Б. Г. Реизов как исследователь итальянской литературы

В ноябре 2002 г. исполнилось сто лет со дня рождения видно­го русского ученого-филолога, члена-корреспондента Академии на­ук СССР, заслуженного деятеля науки РСФСР, лауреата Государ­ственной премии СССР, профессора Бориса Георгиевича Реизова.

Труды Б. Г. Реизова свидетельствуют об удивительной много­гранности его научных интересов. Все исследуемые им европей­ские литературы: французская, русская, английская, итальянская, которая в трудах ученого занимает более скромное, но не менее важное место, рассматриваются в их международных контактах, взаимодействии и борьбе во имя создания новых общественных, нравственных и художественных ценностей. Поставив своей зада­чей изучить европейскую цивилизацию как единство противоречий, без которых невозможно было бы развитие науки и искусства, по­знание человека и утверждение общественной и общечеловеческой справедливости, В. Г. Реизов включил в круг своих научных инте­ресов также и итальянскую литературу.

Присущий всем рггботам Б. Г. Реизова глубокий историзм, про­являющийся не только в исследовании быта и литературных форм, но главным образом в изучении общественного сознания и идейной борьбы эпохи, нашел свое полное воплощение в первом на русском языке монографическом исследовании об итальянском Просвеще­нии—в книге «Итальянская литература XVIII века» (1966).

Оценка итальянской культуры XVIII в. обычно рождалась из сопоставления с современной ей французской и английской куль­турой. Происходившие в ней процессы соотносились исследовате­лями с процессами, имевшими место в других странах. И это срав­нение было не в пользу Италии. Задача Б. Г. Реизова заключалась в том, чтобы, отказавшись от многих общепринятых суждений, вос­становить реальный исторический облик эпохи, которая рассмат­ривается автором книги в развитии и непрерывном изменении от прошлого к будущему, как и любая эпоха в развитии человечества.

Б. Г. Реизов как бы заново открывает большой и сложный пе­риод истории итальянского Просвещения, которое изучается в мо­нографии в связи со спецификой национального развития Италии, задачами, поставленными историей перед итальянским обществом XVIII в. Взгляд в историческое прошлое помогает ученому понять эту ушедшую цивилизацию со всеми ее противоречиями и странно­стями, и главное — увидеть реальное лицо страны. То, что казалось далеким, малопонятным и затерянным в веках, оживает под пером исследователя и волнует нас, будит нашу мысль и оказывается со­звучным нашему времени, «потому что чем глубже историческое понимание этого наследия, тем больше сила его художественного воздействия и, следовательно, его роль в становлении современной культуры»¹.

Изучая исторические, правовые, экономические взгляды про­светителей, а так лее их философские и эстетические теории, Б. Г. Реизов стремится ироследить общие тенденции итальянского Просвещения, его связь с европейской литературой эпохи, посколь­ку «контакты и взаимодействия являются исторической необходи­мостью всякого литературного процесса и, следовательно, одной из его закономерностей»². Ученый стремится понять творческую деятельность философа, правоведа или писателя как выражение определенных потребностей времени. Б. Г. Реизов отвергает широ­ко распространенный, особенно за рубежом, взгляд на литературу XVIII в. как на собрание одиноких гениев и великих людей, непоня­тых современниками и опередивших свою эпоху на несколько сто­летий. Это заблуждение особенно сказалось в оценке Дж. Вико, ко­торого даже называли предшественником Гегеля.

Б. Г. Реизов доказывает, что Вико, Беккария, Альфьери, Гоц­ци, Парини были созданы культурой своего времени, «всей суммой обстоятельств, породивших и обусловивших то, что мы называем творчеством и гением». Никто из них не был одиночкой. «Каж­дый, — продолжает автор) книги, — имел иод ногами твердую поч­ву преемственности, каждый опирался на тех, кто был до него и вместе с ним, каждый делал свое дело в борьбе и в согласии с кем-то»³.

В этих противоречивых тенденциях, получивших воплощение в многообразных художественных формах, Б. Г. Реизов прослежива­ет некое динамическое единство литературного процесса, создав­шего итальянское Просвещение. «Необычайное разнообразие худо­жественных форм этой большой литературы соответствует тако­му же разнообразию точек зрения и замыслов писателей, по-сво­ему и закономерно откликавшихся на единую в своих противоре­чиях действительность»⁴. Поэтому Метастазио и Альфьери, Гоцци и Гольдони, Вико и Беккария и многие другие блестящие предста­вители литературы XVIII в., идя разными путями, делали общее дело — создавали национальную культуру, в которой они пытались увидеть первый этап в достижении национального единства.

Так, литература данной эпохи мыслится исследователем прежде всего как борьба, движение и развитие, которые и обусловливают смену эпох, форм познания и литературных направлений. Вместе с тем в этих противоречиях и в этом движении заключается также и единство эпохи, которое возникает из основных ее потребностей, из задач, поставленных перед ней историей и решаемых по-разному различными классами и группировками.

Творчество Гольдони, крупнейшего комедиографа XVIII в. в мо­нографии Б. Г. Реизова «Карло Гольдони» (1957) и в посвященной ему статье⁵ предстает не как взлет гения-одиночки, а как зако­номерное явление в развитии литературы эпохи. О Гольдони су­ществует огромная критическая и научная литература, в которой многие важные проблемы его творчества рассматриваются иссле­дователями иногда в прямо противоположных направлениях. Так, в течение долгого времени творчество венецианского драматурга трактовалось вне какой-либо идеологии и общественных задач, и потому исследования такого рода приобретали характер чистого описательства — точка зрения, сформулированная еще Вольтером, назвавшим Гольдони «живописцем природы».

Б. Г. Реизов рассматривает творчество Гольдони в тесной связи с проблемами итальянского просветительского движения. «Голь­дони, — пишет Б. Г. Реизов, — остро реагировавший на явления вре­мени, был также захвачен всеобщим движением и тоже был "философом"... Он был уверен в том, что нельзя быть художни­ком, не имея своей философии, продуманных, проверенных опытом и размышлением взглядов»⁶.

