Япония. Эпоха Эдо-Пакуху.

Пребывая на смертном одре, Тоётоми Хидэёси собрал известных таймё и потребовал письменной клятвы в верности своему малолетнему сыну. Токугава Иеяси, тоже пребывал в их числе и на тот момент никто из коллег не мог с ним равняться ни по богатству, ни в военном могуществе. Он не нарушил данного обещания, понимая негативность общественного резонанса, но дождавшись благоприятного момента, постарался направить ход политических противников. Переход его в качество сёгуна обеспечивался не кровавыми побоищами, хотя без них тоже не обошлось, а прежде всего, терпеливыми, расчётливыми ходами, тонкой взвешенной, политической игры, провоцировавшими неверные ходы противника. В них отразился его природный блестящий дар стратега и государственного деятеля, не уповающего на случай, а создающего, формирующего его.

Административной столицей Токугава избрал центр своих владений г. Эдо и в жизни единого Японского государства наступила новая эпоха, получившая наименование Эдо-пакуху. Время правления сёгунов Токугава, растянувшееся на 260 лет, обернулось, в целом, периодом благополучия и стабильности, не отмеченного ни военными вторжениями, ни междоусобными войнами. Продолжительное покойное существование позволило вызреть и утвердиться уникальным, отличительным особенностям, присущим стране Восходящего Солнца. Происходивший процесс, в какой-то степени, можно сравнить с удивляющим натуралистов эволюционным экспериментом, что провела природа на удаленных островах, лишенных связей с внешним миром. С другой стороны его можно сопоставить с искусством кропотливого выращивания дерева – бонсай, когда в течении жизни многих поколений, настойчиво и упорно приходят к поразительному результату путем всевозможных принуждений и ухищрений.

В том и другом случае финальный итог, несмотря на кажущуюся восхитительную естественность, следовал из обстоятельств и обеспечивался комплексом определенных вынужденных условий.

Сёгун Токугава Иеяси, внимательно взвесил весь прошлый опыт и постарался использовать полученные знания, дабы избежать повторения ошибок при государственном строительстве. Для того, чтобы понять логику его действий, не следует забывать, что благополучие Японии в то время, как и прочих стран, покоилось на эффективности управления сельским хозяйством. Из нее черпались финансовые возможности государства и хотя задачи Чосона и Японии, как аграрных стран, были схожие, имелись существенные отличия, исходящие из внутренней обстановки, что требовало различного подхода в решении задачи. Для Японии Эдо-пакуху, стал третьим военным режимом, начиная с 1192 года, и в стране к началу 17 века наличествовала огромная вооруженная толпа самураев, уповающих на меч, поклоняющихся мечу и подчиняющихся только могуществу меча. Лишенная каких-либо регламентирующих пределов, вся эта масса в условиях междоусобной нестабильности, проявляла неконтролируемую тенденцию к размножению за счет земледельцев, перековывавших мотыгу на меч. Решение проблемы стабильности государства было невозможно, не развязав «самурайский узел». Исходя из этого, Токугава Иеяси не отменил предыдущие указы Тоетоми Хидэёси и постарался развить их дальше.

В японском обществе провели четкое сословное, разграничение; в верхней части пьедестала разместились самураи, ниже земледельцы, далее торговцы и ремесленники. Каждая социальная группа, отныне должна была твердо знать отведенное место, запрещалось смешение и переход из одного сословия в другое. Все важные вопросы, связанные с войной, управлением, включая само право на административно-чиновничьи посты, становилось прерогативой самурайского сословия. При этом конфуцианские принципы, не конфликтуя с официальным буддизмом, пронизывали жизнь всего общества.

Местом постоянного пребывания самураев назначался город. Впрочем, им ничего не оставалось делать, только там они могли получить назначение, а следовательно и миску риса. Все налоговые поступления стекались в казну сёгуна, других источников пропитания просто не существовало. Так новые указы разделили в прошлом неразрывную судьбу земледельцев и самураев. Японская градация не исключала деловые таланты, коммерческие интересы, что само по себе уже допуская склонение социального баланса в сторону торгового люда и ремесленников, способствовало развитию предпринимательства. В этом она была ближе к некоторым течениям китайского конфуцианства и отличалась от корейской, где всё перевешивал авторитет учёного, «туши и кисти», и принижались меркантильные интересы.

Меч оставлялся в качестве почетного отличительного атрибута, свидетельствующего о статусе носителя, принадлежности к славному самурайскому сословию. Но махать им, где попадя, от скуки, запрещалось под угрозой смертной казни. Самурай имел право безнаказанного убийства любого, стоящего на низшей ступени простолюдина за оскорбление и проявленное неуважение, но подобные происшествия были чрезвычайно редки. Самураи высоко чтили свою честь и с достоинством несли имя настоящего воина. Кодекс самурая бусидо предусматривал самонаказание: запятнавший звание самурая недостойным поведением, должен был уйти из жизни сам, через ритуал сеппуку – вспарывание живота.

Главной ареной деятельности самураев в эпоху Эдо-пакуху, ристалищем, где происходило незаметное глазу соперничество, стало состязание на ниве обретения знаний. Только ступая этим путем, оттачивая интеллект, они могли взойти по административной лестнице и добиться успехов в жизни. Следует отметить что, проявляя упорство, настойчивость, прилежание, самураи добились многого, внесли неоценимый вклад в развитие литературы, философии и становление японской культуры.

