случае монарх является не только главой государства, символом его единства и постоянства, но и арбитром политических властей, гарантом правильного функционирования государственных институтов. Он осуществляет высшее представительство испанского государства в международных отношениях и, особенно, в отношении с теми народами, с которыми страну связывает историческая общность, а также функции, которые предоставлены ему Конституцией Испанского Королевства 1978 г. (ст. 1).

В соответствии с историческими традициями ст. 63 испанской конституции практически повторяет кастильскую формулу XIII века: «Король при его провозглашении приносит присягу перед Генеральными кортесами, в том, что будет добросовестно исполнять свои функции, соблюдать и обеспечивать соблюдение конституции и законов, а также уважать права граждан и автономных сообществ».

Исходя из этого, С. Уэйд и Г. Филипс считают, что институт королевской присяги свидетельствует о договорной природе принадлежащих государю правомочий²¹⁷. Кроме того, испанский монарх назначает послов, и других служащих министерства иностранных дел. Зарубежные представители в Испании аккредитуются при нем (ст. 63.1). Королю принадлежит право выражать согласие государства о принятии на себя международных обязательств посредством договоров в соответствии с конституцией и законами (ст. 63.2). К монаршим обязанностям относится объявление войны и заключение мира, с предварительного согласия Генеральных Кортесов, причем королевские акты скрепляются подписью председателя правительства и в случае необходимости соответствующими министрами (ст. 63.3 и 64.1). За эти акты ответственность несут лица, контрассигновавшие их (ст. 64.2)²¹⁸ – правило, аналогичное не вступившей в силу Конституции Франции 1791 г.²¹⁹

Таким образом, монархическое правосознание и монархическое мышление есть причина возрождения, становления, развития и совершенствования монархической формы правления.

Кроме того, это не означает, что следует упускать из виду соотношение классовых сил в обществе, которое оказывает значительное влияние на организацию государственной власти. Ведь цезаристские диктатуры возникали чаще всего тогда, когда между главными силами в обществе складывалось своего рода равновесие, в результате чего ни одна из них не могла обеспечить своего господства, это создавало благоприятные условия для установления личной тирании²²⁰.

На форму государства также влияют взгляды народа, его обычаи и унаследованные институты гражданского общества. Особое воздействие на специфику формирования верховной власти оказывают географическое положение страны, ее размеры, наличие естественных границ, а также геополитическая ситуация в мире и регионе. Следует отметить, что выдающиеся государи сыграли решающую роль в определении формы управляемых ими государств, достаточно назвать таких монархов, как Вильгельм Завоеватель (Англия), Петр I (Россия), Фридрих Великий (Пруссия) и других, во многом обозначивших вектор политического развития своих народов на несколько столетий вперед.

Важно учитывать, что в отличие от монархического правосознания признаками республиканского правосознания являются:

1. механистическое представление о верховной государственной власти, как системе единоличных и коллегиальных органов управления;

2. господство эгалитаристских представлений в обществе, т.е. стремление к социальному равенству;

3. утилитарно-рассудочное восприятие власти, необходимой исключительно для решения материальных потребностей граждан;

4. недоверие главе государства, который, представляется «выскочкой», временщиком, нанятым, лишь для управления страной на определенный срок;

5. отрицание всяких авторитетов.

В рамках республиканского правосознания формируются особые стереотипы правового мышления, благодаря которым абстрактные представления о праве материализуются в порядок формирования и функционирования высших органов государственной власти. Так, для республиканского правового мышления характерны: а) выборная легитимация республиканского правления, т.е. обоснование признания права на политическое господство в силу общественного мнения²²¹; б) убежденность в возможности ограничения произвола в обществе при помощи правовых норм и реализации принципа разделения властей.

Обобщая сказанное, под республиканским правовым мышлением, следует понимать, разновидность правового мышления, представляющего собой процесс понимания окружающей человека политико-правовой действительности коллегиального правления с помощью выборных технологий и системы разделения или концентрации власти в руках представительных учреждений.

Парадокс, но на рубеже ХХ - ХХI веков «форма правления в России, - как справедливо отмечает И.А. Иванников, - по Конституции 1993 года приобрела монархические черты»²²². Безусловно, что данное явление имеет свои истоки в монархическом правосознании и монархическом правовом мышлении русского народа²²³, воспринимавшего даже вождей революции и Генеральных секретарей ЦК КПСС, как единоличных носителей власти в государстве²²⁴.