Изучая произведения Гольдони в контексте эпохи, автор книги решает и такой важный вопрос, как вопрос о традициях и преем­ственности. Гольдони воспринял все лучшее, что могла ему дать культура Италии XVIII в. Он ие просто отверг складывавшую­ся веками народную комедию, а воспринял накопленный ею опыт, отбросив то, что перестало удовлетворять в изменившихся соци­альных условиях. Именно народные «маски» помогли Гольдони.со­здать незабываемые комические персонажи и осуществить рефор­му итальянской комедии.

Творчество Гольдони Б. Г. Реизов рассматривает во взаимодей­ствии с европейской, и прежде всего французской и английской, литературой. Ориентация драматурга на французских и англий­ских просветителей имела исторический смысл; нужно было озна­комить итальянцев с культурой и достижениями передовых стран, обогнавших Италию в общественно-политическом развитии. Осо­бенно большое значение имело для Гольдони творчество Мольера, на которое опирался венецианский комедиограф в поисках ново­го национального, специфически итальянского театра. Именно эта способность Гольдони — понять потребности времени и гак ярко и полно отразить их в своих произведениях, сделала из него мирового писателя⁷.

Творчество Гольдони изучается Б. Г. Реизовьгм в совокупности различных его сторон, в его движении и совершенствовании, как единство и как процесс, развивающийся в зависимости от форм общественной и политической жизни Италии XVIII в. Так, вместо немудрствующего нравоописателя, каким обычно изображали его многие исследователи, в книге Б. Г. Реизова Гольдони показан как передовой писатель своего времени, человек широкообразованный и ясно понимающий цели и задачи борьбы за новые культурные ценности, за новую итальянскую литературу.

Другим аспектом научных интересов Б. Г. Реизова является изу­чение итальянского романтизма: статьи о Л.ди Бреме и по тео­рии романтизма, об эстетике Леопарди, об исторических драмах А. Мандзони и романе М.Д'Адзельо и некоторые другие⁸. В этих статьях, являющихся как бы продолжением фундаментальных ис­следований ученого о французской романтической историографии, о французском историческом романе и драме, Б. Г. Реизов рассмат­ривает итальянское романтическое движение, выросшее из нацио­нально-освободительных устремлений, в широкой общеевропейской перспективе. Он подчеркивает, что «международный обмен идея­ми не уничтожает национального своеобразия —напротив, он дела­ет культуру народа более самобытной и помогает решать задачи, аналогичные задачам всей Европы»⁹.

Включая итальянский романтизм в сферу европейских духов­ных интересов, Б. Г. Реизов отмечает значительное влияние на по­литические, философские и эстетические идеи романтиков не толь­ко английской и французской эмпирической и сенсуалистической философии XVIII — начала XIX в., но также и немецкой идеалисти­ческой философии тождества. Первый среди исследователей ита­льянского романтизма Б. Г. Реизов говорит о скрытом философ­ском смысле эстетики Л.ди Бреме, видного либерального писате­ля, создававшего теорию романтизма, опираясь на натурфилосо­фию Шеллинга, которая в интерпретации ди Бреме сыграла важ­ную роль в итальянской жизни эпохи Реставрации. Философская и поэтическая сущность романтической системы, по мысли ди Бре­ме, в том, что она воспринимает мир как единое целое, как тож­дество; писатель-романтик изображает мир во всем его многооб­разии и противоречивом единстве. Романтическое искусство выше классицистического, поскольку представляет творчество не одно­го какого-либо народа, а всего человечества. Труды Л.ди Бреме, подчеркивает Б. Г. Реизов, открывали новые перспективы для ита­льянского искусства и политической мысли. «Его эстетика, — за­ключает ученый, — создавала новую Италию, вступающую в свое Рисорджименто, готовила новых людей, жертвовавших собою для национального освобождения и более справедливого общественного строя»¹⁰.

Б. Г. Реизов выступает новатором и в истолковании эстетики крупнейшего итальянского поэта XIX в. Дж. Леопарди. Вразрез с общепринятой традицией, особенно среди зарубежных литературо­ведов, объяснять философию и художественное творчество поэта его семейными и личными невзгодами, Б. Г. Реизов показывает, что «мировая скорбь» Леопарди имела глубокие исторические причи­ны. Пессимизм Леопарди коренился в бедственном положении Ита­лии, поэтому художественное творчество рассматривалось им как единственная возможность служения родине, а вопросы эстетики приобретали важность не только в теоретическом, но и в обще­ственном плане.

Стремясь проследить становление эстетических взглядов Лео­парди, Б. Г. Реизов изучает движение мысли поэта в сложных усло­виях идейной борьбы его времени, учитывая достижения европей­ской философско-эстетической мысли XVIII - начала XIX в., вклю­чая в поле своего зрения и хорошо известную Леопарда античную философию и эстетику, а также сочинения современных ему писа­телей-романтиков. Страстно увлекаясь античностью, Леоиарди вы­ступил с резкой критикой романтического искусства, противопоста­вив ему искусство античное. Именно античные поэты, и прежде все­го его любимый Гомер, помогли ему перейти от своеобразного язы­чества, окрашенного сенсуализмом, к стихийному материализму и обосновать эстетическую систему, близкую к системе Л. ди Бреме. Важную роль в этом процессе Б. Г. Реизов отводит немецкой фи­лософии тождества, в которой Леопарди увидел нечто подобное античному пантеизму и необходимое для идейного развития XIX в. Рассматривая искусство как средство иознания, Леопарди полагал, что великий поэт может своим поэтическим воображением одухо­творить мир и познать конечную истину.