Высокая ответственность за свои поступки и поведение, демонстрируемое господствующим классом, не могло не отразиться на жизненных привычках других слоев общества. Ибо давно известно, что хорошие манеры, источаемые элитой, также заразительны, как и плохие. Когда правящая знать подаёт примеры пьянства, разврата, воровства, расточительства казнокрадства , выдавая их за стандарты бытия то, несомненно, через время, эти свойства, также передаются народу. Японская высшая элита, неукоснительно следуя канонам буддизма, конфуцианства, самурайскому кодексу бусидо, стремилась к просвещению, исполнению своего долга, сбережению чести, через поступки достойные внимания и уважения. Вполне понятно, что эти принципы обращаются в предмет подражания народа, способствуют его сплачиванию, дисциплинированности и целеустремленности. Бывало позднее, что власть использовала закрепившуюся привычку для достижения своих целей, как в случае с воинами – камикадзе, во Второй мировой войне Но в преобладающих случаях, их присутствие не только украшало народ, но и оказывалось полезным и необходимым. Впрочем, те же эпизоды с камикадзе, и примеры с японскими военнослужащими, в полном одиночестве стоявшими на порученном посту в джунглях Юго-Восточной Азии, спустя десятилетия после окончания войны, вызывают больше уважения, нежели сдача в плен почти 5 миллионов советских солдат, и использование заградительных отрядов для гарантии исполнения воинского долга.

Все это лишь доказывает, что для взращивания чувство долга, как и чувства единой нации, следует создать среду элементарного человеческого и личностного уважения. Попирая, унижая достоинство граждан, утверждая режим проживания, нахождения, передвижения, благонадёжности, сложно пробудить человеческие представления об обязательствах, любви и ответственности к матери-родине. Скорее можно лишь пробудить условные рефлексы слюновыделения или взрастить ненависть.

Самурайское сословие, как и подобает военному сословию, имело структурную градацию в зависимости от заслуг, определивших ее близость к сёгуну и соответственно, различалось количеством получаемых благ. На высшей ступени стояли немногочисленные знатные семейства, прозываемые хатамото и входившие в круг близкого общения с сёгуном. Она оделялась должностями, милостями непосредственно из рук сёгуна и даже пользовалась правом передачи своих постов по наследству. Ниже пребывали сопричастные к другому кругу когенины и на самом низу находились многочисленные самураи – асикару. Известные, знатные самурайские семейства пользовались эксклюзивным правом владения замками-крепостями и земельными угодьями.

В территориальной диспозиции тоже просматривалась близость к сёгуну: ближе к столице назначение на административные посты таймё получали те, кто пользовался доверием и расположением династии. На периферию отправлялись те, кто примкнул к дому Токугава позже и чья искренность, вызывала сомнения. Так в Японском государстве сложились две группировки: восточная, с центром в новой столице Эдо, и западная, объединяющая провинции, где проживали самураи, входившие в круг прежнего властителя Тоетоми Хидеёси. Они были несколько отодвинуты от центральной кормушки и благосклонности сёгуна. Эти парни постарались, тая в душе недовольство, ничего не забыть. Исходя из принципа Будды о круговороте времени, непостоянстве панорамы бытия, они не сомневались в приходе перемен и их потомкам суждено будет еще проявить свои таланты в истории.

Понимая, что каноны буддизма, представляющие события как беспрерывную череду взаимосвязей возникающих в мире, отражают истинный ход Бытия, Токугава Иеяси тоже постарался, насколько это допустимо в его власти, исключить возможные варианты нежелательного развития событий и обращения сегодняшних друзей в завтрашних врагов. Так, на всякий случай, были запрещены браки между представителями знатных семейств, без личного благословления сёгуна. С этой же целью монополизировалось право на внешне--экономические связи. Мера логически укладывалась в рамки задач, поставленных центральной властью: неконтролируемая внешняя торговля, могла привести к излишнему обогащению отдельных кланов самураев и взрастить потенциальных соперников. Ибо несомненна связь между политическими амбициями и экономическими возможностями. Япония установила прочные торговые связи с Кореей, Китаем, Индонезией, Филиппинами, Вьетнамом, Малайзией, но весь процесс коммерции осуществлялся только через отдельные, разрешенные порты и участвовать в ней, кроме сёгуна, имели право лишь лица, имеющие соответствующий документ. В числе любопытных новшеств, введенных в ранг необходимости в правление второго сёгуна Токугавы Иемичи, стало обязательное пребывание семейства вновь назначенного высокопоставленного наместника – таймё в столице Эдо. К месту службы чиновник отбывал один и после годичного пребывания, возвратившись и отчитавшись перед сёгуном, имел право на годичное проживание в столице, в кругу семьи. Почетная служба оборачивалась очень хлопотной и накладной жизнью на два дома. Жизнь в столице требовала значительных затрат. Утомительные, неторопливые путешествия в сопровождении многочисленной свиты, тоже обходились недешево. Тут уж было не до политических интриг против политики центра и даже если таилось чувство недовольства, на его воплощение не оставалось ни средств, ни времени. Но для страны в целом, как и для Эдо-пакуху, невольные ежегодные экскурсии важных персон обернулось пользой, заставив обратить внимание на состояние дорог. Они же способствовали развитию гостиничного бизнеса и расцвету городской жизни. Столица приобрела изначально предназначенный ей смысл центра государства, и все дороги получили направление к ней, связав провинциальные города в единую коммуникационную сеть. Отныне не было нужды надеяться на язык, который мог довести до Эдо, а мог и не довести. Достаточно было попасть в поток, по которому двигались торговцы, озабоченные доставкой продуктов и изделий ремесленников. Они стали жизненно необходимыми предметами в специфических условиях городской жизни, где все обретает эквивалент денежной стоимости.