Полномочия Президента РФ в соответствии с Конституцией РФ (ст. ст. 80, 83-89) во многом напоминают Императорские, закрепленные в «Основных законах Российской Империи 1906 г.» (ст. ст. 11-14)²²⁵. Положения ст. 90 Конституции РФ, говорящие о возможности издания Президентом РФ указов и распоряжений, которые должны соответствовать Конституции РФ и федеральным законам, ничего не говорят о случае отсутствия закона по тому или иному вопросу. Это дает возможность по неурегулированным сферам общественной жизни законодателем, главе государства применять «указное право», т.е. принимать подзаконные, нормативные акты. Такое же правило было закреплено в ст. 87 «Основных законов Российской Империи», как прерогатива Императора²²⁶, но дореволюционная норма характеризовалась большим демократизмом, потому что Самодержец Всероссийский мог ее использовать лишь во время «прекращений занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере»²²⁷. Более того, «действие такой меры прекращается, если надлежащим Министром или Главноуправляющим отдельной частью не будет внесен в Государственную Думу в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы соответствующий принятой мере законопроект или его не примут Государственная Дума или Государственный Совет»²²⁸. Конституционное право РФ таких ограничений не имеет. Порядок отстранения Президента от должности по ст. 93 Конституции РФ попросту нереален из-за слишком сложной процедуры импичмента²²⁹. Принцип разделения властей (на законодательную, исполнительную и судебную), закрепленный в ст. 10 Конституции РФ, не согласуется со статусом, Президента РФ, т.к. он не входит ни в одну из них. Кроме того, первый Президент РФ Б.Н. Ельцин перед сложением с себя полномочий объявил о назначении своим приемником В.В. Путина, который сразу же после того, как приступил к исполнению возложенных на него обязанностей главы государства, оформил для экс-президента особый статус, с монархическими признаками²³⁰. Так, в соответствии с Указом Президента РФ «О гарантиях Президенту РФ, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи» от 31 декабря 1999 г. в п. «б», ч. 1 предусматривается представление Президенту РФ, прекратившему исполнение своих полномочий, пожизненно государственной охраны в местах его постоянного или временного пребывания, включая предоставление специальной связи и транспортное обслуживание, государственная охрана предоставляется также членам семьи Президента РФ, прекратившему исполнение своих полномочий, проживающим совместно с ним или его сопровождающим, а п. «д» ч. 1 говорит о неприкосновенности экс-президента, указывая, что он не может быть привлечен к уголовной или к административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу, либо личному досмотру. Более того, этот иммунитет распространяется на занимаемые им жилые и служебные помещения, используемые им транспортные средства, средства связи, принадлежащие ему документы и багаж, на его переписку²³¹. В 2001 г. Государственная Дума РФ приняла аналогичный закон²³². В 2008 г. Президентом РФ был избран Д.А. Медведев, представленный и поддержанный в качестве преемника на этом посту вторым Президентом России В.В. Путиным, назначенным в свою очередь главой государства на должность Председателя Правительства РФ. В 2011 г. ситуация повторилась: Д.А. Медведев рекомендовал поддержать на выборах президента страны в 2012 г. кандидатуру В.В. Путина, который соответственно обещал назначить его главой правительства²³³. 4 марта 2012 г. В.В. Путин одержал победу в «президентской гонке». В результате такой политической конфигурации Президент РФ и Председатель Правительства РФ являются юридически безответственными лицами.

Не соответствует республиканским принципам организации публичной власти правило ч. 1 ст. 93 Конституции РФ, предусматривающей возможность, возбуждения процедуры отстранения Президента России от должности лишь в случае совершения им государственной измены или иного тяжкого преступления. По смыслу этой нормы получается, что глава государства может абсолютно безнаказанно совершать преступления небольшой и средней тяжести, так как ст. 91 основного закона наделяет его юридической неприкосновенностью. Такую разновидность политической власти, установившуюся в России с момента избрания её первого Президента, Н.А. Боброва предлагает именовать «плебисцитарным самодержавием»²³⁴.

В этом контексте вполне закономерно увеличение сроков президентских полномочий с 4 до 6 лет²³⁵, а также предоставление главе государства права самостоятельно определять состав полиции, порядок создания, реорганизации и ликвидации её подразделений²³⁶.

Все вышеперечисленное свидетельствует о синтезе монархических и республиканских начал в форме правления Российского государства. Такие диффузии известны Франции, принявшей Учредительным собранием 30 января 1875 г. Конституцию Третьей республики с перевесом в один голос, а в 1884 г. установившей запрет пересмотра республиканской формы правления²³⁷.

Очевидно, России необходимо разрешить эту проблему аналогичным образом. Похожий вариант предлагал Михаил Романов (брат Николая II), отвергая решение государя о передачи ему престола, 3 марта 1917 года он написал: «Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского»²³⁸.