Б. Г. Реизов изучает не только эстетические теории романтизма, но и художественное творчество эпохи, и прежде всего историче­ский роман и драму, вскрывая их острополитичсский и современ­ный смысл. Для итальянских романтиков, так же как и для фран­цузских либеральных историографов и писателей, важное значе­ние имела проблема истолкования истории, которую они понимали как закономерный процесс поступательного развития, а не просто смену эпох. Оптимизм романа М. Д'Адзельо «Этторе Фьерамоска», изобразившего одну из самых мрачных эпох господства иноземцев в истории Италии, заключался, по мнению Б. Г. Реизова, в утвержде­нии идеи общественного развития и исторической необходимости, в силу которых итальянцы обретут свободу¹¹.

В статьях об исторических трагедиях Мандзони «Граф Карма­ньола» и «Адельгиз» Б. Г. Реизов дает совершенно новую интер­претацию этих драм, рассматривая их проблематику не с позиции католицизма Мандзони, как это обычно делается исследователя­ми, а с точки зрения философии истории современного Мандзони буржуазного либерализма, оправдывавшего историческое развитие высшей справедливостью и неизбежным прогрессом человечества. Философия истории Мандзони, создававшаяся под влиянием фран­цузской либеральной историографии, имела своей задачей, подчер­кивает Б. Г. Реизов, утвердить нравственный смысл истории, обна­ружить закономерности в судьбе не отдельной личности, а в судь­бах народов и государств. И в этом заключался нравственный и политический пафос трагедий, убеждавших современных Мандзо- ни итальянцев в том, что только собственными силами они смогут добиться национального освобождения.

Анализ поэтики исторических драм и романа позволили Б. Г. Реизову обнаружить реалистические тенденции, вошедшие в систему реалистического метода следующего поколения итальян­ских писателей.

Литература Италии XIX в. двигалась в том же направлении, что и европейская литература — от романтизма к реализму и но­вым формам искусства конца XIX —- начала XX в. Этому большо­му и сложному периоду посвящена статья Б. Г. Реизова «Итальян­ская новелла (1860-1914)¹². Содержание статьи гораздо шире ее скромного названия. История итальянской новеллы прослеживает­ся Б. Г. Реизовым на широком историко-литературном фоне от ее истоков в эпоху Возрождения и до начала XX в. В иоле зрения ученого оказываются самые различные политические, философ­ские и эстетические проблемы, творческие судьбы, деятельность различных школ и направлений-- все то, что отражало многообра­зие идейных позиций, замыслов и художественных методов этого большого периода.

Важное место в литературном процессе эпохи принадлежало новелле. «Она позволяет... понять, — пишет Б. Г. Реизов, — пробле­матику нравственной жизни и духовных исканий нескольких поко­лений, заглянуть в самую душу народа, раскрывающуюся в массе глубоких, трагических и поучительных историй»¹³.

Завершают исследования Б. Г. Реизова по литературе XIX в. ста­тьи о Л. Пиранделло и о восприятии его произведений в России¹⁴. Творчество Пиранделло рассматривается ученым как итог и одно­временно отрицание веристского искусства и утверждение нового художественного стиля — «юморизма», отвечавшего новым потреб­ностям итальянской действительност на рубеже XIX и XX вв.

Таковы в общих чертах основные вопросы итальянской лите­ратуры XVIII-XX вв., в разработку которых Б. Г. Реизов внес ве­сомый вклад. Даже самое краткое рассмотрение этих вопросов и метода исследования ученого позволяет нам, его ученикам и по­следователям, еще раз убедиться в том, что труды Б. Г. Реизова, посвященные преимущественно литературе прошлого, сохраняют удивительную связь с современностью и продолжают работать на будущее

.Примечания

1. Реизов Б. / ' Итальянская литература XVIII века. Л., 1966. С. 353.

2. Там же. С. 347.

3. Там же. С. 30.

4. Там же. С. 352.

5. Реизов Б. Г. Комедии Карло Гольдони j j Гольдони К. Комедии: В 2 т. Л.; М., 1959. Т. 1. С. 3 -63.

6. Реизов Б.Р. Карло Гольдони. Л.; М., 1957. С. 33.

7. Реизов Б. Г. Карло Гольдони в мировой литературе // Вопросы литературы. 1961. №9. С. 235-236.

8. Реизов Б. Г. 1) Лодог.ико ди Бреме и теория итальянского роман­тизма // История и теория литературы: Сб. статей. Л., 1986. С. 100-109; 2) Эстетика Леопарди // Историко-литературные исследования: Сб. ста­тей. Л., 1991. С. 72-104; 3) Исторический смысл трагедии А. Мандзони «Граф Карманьола» // История и теория литературы. С. 82-100; 4) Тео­рия исторического процесса в трагедии А. Мандзоии «Адельгиз» // Из истории европейских литератур. Л., 1970. С. 266-285; 5) Алессандро Ман­дзони — романист, драматург, историк // Мандзони А. Избранное. М., 1978. С. 48; 6) «Романтические бои» в Милане // Стендаль: Философшг истории. Политика. Эстетика. Л., 1974. С. 319-327.

9. Реизов Б. Г. Лодовико ди Бреме и теория итальянского романтизма. С. 102.

10. Там же. С. 108.

11. Реизов Б. Г. Исторический роман М. Д'Адзельо «Этторе Фьерамо- ска» // Реизов Б. Г. Из исюрии европейских литератур. С. 286-308.

12. Реизов Б. Г. Итальянская новелла (1860-1914) // Там же. С. 309-

330.

13. Там же. С. 330.