Во время правления Токугавы Иеяси и его сына произошло одно неординарное происшествие, заслуживающее внимания. Опасность, впрочем, была замечена своевременно и на корню успешно ликвидирована. В 1549 году в разгар междоусобных дрязг, некий испанский миссионер Франциско Ксавье, сойдя с корабля в западном районе Кагосима, принялся усердно возделывать почву, со всех сторон девственную по отношению к Христовой вере. К тому моменту, когда мудрый сёгун завершив срочные дела по благоустройству государства, заметил нечто из ряда вон выступающее, католические всходы успели разрастись, затронув даже бывшую столицу Киото. Все бы ничего, но некоторые генеральные лозунги, декларируемые в основе новой веры, явно не стыковались и противоречили сложившимся установкам, грозя опрокинуть принятый порядок бытия. Провозглашение единственным Богом некоей личности, склонной то ли к раздвоению, то ли к растроению, в стране, где любой ребенок знал, что никто иной, как император-тенно и является олицетворением живого бога и потомком богов, уже грозило внести сумятицу в умах. Представление же Иисуса Христа царем и повелителем судеб человеческих, свидетельствовало о посягательстве на власть сёгуна. В любом раскладе, вся эта благая информация, не сулила ничего хорошего для Эдо-пакуху. К тому же новая вера становилась местом сбора оппозиции, множества безработных самураев-ронинов, оставшихся не у дел после дележа властного пирога. В итоге, в1612 году Токугава Иеяси накладывает запрет на новую веру. В принятии окончательного решения в немалой степени помогли советы опытных английских и голландских торговых людей. Европа в то время запалила фитиль 30 летней войны и прочно заползала в окопы религиозных распрей, известных как эпоха церковной Контрреформации и такое поведение коммерсантов из стран протестантского блока, было вполне объяснимо.

Репрессии правительства против японских католиков, в конце концов, обернулись восстанием в 1637 году. Оно достигло невиданного размаха, благодаря участию самураев-ронинов, что для приведения к порядку потребовалась 120 тысячная армия. Событие привело к ужесточению пограничного режима, закрытию страны для иностранцев и наложению запрета на общение японцев с ними. Единственной европейской страной, с которой Япония поддерживала торговые отношения, стали Нидерланды. Учитывая ее протестантский уклон и наличие в рядах торговцев значительной прослойки иудеев, коммерческие отношения комфортно отвечали интересам всех сторон. Евреи никогда не имели привычки увязывать религиозную озабоченность и этические нормы с бизнес--практикой, о чём наглядно свидетельствует американская эпоха рабства, в коей они играли важную роль поставщиков живого товара из Африки. Уточнённая божественная конструкция человека в их видении представала как «тело, опирающееся на душу и душу опирающуюся на деньги». Знакомство с достижениями Западной науки, товарами и новостями культуры – все происходило при посредничестве голландцев.

Режим изоляции не лучшим образом отразился на развитии страны, хотя и способствовал кристаллизации без помех уникальной японской цивилизации. Покойное развитие Японии в эпоху Эдо-пакуху, при возрастании роли городов привело к развитию ремесел, торгового обмена и росту денежного обращения. Жизнь в городе вынуждала самурая стать активным участником товарно-денежного обмена, что привело к грандиозным переменам в жизни всего общества. В ней, вопреки установкам пакуху, произошло возрастание роли торговцев и ремесленников. Деньги становятся важной движущей силой общества и обладание ими, закономерно выдвигает на первые места. Традиционная согласованность деловых приоритетов с философскими канонами японского буддизма и конфуцианства, с особенностями городской жизни привели к тому, что деньги стали исполнять все положенные природные функции: средств платежа, обмена, накопления, оборота, что объективно подвело к необходимости создания предприятий, исполняющих банковские функции.

Возрастание роли города привело к росту городского населения. Так, численность жителей в Эдо увеличилась со 100 тысяч в 1630 году до 500 тысяч в 1870 году. Разные регионы страны обрели достаточно крепкую экономическую связь. К чему вынуждало обилие товаров и высокий уровень конкуренции. Все это заставляло развивать и качество обслуживания, изощряться в способах удовлетворения покупателя. С того времени, со второй половины 17 века берет отсчет биография известной и в наши дни фирмы «Мисуи», могущей послужить наглядным примером. Основоположник предприятия Мисуи Такатоси в 1673 году открыл в двух главных городах Японии Эдо и Киото торговые центры, схожие с современными супермаркетами, с невиданным выбором товаров и полным исполнением всех капризов покупателя. Купив, например, ткань он здесь же мог, не ломая голову, заказать пошив нужного изделия с доставкой на дом. Какая страна может похвалиться, столь древними традициями коммерческого искусства?