По мнению профессора М.П. Рачкова, «начатый по инициативе президента процесс укрепления «вертикали» власти, создания федеральных округов и активного противодействия центробежным тенденциям со стороны субъектов Российской Федерации может быть логично завершен переходом к цивилизованной конституционной монархии»²³⁹,с избираемым гражданами Государем сроком на 15 лет, обладающего правами единоначалия в назначении губернаторов, формирования правительства и государственного совета, а также представления кандидатур Генерального прокурора, Председателей Верховного суда и Высшего арбитражного суда, Главы Центробанка для утверждения Государственной Думой²⁴⁰. В случае досрочного прекращения своих полномочий, государь самостоятельно определяет преемника престола, полномочия которого должны быть подтверждены всенародным голосованием. В целях избежания дворцовых переворотов, М.П. Рачков предлагает установить правило, в соответствии с которым, если монарх скоропостижно умирает или не может исполнять обязанностей главы государства вследствие тяжелой, неизлечимой болезни или отрешения его от престола, то избирается новый Государь из числа кандидатов, предложенных официально зарегистрированными политическими партиями, но сам он должен быть беспартийным²⁴¹.

В своих идеях реставрации царской власти в России, М.П. Рачков не одинок, за восстановление венценосного правления выступают исследователи отечественного государства Л. Афонский, А.М. Величко, В.Н. Катасонов и М.Б. Смолин, М.В. Назаров, В.Е. Ларионов, В.П. Петров, В.В. Волжанин с тем лишь исключением, что новая монархия должна быть православной и самодержавной²⁴². О целесообразности использования в современных условиях концептуальных разработок теократической монархии, способствующей духовному обновлению общества, говорит профессор Л.П. Рассказов²⁴³. Концепцию эволюционного перехода современной Российской Федерации к конституционной монархии поддерживает М.А. Краснов, считая ее «оптимальной моделью для России»²⁴⁴.

Но, следует помнить, что монархию невозможно искусственно создать, ибо она выродится, так как трудность возникновения и поддержания монаршей власти состоит в необходимости постоянного присутствия живого, общенационального, отчасти сакрального идеала в национальном правосознании. Ведь главной проблемой самодержавия, по справедливому замечанию И.А. Ильина и И.Н. Зернова является соответствие правосознания государя - правосознанию его народа²⁴⁵. Поэтому на современном этапе развития российского государства, восстановление монархии в чистом виде проблематично, хотя возрождение ее элементов вполне закономерно. Данную мысль высказал еще в 1991 году Ю.С. Пивоваров²⁴⁶.

Подводя итоги, можно сделать следующие выводы:

Во-первых, нельзя признать единоличность главы государства признаком, присущим абсолютно всем монархическим правлениям.

Во-вторых, порядок наследования по закону или по родству должности главы государства не является только монархическим. Ведь и голландские резиденты были наследственны и пожизненны, но не были монархами.

В-третьих, совсем не обязательно, чтобы монарх имел верховную власть в своей стране (как кастильские короли XIII века), да и права современных президентов США, России и др. ныне столь обширны, что многие принцы и короли в истории были бы счастливы их иметь и почитали бы себя на высоте королевской власти.

В-четвертых, лишь признаки бессрочности монаршей власти и юридической безответственности венценосной персоны, являются наиболее устойчивыми из классических категорий градации данной формы правления.

В-пятых, при анализе единоличных и коллегиальных моделей организации публичной власти государств необходимо учитывать критерии «монархического и республиканского правосознания», «монархического и республиканского мышления», т.к. их отсутствие неминуемо приведет к отождествлению, по традиционным признакам монархии, с царями некоторых достаточно авторитарных президентов (например, в КНДР, Туркменистане и т.д).

В-шестых, сущность монархии состоит в том, что она преимущественно является идеалистическим символом национального единства, обрамленного рамкой сакральной необходимости, чем юридическим средством для достижения целей господствующих в обществе социальных сил, готовых использовать ее безграничные возможности, в случае непредвиденных бедствий и катаклизмов.

В-седьмых, монархия - это исторически сложившаяся форма правления, при которой во главе государства стоит, как правило, единоличный монарх, являющийся источником и носителем суверенитета, либо наделенный другими органами государства или гражданами властью соразмерной верховной, занимающий престол в соответствии с наследственным или выборным принципом, юридически не отвечающей за свои действия, и, осуществляющий функции государственного управления в рамках и на основе монархического правосознания и монархического правового мышления народа.

В-восьмых, республика – это исторически сложившаяся форма правления, в которой, верховная государственная власть осуществляется выборными, юридически ответственными, срочными органами в рамках и на основе республиканского правосознания и республиканского правового мышления народа.