Реизов Б. Г. 1) Роман Луиджи Пиранделло «Покойный Маттия Паскаль» // Там же. С. 331-345; 2) Луиджи Пиранделло в России // Там же. С. 346-352.ПРОБЛЕМА СТАНОВЛЕНИЯ ЛИТЕРАТУРНОЙ НОРМЫ ИТАЛЬЯНСКОГО ЯЗЫКА В ТРУДАХ ПРОФ. А. А. КАСАТКИНА

Видный ученый-романист А. А. Касаткин в своих работах раз­вивал лучшие традиции романистической школы, сложившиеся в Петербургском, Петроградском, затем Ленинградском университе­те благодаря деятельности таких выдающихся исследователей, как академики А. Н. Веселовский и В. Ф. Шишмарев, унаследовав от них широту филологических интересов. В трудах А.А.Касаткина получили отражение вопросы истории романских языков, прежде всего итальянского, философские и социальные аспекты изучения языка, язык и право, роль языка в развитии культуры, лексико­графические вопросы, язык и диалект. Этим и другим проблемам А. А. Касаткин посвятил более 60 научных работ, в том числе п монографию «Очерки истории литературного итальянского языка XVIII XX вв.» (Л., 1976).

Магистральной линией исследований ученого в течение мно­гих лет становится формирование нормы итальянского языка как общепринятого стандарта, образца, «следование которому в гла­зах общества становится обязательным или, по крайней мере, желательным»¹. Этому вопросу посвящена докторская диссерта­ция А. А. Касаткина «История формирования нормы литературно­го итальянского языка (XVIII-XX вв.)», защищенная им в 1973 г.

Становление нормы итальянского языка А. А. Касаткин считает узловой проблемой его истории. «Весь ход истории литературного языка, - утверждает он, может быть рассмотрен как его норма­тивное развитие, как процесс возникновения и изменения, распро­странения и утверждения языковой нормы»². Нормативность — им­манентное свойство языка. К языковой норме А. А. Касаткин подхо­дит как к диалектическому единству устойчивости и изменчивости, как к категории, находящейся в постоянном развитии и обновлении. Особо он подчеркивает социальную обусловленность языковой нор­мы, которая возникает как социально осознанная категория только на определенной стадии исторического развития общества: «В си­стеме духовных ценностей общества она является духовной ценно­стью особого рода, — отмечает А. А. Касаткин, — сочетающей в себе признаки экзистенциальной (наличной) и идеальной нормативной ценности»³.

Языковая норма представляет собой также и эстетический иде­ал создавшего ее общества. В своих работах ученый рассматривает нормативный и эстетический аспекты языка в их взаимодействии и диалектическом единстве.

В истории формирования языковой нормы, тесно связанной с историческим развитием Италии, итальянской нации и ее языка и культуры, А. А. Касаткин выделяет два больших периода: X-XVII и XVIII-XX вв., показывая, что на каждом из этих этапов проблемы языковой нормы обладали своей спецификой, но для обоих пери­одов общим было «движение от множественности к единству как постепенное усиление нормативного начала и возрастание степени языковой общности»⁴.

На раннем этапе становления языковой нормы возникновение письменности было в известной мере актом нормализации язы­ка, так как означало появление фиксированной формы языка, а использование в качестве графической системы латинского пись­ма лишь усиливало тягу к нормативности. А. А. Касаткин изучает важную роль латыни в духовном развитии Италии и ее языка. Под­вергая пристальному анализу первые письменные памятники ита­льянского языка, он ставит проблему взаимодействия и противосто­яния латыни и volgare. В статье «К тысячелетию первого памятни­ка итальянского языка («Carta Capuana», 960 г.)»⁵, рассматривая знаменитую «Капуанскую грамоту» и другие аналогичные судеб­ные документы X в., составленные на латинском языке, в которых свидетельские показания записаны на volgare, А. А. Касаткин видит в них определенные признаки присутствия эмбриональной языко­вой нормы, свидетельствующие о сознательном противопоставле­нии народного языка латыни.

В эпоху Возрождения проблема противостояния латыни допол­няется проблемой «учебы» у древних языков. В статье «Античное наследие в культуре Возрождения»⁶ А. А. Касаткин, говоря о пред­почтении гуманистами XV в. латинского языка народному как иде­ального языка Р1талии, наследницы античной культуры, подчерки­вает, что в конфликте volgare с гуманистической латыныо победа оказалась в силу исторических причин на стороне народного языка. На новом этапе развития гуманистического движения в XVI в., из­вестном как umanesimo volgare, достижения латинского и греческо­го языков в области культа формы переносятся на volgare, который становится выразителем идейной программы Возрождения.

Важный аспект проблемы «volgare и латынь» в применении к научной прозе А. А. Касаткин рассматривает, изучая труды выда­ющегося ученого и писателя XVII в. Г. Галилея⁷. Отказ Галилея от латыни в научных трудах и переход к народному языку не только способствовали победе volgare над латыныо в области научной про­зы, но и внесли вклад в развитие и совершенствование народного языка. Избрание Галилеем новой языковой формы, подчеркивает А. А. Касаткин, диктовалось самой логикой борьбы старого и но­вого мировоззрения в науке: «Устаревшие научные догмы облека­лись, как правило, в традиционную языковую форму, т. е. латынь, новые открытия и их принципиально новое обобщение тяготели к новому языковому оформлению, т. е. к народному языку». Гали­лей полагал, что народный язык обладает достаточным богатством и совершенством, чтобы «обсуждать и объяснять на нем понятия всех отраслей науки»⁸. Благодаря высоким достоинствам научной прозы Галилея, сочетавшей в себе живую разговорную речь и луч­шие достижения литературного языка, укрепился международный престиж итальянского языка в XVII в.

Другой важной проблемой языковой нормы на ранней стадии развития итальянского языка А. А. Касаткин считает выдвижение ведущего диалекта, обусловленное историческими и политически­ми причинами, и создание на его основе высоких образцов в области поэзии и прозы, закрепивших за ним статус литературного языка. Так, спонтанное проявление нормативности в первых памятниках на volgare сменяется закономерными поисками нормы в литерату­ре XII—XIII вв. А. А. Касаткин характеризует первую сознательную попытку выйти за пределы диалекта и создать сублимированный поэтический язык на примере сицилийской школы куртуазной по­эзии XII в. при дворе Фридриха II Гогенштауфена в Палермо. Уче­ный подчеркивает, что в тех исторических условиях могла возник­нуть лишь региональная норма или, точнее, региональные нормы (например, ломбардо-веиецианский язык) как наивысшая возмож­ная форма языковой нормы.