Событие наглядно показывает зарождение и возрастание значения общественной группы, относимой в странах Запада к буржуазии. Отнесенная по законам пакуху к низшему сословию, несмотря на приобретенные экономические потенциальные возможности она, конечно же, не могла, открыто выражать свое несогласие. Но оказывать скрытое влияние, сопротивление, разрушающее и подтачивающее устои режима, могла. С богачами, в чьих услугах порой нуждаются всевластные тайме, в любом случае приходилось считаться. Между тем в стране накапливались и другие диспропорции-несоответствия, грозящие нарушить равновесие, покой государства. В условиях мирного, без войн благополучного существования, произошел резкий рост населения. И хотя происходил неуклонный рост урожайности, валового сбора, внедрения новых культур, ограниченность земель, пригодных для сельскохозяйственного производства, препятствовала возможности удовлетворения возрастающих потребностей.

Система власти сёгунов Токугава, входя в противоречие с требованиями жизни, сдерживала развитие общества и преграждала ход структурных перестроек перераспределяющих рабочую силу. Экономическое процветание постепенно стало сменяться депрессией и начало 18 века показало, что страна минула период благополучного развития. При этом, наиболее острой проблемой являлся отчетливо прослеживаемый избыток рабочих рук, не имеющий решения в рамках узкоспециализированного аграрного производства.

В наше время весь мир признает и отдает должное высококачественным японским товарам, с коими зачастую не может конкурировать продукция других стран. Наряду с этим общеизвестным фактом, мало кто знает, что именно в эпоху Эдо-пакуху произошло окончательное становление идей, способствовавших утверждению в сознании японского народа подобного отношения к труду. Специфические условия японского бытия, сопряженные с пребыванием в лоне философских учений буддизма, конфуцианства, даосизма и руководящей роли военного сословия, вылились в условиях повсеместной безработицы в формирование новых философских течений, схожих с «Секимон Синкаку». Наиболее известным подвижником, благодаря деяниям которого страна познакомилась с ее сутью, стал Исида Байкин (1685-1744гг), родом происходивший из бедной семьи земледельца. По утверждению Исиды Б. человек должен был трудиться, невзирая на размер вознаграждения. Потому как сам процесс труда, есть момент самовоспитания, самообразования, самосовершенствования, постижения истины, просветления и вознаграждения. Важнейшим принципом человеческой этики становилось его отношение к труду, Любой труд независимо от уровня денежной компенсации рассматривался, как акт полезный, обещающий щедрое вознаграждение в форме нравственного очищения, совершенствования. Будда в прошлом отмечал, что действие лучше бездействия, а превосходно исполненные результаты труда, радуют больше, чем просто хорошие. Исида Байкин развил и разложил мысль до логического конца, превратив ее в идеологию общества. С того времени и укоренилось в менталитете японского народа, что не существует предела совершенству и объект трудовых усилий по качественным параметрам всегда может превзойти 100 процентную отметку.

У русского народа, чей труд, являлся по форме и содержанию продолжительное время, трудом раба, усердие не имело смысла, не вознаграждалось ничем, служа лишним подтверждением божьего гнева и наказания. Жизнь была настолько беспросветна, что никогда не обнаруживала необходимости заглядывать дальше дня сегодняшнего. Инстинкт самосохранения диктовал иные истины: (на бога надейся, да сам не плошай), (дураков работа любит); (работа не волк, в лес не убежит). Условия бытия не оставляли надежду, кроме как на чудо освобождения от ненавистного принудительного труда. Раб не может любить работу! Такова давно доказанная истина. Несомненно, в этом, следует искать объяснение неординарного отношения к чужой собственности, равнодушие к масштабам безработицы и, что сфера труда ограниченна единственным словом «работа», этимологически восходящим к слову «раб». Право на труд, культивируемое остальным миром наравне с правами на жизнь, свободу и счастье, для людей, пребывающих в ранге собственности, не имело такого объемлющего значения. Категория труда связанная с принуждением не могла вызвать чувства уважения, обратиться как у японцев в объект поклонения и возвеличивания человека. «Гулаг», в какой бы оттенок не перекрашивался, крепостной или социалистический, всегда остаётся подневольным режимным заведением. Равнодушие к категории труда, как показывает история, упрощает безмятежное житие власти и одновременно накладывает сложности на любые планы реформирования.

Идеи Исиды Б. вытекавшие из канонов конфуцианского и буддистского мировоззрения, принимались народом, как их естественное продолжение и, несомненно, помогли успешному выдвижению Японии на передовые позиции в мире. Но в эпоху Эдо-пакуху в условиях отсутствия, нехватки самого объекта – труда, в реальной экономике ничего не могли изменить. Достаточно было сбоя в форме природных капризов, повлекших неурожай, чтобы нарушить шаткое равновесие и вызвать крестьянские волнения. Что же еще оставалось делать гибнущим от голода земледельцам? Начиная с 1730 года в стране уже привычно, то в одной, то в другой провинции вспыхивают стихийные восстания. Сообщается, что во время неурожая 1782 года от голода погибло почти 400 тысяч человек. Страшные события повторились в 1832-1833 годах. В 1837 году мятеж пребывающих в безысходности земледельцев, возглавил некий Осио из самурайского рода, возмущенный бездействием и равнодушием центральной власти. Подобного срама-позора, еще не случалось в истории Эдо-пакуху и инцидент стал моральным ударом для режима сёгунов Токугава, расписавшихся в своей немощи. Он со всей очевидностью показал необходимость принятия каких-то мер, замены одряхлевшего государственного механизма. Эдо-пакуху замечало перемены, происходившие в стране, но не знало, как реагировать.