Только выдвижение в XIII в. тосканского, вернее, флорентий­ского как первого среди остальных диалектов Италии, в силу экономической и' культурной гегемонии Флоренции, и деятель­ность «трех венцов»—Данте, Петрарки и Боккаччо, в области литературы и языка, закрепивших примат флорентийского, как литературного языка Италии, можно рассматривать, по мнению А. А. Касаткина, как серьезную попытку языковой унификации в политически раздробленной стране. Достижение языкового един­ства было шагом к достижению политического и национального объединения. Важное значение в этом отношении А. А. Касаткин придает теоретическим трудам Данте, его трактату «О народном красноречии» (1304 -1307), задуманном как всеобъемлющая поэти­ка volgare. Народный язык мог противостоять латыни только как язык с определенной нормой. Обобщив опыт языкового развития Италии, трактат Данте сделался ученым обоснованием volgare illus- tre — идеального общего языка страны, а практическим его вопло­щением явилась «Божественная комедия», которая уже современ­никами великого поэта воспринималась как наиболее авторитетное свидетельство общеитальянской нормы. Так, уже в эпоху Данте ра­но сложившееся представление о языковой норме воспринималось в известной степени как эстетический идеал.

Исторические изменения языковой нормы носят сложный и мно­гозначный характер. С изменением системы языка, составляющей основу нормы, меняется и сама норма, на которую воздействуют самые различные факторы: политические и правовые теории, лите­ратурные и языковые взгляды, художественное творчество, т. с. вся культура общества. А. А. Касаткин придает первостепенное значе­ние в деле кодификации языковой нормы книгопечатанию. Измене­ние условий распространения нормы, начиная со второй половины XV в., и ее адресата (им стали более широкие круги) повлияли и на саму норму, сделав ее более всеобщей и тем более обязательной. К XVI в. уже относится первая попытка кодификации грамматиче­ских и лексических норм volgare, предпринятая известным поэтом- петраркистом и филологом II. Бембо в его трактате «Рассуждение в прозе о народном языке» (1525).

Показывая, что каждой исторической эпохе свойственны свои представления о языковом каноне, А.А.Касаткин выявляет диа­лектический характер развития языковой нормы на примере раз­вернувшегося в XVI в. и продолжавшегося вплоть до конца XIX в. «спора о языке» — questione della lingua. Это была полемика о норме общеитальянского литературного, а затем и национального языка. Опираясь на обширную критическую литературу, А. А. Касаткин показывает сложный и противоречивый характер этих споров. «Ко­дификация норм народного языка, являющаяся исторической, об­щественной необходимостью, не могла, естественно, обойтись без полемики, без борьбы мнений, определявшейся конкретными усло­виями страны и эпохи», — подчеркивает он⁹.

В XVI в., в пору упадка Флоренции, гегемония тосканского диалекта и флорентийская основа итальянского языка ставятся под сомнение. Оппозиция тосканскому и его защита, осложнен­ная еще и тем, следует ли ориентироваться на язык «трех вен­цов» или на современный узус, составляют сердцевину споров тос- канистов и антитосканистов. В своих работах А. А. Касаткин пока­зывает, что лексикографы, грамматисты, писатели, причастные к процессу кодификации языка, приняли непосредственное участие в «споре о языке». Их теоретические взгляды получили отраже­ние в их «практике», т. е. в создаваемых ими словарях (словари Ф. Алуино, Академии Круска), грамматиках (трактат П.Бембо), в литературных произведениях (например, у Н. Макьявелли, позднее у А. Мандзони), которые становились источниками языковой нор­мы.

Уже на первых порах возникновения «спора о языке» защи­та флорентийского как нормы общего языка Италии проникнута у гуманистов гражданственным пафосом. Макьявелли видел в фло­рентийском фактор общеитальянского единства¹⁰. В своем тракта­те «Диалог о языке» (после 1512 г.), написанном в форме разго­воров с теныо Данте, автор книги «Государь» отдает предпочте­ние народному языку перед латыныо, отождествляя литературный язык с языком Флоренции, и призывает ориентироваться не толь­ко на язык «трех венцов», но и на живую флорентийскую речь. Художественная проза Макьявелли, соединяя в себе ученую и на­родную струю, явилась примером сублимированной прозы XVI в. и в известной степени стала источником нормы. «Тезис об ис­торической изменчивости языка, — подчеркивает А. А. Касаткин, — ... мысль о том, что письменный язык должен быть связан с живой речью страны, учение о примате грамматики (Макьявелли принад­лежит известный афоризм: «Глагол —вот связующая цепь и нерв языка»), антисхоластическая теория заимствований (Макьявелли считал, что язык без лексических заимствований невозможен) де­лают трактат Макьявелли выдающимся памятником лингвистиче­ской мысли позднего Возрождения»¹¹.

С процессом кодификации родной речи, регламентации ее лек­сических и грамматических норм тесно связана идея «защиты и прославления» родного языка, широко распространенная в эпо­ху Возрождения. Достаточно хорошо известен манифест Плеяды. В Италии с «защитой и прославлением» народного языка высту­пил Ф. Алунно, автор трех крупных словарей итальянского языка XVI в.: «Наблюдения над языком Петрарки» (1539 и 1550), «Бо­гатства народного языка на примере Боккаччо» (1543 и 1551) и «Мироздание» («La fabbrica del mondo», 1546)¹².

Социально-исторический смысл работ Алунно А. А. Касаткин видит в стремлении доказать достоинства родного языка, «кон­ституировать его норму». Изучение словарей Алунно приводит А. А. Касаткина к выводу, что ранняя итальянская лексикография генетически связана с традицией комментирования и толкования произведений «трех венцов», поэтому и первые итальянские сло­вари—это словари языка отдельных писателей, предшествующие появлению толковых словарей языка вообще. Составляя словари языка Петрарки и Боккаччо, Алунно стремился утвердить и про­славить volgare, показав его богатство. Он называет народный язык «общим и родным» для всех и «самым прекрасным». Своей целью он ставит «создать словарь, при помощи которого и мы, и потом­ки наши смогут научиться правильному и чистому употреблению народной речи»¹³.

Создание первого толкового словаря итальянского языка Ака­демией Круска (Академия Отрубей, основана в 1583 г.) А. А. Касат­кин рассматривает как важную веху истории языка и истории куль­туры итальянского народа, как свидетельство определенного уров­ня развития этого языка, а также его познания и изучения. Исто­рические изменения словарей отражают развитие лингвистических идей и представлений о языковой норме. А. А. Касаткин показыва­ет, что три издания словаря Круски (1612, 1623 и 1691) утвержда­ли лексические и фразеологические нормы, основанные на примере классиков Возрождения —Данте, Петрарки и Боккаччо¹⁴. Ориен­тация Круски на язык Треченто, подчеркивает А. А. Касаткин, бы­ла исторически оправдана в условиях упадка Италии XVII в. Таким путем обеспечивалась устойчивость языковой нормы, а ориентация на живой флорентийский узус в эпоху, когда Флоренция потеря­ла свое первенство, не находила опоры в реальном политическом положении страны.

Однако в XVIII в., когда вышло в свет четвертое издание сло­варя Круски, традиции пуризма превратились уже в тормоз для развития языка, что способствовало оживлению «спора о языке». Только в пятом, последнем, издании словаря (1863) Круска отошла от традиционного тосканизма. Давая исторически обусловленную оценку словаря Круски, ученый называет его «источником истории языка в самом широком смысле слова» и «важным памятником нескольких столетий итальянского языка»¹⁵.

А. А. Касаткин отмечает международный резонанс деятельно­сти Академии Круска: она оказала известное влияние на учрежде­ние по инициативе Ришелье Французской Академии (1635) с целью составления словаря французского языка и его грамматики. Сло­варь Круски стал образцом для первого словаря Испанской Акаде­мии— «Словаря авторитетов» (1726-1739), а также для известного словаря английского языка Сэмюеля Джонсона 1755 г.

Историческая и социальная обусловленность языковой нормы, диалектичность ее развития с особой тщательностью прослежива­ются А. А. Касаткиным на заключительном этапе языковой унифи­кации Италии —в XVIII-XX вв. По мнению ученого, XVIII в. — это «непосредственная предыстория итальянского языка»¹⁶. Утвердив­шиеся в XVI-XVII вв. каноны «избранного языка» вступили в про­тиворечие с духом обновления и прогресса, с новыми идеями, ко­торые нес с собой век Просвещения. В это время полемика о язы­ке приобретает глубокий общественно-философский смысл, отра­жая острые идейные противоречия эпохи. «Стремление к обновле­нию языка, вдохновляющееся просветительскими идеями, вопло­щенное в теоретических исканиях и в литературном творчестве, — утверждает А. А. Касаткин, — составляет доминанту истории лите­ратурного языка Италии XVIII в.»¹⁷. В рационалистических тео­риях языка просветителей все отчетливее звучит мысль, выражен­ная Макьявелли, об исторически закономерном изменении и раз­витии языка. Просветители по-новому представляют себе идеал языковой нормы. Защита тосканского дополняется идеей языко­вой свободы. В своих трактатах и полемических выступлениях тео­ретики языка высказываются за живой и действенный язык, по­нятный всем итальянцам. Язык произведений самих просветите­лей стал выражением их языковой программы, т.е. источником нормы.

С позиции рационалистически понимаемой языковой нормы в XVIII в. ведется борьба с пуристскими канонами словаря Круски. Дж. Баретти на страницах венецианского журнала «Литературный бич» высмеивает «старомодный тосканизм» и противопоставля­ет ему «всеобщий язык» (lingua universale), «отвечающий нуждам всей нации и являющийся ее общим достоянием»¹⁸. Еще более ради­кальную позицию занял миланский журнал братьев А. и П. Верри «Кафе», опубликовавший «Официальный отказ авторов настояще­го периодического издания от Словаря Круски» (1764), в котором журнал выступил против так называемой «чистоты тосканского языка», отрицая традиционный пуризм и провозглашая полную свободу заимствований из других языков.

Принцип свободы в вопросах языка, выдвинутый просветителя­ми, помогает Ч. Беккарии, видному правоведу, автору знаменитой книги «О преступлениях и наказаниях» (1764) и стилисту, в тракта­те «Исследование о стиле» (1770) оправдать языковое и стилисти­ческое новаторство. Бсккария понимает индивидуальность стиля как форму проявления языковой свободы. Стиль, по его мнению, детерминирован объективными факторами: «совокупностью идей нации, ее интеллектуальной жизиыо, которая находится в постоян­ном движении»¹⁹. В силу того что прогресс стиля отражает про­гресс идей, всякая фиксация языка, по мысли Беккарии, ограничен­ная избранными классическими текстами, наносит ему непоправи­мый вред. В своих научных трудах Бсккария, продолжая традиции Галилея, обратился к итальянскому языку, соединив опыт художе­ственного повествования и научной прозы и тем самым еще более укрепив авторитет итальянского литературного языка.

Тосканизм в XVIII в., как показывает А. А. Касаткин, был мно­гоструйным течением, в котором представлены весьма несходные элементы, в смысле как конкретной языковой ориентации, так и социально-философских воззрений и литературных вкусов.