Между тем у берегов Японии, все чаще проплывали, доселе, невиданные корабли Западных держав, озабоченных проблемой колонизации Китая. Во всю пожиная плоды технического прогресса, они облачались в новые империалистические одеяния, входившие в моду наступавшей эпохи. Начавшиеся в 1840 годах военные конфликты в Китае не оставляли надежд на спокойное пребывание в стороне стран Д. Востока и должны были рано или поздно затронуть Японию.

В июле 1853 года у входа в Токийский залив в клубах черного дыма возникли силуэты четырех кораблей американской эскадры, ведомых адмиралом Пери. Незваные гости передали послание американского президента М. Филмора, с предложением установления двусторонних связей, подразумевавших открытие страны, и удалилась с обязательством скорого возвращения за ответом. Данное слово они пунктуально сдержали и в январе 1854 года нагрянули вновь, потребовав решения. Так в результате негаданного, нежеланного знакомства, был подписан Американо-Японский договор. Он вызвал неоднозначную реакцию в японском обществе и использовался противниками сёгуна, как повод для нападок и обличения Эдо-пакуху в слабости и неспособности блюсти государственные интересы. При этом для привлечения сторонников, придания солидности и звучности, оппозиция потребовала передачу власти, пребывавшему все это время в молчаливо-пассивном покое, императору-тенно. Эдо-пакуху в отличие от предыдущих самурайских режимов Камакура-пакуху, Муромачи-пакуху, формально декларировало верховенство императора и подчиненный статус сёгуна. До этого момента никто не посягал на власть сёгуна и нарушение утвердившегося порядка. Так что провозглашаемые лозунги не имели никакого последствия для императора, прекрасно осведомленного в истинном положении вещей. То, что никем всерьез не воспринималось 250 лет, оказалось востребованным, как средство сплачивания противников пакуху в новое время. Подписание в 1858 году отдельного неравноправного Американо-Японского торгового соглашения, послужило добавочной порцией масла в тлеющий костер взаимной неприязни и еще подогрело жар антисёгунской кампании.

В 1860 году ясным днем от рук засланных убийц гибнет второй человек в сёгунской иерархии Наосыко, фактически исполнявший обязанности опекуна, при малолетнем сёгуне. Пролившаяся кровь обозначила местопребывание главных противников пакуху – западные районы страны Чосю и Сасыма. У оппозиции, ослепленной ненавистью к режиму, на тот момент отсутствовало реальное представление о происходящих глобальных политических переменах в мире, но быстро меняющиеся события восполнили этот пробел:

В 1863 году во время торжественного церемониального шествия важной персоны, в Сасыме происходит убийство английского торгаша-ротозея, который любуясь невиданным зрелищем и не удосужился преклонить колени, как того требовал порядок. В том же году, кипящие негодованием противники сёгуна, в провинции Чосю обстреливают из пушек проплывающие по проливу Симоносеки американские суда. Оба случая привели к кооперации западных военных кораблей и последующей опустошительной бомбардировке береговых населенных пунктов. В Чосю даже был высажен 5 тысячный карательный отряд. Военные происшествия наглядно выявили полное оружейное превосходство западных держав и послужив уроком, помогло осмыслить необходимость открытия страны для усвоения технических новшеств.

Оппозиция из Сасыма принимает правоту пакуху, а в Чосю, учитывая серьезность, происшествия прибывает армия сёгуна. Не встретив сопротивления, она расправляется с зачинщиками не успевшими скрыться. Меняющиеся события выталкивают на политическую арену новых деятелей. Они стремятся найти оптимальное и взвешенное решение в свете свежеобрётенных истин: достижения скорейшего объединения и сплочения противников пакуху, при одновременном развитии связей с внешним миром. Им достало мудрости, преступив через амбиции, забыть недавние взаимные распри и заключить союз между Сасыма и Чосю, к которому примкнула и провинция Тоса. Не теряют они времени даром и в области военной подготовки. Очередная попытка пакуху умиротворения мятежной провинции Чосю в 1866 году уже оборачивается полным провалом. Армия сёгуна, вооруженная традиционным способом, не смогла противостоять натиску войск противника оснащенного современным оружием.

В том же 1866 году в Японии происходят неординарные события, восхождение нового императора и нового сёгуна. Новый сёгун идет навстречу оппозиции, признавая приоритет императора и участвует в символической церемонии передачи власти в Киото. Создается вертикаль власти, объединяющая всех. В сформированном прообразе подобия парламента, предполагается мирная развязка спорных вопросов между вчерашними противниками.

Сложившееся положение, не обозначившее точные контуры, не удовлетворяло многих ни с той, ни с другой стороны. Желание внести больше определенности в схему и ясности в головы сомневающихся, подвигло сёгуна к последнему самурайскому походу в январе 1868 года. Армия сёгуна потерпела сокрушительное поражение от вооруженной современным оружием армии сторонников императора и отступив, закрепилась в Эдо. Войска императора обступили город и стали готовиться к штурму. В преддверии последней битвы стороны вступили в переговоры и после продолжительных размышлений, раскладок, дискуссий, пришли к пониманию. Стороны осознали, что в той неординарной ситуации, в коей пребывает страна, продолжение внутреннего конфликта может спровоцировать угрозу внешнего вторжения, попытку экспансии стран Запада, о чём свидетельствовал пример Китая и наилучшим решением будет мирная развязка. Так произошла добровольная отставка сёгуна, что означало конец 265 летней истории Эдо-пакуху и закат династии сёгунов Токугава. В марте 1868 года в Эдо происходит торжественная церемония переселения императора. В августе, подводя черту под былое, провозглашается наступление новой эпохи после 670 летнего правления самураев и нарекается она по имени нового главы государства Мейдзи. Город Эдо переименовывается в Токио.