Пафос защиты тосканского у Дж. Вико, круппейшего филосо­фа, историка, правоведа и филолога XVIII в., соединяется с идеей закономерного развития итальянского языка. В «Суждении о Дан­те» Вико высказывает мысль о том, что язык «трех венцов» имеет значение «нормы и недосягаемого образца», а «Божественная ко­медия» — это источник «прекраснейшего тосканского языка».

В «Новой науке» (1725), утверждая принцип историзма, Вико разрабатывает концепцию неизбежного исторического изменения языков — от божественного и героического языков к человеческо­му, считая этот последний высшей ступенью в развитии языка. Эта концепция, утверждает А. А. Касаткин, «теоретически оправдыва­ла и утверждала закономерность и необходимость развития ита­льянского языка»²⁰, подводя итог прежнему его развитию и наме­чая пути дальнейшего движения. Мысль Вико о том, что «чело­веческий "Ум по самой своей природе склонен наслаждаться Еди­нообразием», заключала в себе, по мнению А. А. Касаткина, пред­ставление об идеальной языковой норме как социально осознанной категории, которая воспринималась как эстетический идеал данно­го общества.

Философское обобщение рационалистических теорий языка XVIII в., утверждение того, что только свобода, основанная на разуме, должна определять развитие языка и кодификацию его норм, находит отражение в лингвистических трудах М. Чезаротти, крупнейшего языковеда Просвещения, переводчика на итальян­ский язык «Илиады» и «Песен Оссиана», политического деятеля, неоднократно встречавшегося с Наполеоном. В «Опыте философии языков, в приложении к итальянскому языку» (1785) и в «Рассуж­дении о философии вкуса» (1783) Чезаротти, отстаивая идею о «естественном происхождении» языка, выдвигает и обосновывает мысль об исторически закономерном характере изменения и раз­вития языка. С рационалистических позиций ученый-просветитель подвергает критике консервативные каноны Круски и распростра­ненные в XVIII в. представления об изначальной неравноценно­сти языков, их замкнутости по отношению друг к другу и неце­лесообразности заимствований, о статическом характере языков и т. п. В противоположность этим ложным представлениям Чезарот­ти выдвигает принцип равноправия языков, неизбежность и необ­ходимость заимствований («Никакой язык не является чистым» — один из главных тезисов Чезаротти), суверенитет народа в вопросах языка, прогрессивное развитие языка в связи с прогрессом мышле­ния. Чезаротти высказал также мысль о социально-политической обусловленности языка, о связях таких понятий, как «нация» и «язык». «Язык принадлежит нации»,— утверждает Чезаротти.

Теоретические проблемы нормы Чезаротти решает с позиций рационализма, выдвигая три критерия нормы письменного язы­ка: она должна иметь «своим основанием узус, своим советником — пример и своим распорядителем — разум»²¹. Норма оправдывалась не одним авторитетом, как в эпоху Возрождения, а обосновыва­лась рационалистически. Деятельность Чезаротти, подчеркивает

1. А. Касаткин, в значительной степени подготовила программу, с которой выступил в защиту языкового единства Италии уже в дру­гую историческую эпоху А. Мандзони.

Как в творчестве «трех венцов» языковая норма Возрож­дения нашла свое эстетическое воплощение, так и творчество великих художников слова эпохи Просвещения — К. Гольдопи и

2. Альфьери — явилось свидетельством нового и более емкого по­нимания нормы литературного языка в се движении к общеита­льянской норме.

Новый этап в языковых спорах в Италии открыла эпоха Рисорджименто. Движение за единство языка рассматривается А. А. Касаткиным как неотъемлемая часть национально-освободи­тельной борьбы в Италии в XIX в. Языковая консолидация стра­ны в период Рисорджименто становится настоятельной обществен­ной необходимостью, составной частью процесса образования на­ции. Первоочередной задачей этой консолидации, как подчеркивает А. А. Касаткин, было уточнение и совершенствование единой нор­мы литературного языка, т. е. решение questione della lingua.

Важный вклад в осуществление этой задачи внесли многие пат­риоты, участники Рисорджименто, историки, писатели, поэтьг, ко­торые стремились сблизить письменный и устный язык, содейство­вать обогащению итальянского языка и превращению его в нацио­нальный язык, связывая проблему развития языка с политической свободой страны, как, например, Уго Фосколо, автор известного романа «Последние письма Якопо Ортиса» (1802), которым зачи­тывалась вся передовая Италия и который до появления «Обру­ченных» Мандзони был образцом новой гражданственной и эмоци­ональной итальянской прозы.

Итальянский романтизм, идейно оформившийся после 1815 г., был не только наиболее полным выражением идеалов националь­но-освободительной борьбы, он внес много нового в решение «спо­ра о языке». Идея воспитания итальянцев в духе либерализма и свободомыслия получила отражение в языковой программе роман­тиков. На страницах журнала «Кончильяторе» («Примиритель», 1818-1819) они культивируют литературный итальянский язык, ви­дя в нем один из способов сплочения нации. Борясь с догматически­ми канонами Круски и продолжая в известной степени традиции Чезаротти, уже Л.ди Бреме, Дж. Берше, С. Пеллико и другие ро­мантики выдвигают идею «европейского» развития итальянского языка, выступают с требованием языковой свободы, естественно­сти и правдивости языка. Более глубоко осознанный принцип ис­торизма, понимание важной роли народных масс в историческом процессе приводят романтиков к идее народности языка.

Наибольшей оригинальностью отличались в этом отношении, как показывает А. А. Касаткин, до сих пор мало изученные линг­вистические теории Дж. Б. Никколини, убежденного республикан­ца, друга Фосколо и Мандзони, видного драматурга романтической школы. В своем трактате «Какова может быть роль народа в об­разовании языков» (1818) Никколини впервые поставил вопрос о роли народных масс в развитии языка и дал на него радикаль­ный ответ: «...образование и развитие языка есть прежде всего дело человеческого коллектива, дело общества, народных масс, а не великих личностей»²². Обращаясь к истории романских язы­ков, Никколини утверждал, что «само формирование романских языков было творческим актом народов», поэтому народ—«луч­ший хранитель языка и правильного его употребления»²³. Язык представлялся Никколини по своей сущности демократическим об­щественным институтом. Подчеркивая творческую роль народа в развитии языка, итальянский романтик призывал ориентировать­ся на живой народный язык. Защищая роль живого узуса как ис­точника нормы, Никколини стремился решить проблему единства языка, предвосхищая программу Мандзони.