Произошедшее событие заслуживает того, чтобы рассматриваться как действительно неординарное и удивительное. Дело, разумеется, не в императоре, чья функция, в общем-то, не очень изменилась, продолжая оставаться больше символической, а в том, что Япония за исторически краткий пятнадцатилетний миг, с момента заплыва кораблей адмирала Пери, без грандиозной междоусобной кутерьмы, пришла к единству и согласию. В стране без громких скандалов и споров поэтапно и спокойно провели административную реформу, сформировали кабинет министров, парламент, приняли Конституцию, отменили сословные разграничения, ввели закон о всеобщей воинской обязанности, обязательном начальном школьном образовании и т.д. Немногие страны, могут похвастаться тем, что правящий класс организовал революционные перемены в жизни общества, отказавшись при этом добровольно от привилегий и льгот. Вспомним пример из русской истории, когда всё перешло в стадию Гражданской войны. Все захлестнула мутная волна копившейся веками взаимной нетерпимости, презрения, ненависти. Одна часть народа под корень извела другую, более грамотную и культурную, чьи знания формировались её же великим трудом. Никакой штурм Бастилии, не может сравниться по масштабам кровопролития с Русской революцией 1917 года. В предыстории Гражданской войны много внимания уделяется раскладу неких объективных обстоятельств, поведению отдельных персон. Но все это, подобно декорации, имеет внешнее отношение и не приближает к уяснению сути поразительного явления. Причина же скрывается в том, что жизнь веками протекая в обстановке господства рабовладельческой аристократии, неизменно располагала к привычкам безнаказанности, распущенности, к высокомерию, предрассудкам, самоуверенности и ненависти. Она не предполагала философию и интроспектного размышления. В ней отсутствовали барьеры самоконтроля и нормы схожие с моральными правилами конфуцианского учёного, самурая или джентльмена, предполагающие значимость слова, боязнь крайних пределов. В русской бытности никогда не приветствовались отвлеченные философствования, чему потворствовала и ортодоксальная религия, не допускающая сложного мнения. Само слово «государство» в русской лексике, этимологически восходя к имени персидского правителя Хосрова I, подразумевает только авторитарное правление «Цезаря» и другого аналога не существует. Правящая верхушка, подобно литературным героям Троекурову и Дубровскому, до сего дня не сомневается в своих достоинствах, допустимости распущенности или разбойного своеволия. Народ, в свою очередь, равняясь на пример элиты, всё принимает как должное, как нормальный, непременный атрибут крутого, благородного образа жития. Так что, ведя речь о просвещённости и культуре исчезнувшего дворянства не нужно преувеличивать её уровень и винить во всех грехах большевиков—коммунистов. И не нужно заблуждаться, оглядывая редкие примеры достойного бытия отдельных аристократических особ. Их поведение никогда не выходило за пределы внешнего копирования манер поведения западноевропейских «денди». Оно не имело ни влияния, ни значения для народа и лишь подчёркивало ширину полосы социального разделения, фактического отчуждения. Элиту и простых людей, сложно расценивать как представителей одного народ, единую нацию, что подтвердили и доказали революционные события. Это были наглядные итоги эпохи крепостничества. Русская жизнь выделялась своей особой непохожестью на прочие формы, и она сформировала русского человека отличного от прочих. Столь же разного как герои «Войны и Мира» Толстого отличаются от персонажей Голсуорси в «Сагах о Форсайтах».

Японский феномен не сложен для понимания, стоит лишь раздвинуть пелену, сотканную из предвзятых убеждений и трогательных рассказов иных русских сочинителей, об отсталой азиатской стране, пребывавшей в феодальном болоте. Такая классификация нивелирует и препятствует рассмотрению разницы между феодальными системами разных стран и не акцентирует внимание на высокой донаучной культуре, благодаря которой и стал возможен экономический прогресс нового времени Японии, Кореи и Китайских государств. Японский «феодализм» выделялся образованностью, собранностью, дисциплинированностью, отсутствием крепостнической зависимости, самоуправства землевладельцев, значимостью денежного обращения и торгово-ремесленного сословия. К этому следует добавить постоянную устремленность правящего сословия на самообразование. Все общество объединялось, скреплялось не религией, а философией буддизма и конфуцианства ориентировавшими на самосознание. Кодекс чести самурая–бусидо, был облечен в одеяния буддизма и не противоречил конфуцианству, о чём свидетельствует утверждение, что «Можно выделить три главных внешних проявлений человека: его внешний вид, манеру писать и говорить». Дзен-буддизм, столь популярный ныне в мире, утвердился тоже благодаря целеустремлённости самураев.

Высокое требование, предъявляемое к себе господствующим сословием, выделявшимся образованностью, увлеченностью литературой, поэзией, философией, воспитывало в народе уважение к знаниям, стремление к подражанию. В эпоху японского «феодализма» немыслимо было столкнуться с каким-нибудь самураем, чье поведение выходило бы за рамки рекомендуемых норм этикета и ритуала. Такое поведение считалось порочащим достоинство и звание самурая. Они помнили, что «самурая уважают за хорошие манеры», что «нельзя жить чувствуя, как в сердце пылает позор».Подобное, прослеживается в другой островной стране--Англии, где неписанный кодекс поведения джентльмена стал примером подражания других сословий.

В русской феодальной системе оргии дворянина, самоуправство помещика, неконтролируемое поведение офицера, расценивалась как норма, ничем не примечательный эпизод. Власть ведь тем и хороша, что позволяет быть над прочими, а иначе что же это за власть? Японская действительность отличалась от подобной «Пошехонской» системы тем, что жизнь всего общества диктовалась приоритетом философии. Все социальные отношения укладывались в понятную всем этическую рамку. В ней обретались вызывающие восхищение принципы, подобные тому, что: «Мелочные дела и неудачи не столь важны, но о правильности нашего поведения судят по мелочам». Она не могла породить Чичикова, Ноздрёва, Обломова, Иудушку Головлёва, прочих «братьев» и «сестёр», в коих при всех природных различиях, прослеживаются общие комплексы маеты нерегулируемого инстинкта.

Приход нового исторического времени, выделенного именем императора Мейдзи, отнюдь не означал, что власть перешла к его Величеству, стала его прерогативой. Решение всех политических и экономических вопросов перешло к реформаторам, создавшим по западным аналогам парламент и кабинет министров. Шаг за шагом, неотступно и настойчиво новая власть принимала решения, необходимые для преодоления технического отставания от Запада. Также как в далеком прошлом направлялись студенты для обучения и восприятия передового опыта в Корею, Китай, в эпоху Мейдзи командировались будущие специалисты в Америку, Англию, Германию, Францию. В 1881 году более 50 человек, представляющих реформаторское ядро новой Японии, отправилось в двухлетнюю учебно-познавательную кругосветную поездку, дабы непосредственно, воочию оценить опыт передовых государств. Больше всего японскую элиту впечатлили и вдохновили достижения Пруссии. Под руководством Отто фон Бисмарка она в кратчайшие сроки, основываясь на образовании, дисциплине, усердии и милитаристском рвении, выдвинулась в разряд передовых государств и преподала впечатляющий урок Франции, веками господствовавшей на континенте. Новый германский порядок был понятен, отвечал настрою новаторов, включая приоритетное значение, придаваемое образованию и ученым людям. Япония постаралась, как можно полнее скопировать Прусскую модель, включая энергетическую ауру идеологического обеспечения, которая соответствовала настрою души самураев.

В Англии внимание правительственной делегации привлек богатый накопленный опыт в области развития флота. Он позволил небольшому островному государству стать великой державой, что тоже подходило, учитывая схожесть географических позиций. Япония, ни на йоту не сомневалась в ценности своих культурных обретений и накоплений, и не собиралась разменивать их, понимая, что в этом отношении Запад не имеет превосходств, не может ничему научить. Проблема была связана с техническим отставанием и только в этом вопросе, она без высокомерия, соглашаясь со своим отставанием, старалась перенять, копировать передовой опыт, считая его актуальным, нужным. Следует заметить, что другие страны Дальнего Востока традиционно, также категоричны в этом вопросе и благодаря этому смогли пронести, сохранить свою оригинальную культуру до наших дней через все пороги глобализации. Прошлое и настоящее в обычаях, в традициях повседневно, повсеместно пребывают рядом. Они никого не удивляет, хотя даже одеяния прошлого в некоторых странах, можно узреть лишь на подмостках балаганов. То есть Восток не имел в намерения «косить» под Элвиса Пресли или Мадонну, понимая, что копия не может превзойти оригинал. В странах Восточной Азии, всегда чётко чувствовали цену вопроса и понимали, где находятся пределы «вестернизации».

Если реформы Петра1 в России сопровождались массовым приходом иностранцев, что впрочем ненамного подогрело градус европеизации, то японскую «перестройку» (также как позже корейскую и ныне китайскую) воплощали отечественные кадры. Это факт, наглядно доказывает, что страна никогда не отрывалась от Азиатского континента. Предполагающие периодический дрейф Японии из Азии в Европу и обратно не ведают о прочности корней мировоззрения. Японское государство взросло под влиянием Китайской, Корейской цивилизации и взгляды складывались под теми же воззрениями философии даосизма, конфуцианства и буддизма. Из чего следует, что присутствовало единодушное уважительное отношение народа к образованию, способствующее успеху реформ. Отмена социальных ограничений создала благоприятные условия для одаренных детей простолюдинов, позволив им пройти в распахнувшиеся двери вузов и опираясь на способности всходить по административным ступеням. Успешному перерождению Японского государства способствовал и настрой общества, привыкшего ответственно, дисциплинированно, без ропота воспринимать команды сверху и послушно следовать в указанном направлении. Тем более, что новые веяния отвечали чаяниям народа, предлагая выбор и лучшие условий жизни.

Нельзя сказать, что в обществе наблюдался единодушный радостный настрой в связи с приходом новой эры. Значительная масса тех, кто вчера входил в элитное самурайское сословие, были недовольны обретённым статусом. Новая управленческая элита администрации и армии формировалась, особенно, на первом этапе, в основном из представителей западных провинций, в прошлом пребывавших в немилости, что также, не могло не вызывать раздражения у бывших сторонников сёгуна. Подобные настроения пробуждали беспокойство правящей верхушки, и в ней вызрела мысль, направить таящую опасность энергию на внешние завоевания. Замысел вдохновлялся и примером великих держав, чьи колониальные владения пестрели подобно лоскутному одеялу во всех уголках планеты.

Сама идея, учитывая самурайский менталитет, ни у кого возражений не имела, но в свете предстоящих планов милитаризации, выплывали некоторые детали-проблемы, которые в новое время, учитывая масштабность мероприятия, следовало брать в расчет. В Японии, как уже сообщалось, еще на заре седьмого века, указом принца Сетоку дозволялась свобода вероисповедания, что ныне трактуется как свобода совести. И примерно с того же времени официальной идеологией государства служил буддизм. Буддизм, как и конфуцианство в видении правителей эпохи Мейдзи, явно не вписывались в рамки предстоящих задач и не мог быть подспорьем в планах милитаризма. В результате недолгих размышлений приходит решение на введение ограничений на учение Будды и на свет выносится исконно японская религия синтоизм. В координатах синтоизма (пути богов) комфортно размещалась и фигура императора-тенно, потомка богини Аматерасу. Японский миф о божественном происхождении власти тенно, приобрёл популярность именно в эту эпоху. По замыслу верхов, таким образом, вся конструкция обретала единый смысл и направленность. Не следует думать, что отбрасывание буддизма сопровождалось гонениями верующих, сожжением и уничтожением храмов. Такой апокалипсический, трагический сценарий в Японии был невозможен. Японцы даже в оккупированной Корее пытались иногда ремонтировать ветшающие буддийские сооружения. Просто государство указало, что следует придерживаться других ориентиров, что подтверждает и деятельность, известного философа-буддиста Нисиды Китаро.

Новые политические ориентиры, явственно обнажили также и недостатки конфуцианства. Между тем именно конфуцианство наиболее динамично и без препятствий следовало через все препоны японской истории. Оно благополучно пережило Камакуру пакуху, Муромачи пакуху и обрело прочную почву в эпоху Эдо пакуху, благодаря покровительству сёгунов Токугава. В Японии наличествовали разные течения конфуцианства и авторитет учения был настолько высок, что имел своё атеистическое, рациональное влияние даже на исконный синтоизм. Понимая далеко не исчерпанную потенциальную ценность конфуцианства и невозможность его замены, известный реформатор Хучукава Юкичи не скрывая сожалений, прямо настаивал на пересмотре некоторых философских постулатов учения. И такой необходимый человек, нашёлся. Конфуцианство в трактовке Сипучжи Эйчи, не потребовало коренного изменения привычек. Оно трактовало исполнение обязательств как путь к прозрению, а упорный труд, как жизненное предначертание. В той части, где обсуждалась старая и вместе с тем горячая проблема «человечности» и «богатства», не стали разделять их. Традиционно конфуцианство не смешивало эти понятия, подразумевая несовместимость личной выгоды с долгом, но Сипучжи Эйчи утвердил новый принцип, что «долг состоит в том, чтобы добиваться выгоды». Изложение конфуцианства из уст Сипучжи Эйчи было принято японским обществом. Чтобы по достоинству оценить его вклад, следует понять, что сей труд не повлёк изменения, ломки сознания народа и новые требования удобно легли в старое привычное русло. Признавая его заслуги главенствующими в японской модернизации, ему был присвоен титул «отца японского капитализма». И данный случай служит наглядным примером важности мировоззренческого обеспечения экономических реформ.

Часть реформаторов считала долгом Японии немедленно вклиниться и принять участие в территориальном «распиле» планеты, другая предлагала подождать, пока страна накачает до нужных кондиций экономические мышцы. Бурные дебаты разразились не совсем безобидным скандалом, стоившим жизни некоторым архитекторам японской перестройки. Эпоха обновления выдвинула целый ряд неординарных политиков, идеологов, стараниями, трудами коих и произошла модернизация корабля, именуемого Японией, определился курс его движения. Страна многим обязана Есиде Сеину, Хучугаве Юкичи, Сайко Такамори, Окубо Тосимичи, Сипучжа Эйчи и др. как своим экономическим прорывом, так и становлением милитаристского духа, приведшим, в конечном счете, к печальным итогам 1945 года.

Нетерпеливые порывы Сайко Такамори встретили препятствие в лице земляка, друга и соратника Окубо Тосимичи. Он считал развязывание войны в Корее преждевременным актом, требующим вызревания до лучших времен, ввиду первоочередности разрешения внутренних экономических задач. Горячий спор вскоре перешел в вооруженный мятеж самураев в 1877 году в Сасыме. Бунт подавляется, и зачинщик Сайко Такамори вынужден был подвести расчеты с жизнью старым, испытанным самурайским способом. Через год совершается акт мщения и гибнет от рук убийц Окубо Тосимичи. Событие стало первым случаем убийства по политическим мотивам в новой Японии, но отнюдь не последним. В дальнейшем, регулярно по мере политической необходимости, практикуется убийственная отставка сомневающихся и не один премьер-министр гибнет при исполнении служебных обязанностей.

В данном же случае, смертельный накал событий ускорил становление политических партий и прочих атрибутов власти, присущих Западу. К 1889 году страна полностью завершила все необходимые подготовительные работы. В ней присутствовали все актуальные технические достижения: телефон, почтово-телеграфная связь, электричество и железные дороги. Она обрела политический облик, схожий с тем, что присутствовал в Великобритании. В основном документе страны, Конституции декларировалось, что император является хозяином страны и Верховным главнокомандующим. Создание всей необходимой административной, законодательной и экономической инфраструктуры обеспечило беспрепятственное продвижение пришедшей в 1890 году промышленной революции и ничто уже не могло помешать ее стремительному выдвижению в ряд высокоразвитых держав.