Качественно новый этап истории литературного итальянского языка, который становится национальным языком, и полемику во­круг его нормы А. А. Касаткин связывает с деятельностью Алес­сандро Мандзони, крупнейшего писателя эпохи Рисорджименто, главы итальянского романтизма, автора знаменитого романа «Об­рученные» (1827) и теоретических трудов о языковых проблемах Италии. Изучение Мандзони живой флорентийской речи (сам писа­тель был уроженцем Милана) привело его к убеждению, что един­ственной основой общеитальянского языка должен быть язык Фло­ренции. А.А.Касаткин подробно изучает предпринятую Мандзо­ни переработку своего романа с целью приближения его к живому флорентийскому узусу. «Выполаскивание в водах Арно» «Обручен­ных», как убедительно показывает А. А. Касаткин, было единствен­ным в своем роде трудом, когда «язык литературного произведе­ния, встретившего широкое одобрение читателей, подвергся исправ­лениям на основе определенной программы автора как теоретика языка в соответствии с нормами живой речи и ради укрепления и распространения этих норм. Реализация в такой форме опреде­ленной языковой программы.— утверждает А. А. Касаткин,—бы­ла элементом борьбы за языковое и, следовательно, национальное единство»²⁴. В этом заключалось гениальное провидение Мандзо­ни. Обновленный текст «Обрученных» (1842) явился образцом ита­льянской художественной прозы, наглядным источником общеита­льянской языковой нормы.

Практическое решение Мандзони вопроса нормы получило глу­бокое теоретическое обоснование в его лингвистических работах: во «Введении» к роману «Обрученные», в трактате «Sentir messa», в письме под названием «Об итальянском языке» (1847), в «Докладе министру народного просвещения» (1868) и других, где Мандзони выступает в защиту языкового единства Италии на флорентийской основе, рассматривая единый язык как залог национального объ­единения. Призыв к универсальному языковому единству итальян­ской нации А. А. Касаткин считает главным в концепции Мандзо­ни. Достоинство его теории заключалось в отстаивании тосканско­го, флорентийского характера итальянского языка и соответству­ющих основ нормы. Обращение к языку Флоренции в период после воссоединения и образования единого государства способствовало укреплению преемственности в развитии литературного языка и помогало преодолеть вековой разрыв между письменным и устным языком, к чему стремился автор «Обрученных».

Последней вспышкой языковых дебатов в Италии было полеми­ческое выступление видного лингвиста Г. И. Асколи, который воз­ражал против радикального флорентинизма и предлагал решать конкретные проблемы нормы путем «естественного отбора» слов и выражений. По мнению Асколи, предпочтение флорентийского не может содействовать обновлению интеллектуальной деятельности нации и, следовательно, обновлению языка.

Подробно исследуя взгляды Асколи, А.А.Касаткин показыва­ет слабость его позиции по сравнению с позицией Мандзони. Если «великий ломбардец» считал конечной целью своей программы все­объемлющую языковую унификацию, то Асколи ограничился про­блемой единства литературного языка, не стремясь даже преодо­леть разрыв между письменным и разговорным языком, что, по его мнению, даже содействовало развитию культуры. Программа Мандзони, делает вывод А. А. Касаткин, при всех своих недостат­ках была программой подлинно национального масштаба. Идеал народности, выдвинутый Мандзони и его школой, был значитель­ным шагом вперед, иной идеал народности Асколи оказался не в силах предложить.

В дальнейшем и сам Асколи отказался от негативной оценки тосканизма и признал флорентийскую основу итальянского языка. В своей работе «Диалектна51 Италия» (1880) он уже отождествля­ет тосканский и «литературный язык итальянцев», указывая, что именно Флоренция является родиной и живым источником литера­турного итальянского языка. Так в теоретическом отношении вели­кий «спор о языке» закончился разумным компромиссом, который отвечал задаче консолидации национальной языковой нормы.

Полемика о языке, по мнению А. А. Касаткина, способствова­ла поддержанию устойчивости литературного языка Италии, его утверждению в качестве общего достояния разных областей стра- ны. Воззрения тосканистов и антитоскап истов в спорах о языке уравновешивали и дополняли друг друга. Дискуссия о языке, в хо­де которой вырабатывалась общеитальянская норма, была своего рода школой национального единства, которая готовила норматив­ную интеграцию национального языкового коллектива. Познание нормы, подчеркивает А. А. Касаткин, и приобщение к норме исто­рически сопутствовали друг другу. Поэтому «спор о языке» яв­ляется, по убеждению А. А. Касаткина, составной частью истории итальянского языка и целиком вписывается в рамки большой про­блемы «язык и общество», изучению которой А. А. Касаткин отдал всю свою жизнь.

Примечания

1. Касаткин А. А. Очерки истории литературного итальянского языка XVIII-XX вв. Л., 1976. С. 4.

2. Касаткин А. А. История формирования нормы литературного ита­льянского языка (XVIII-XX вв.): Автореф. докт. дис. Л., 1973. С. 4.

3. Касаткин А. А. Очерки истории литературного итальянского языка XVIII-XX вв. С. 5.

4. Касаткин А. А. История формирования нормы литературного ита­льянского языка (XVIII-XX вв.). С. 4.

5. Вопросы языкознания. 1960. №6. С. 95-99.

Культура эпохи Возрождения / Отв. ред. А.Н.Немилов. Л., 1986. С.34-41

6. .Касаткин А. А. Галилео Галилей и проблемы языка: К 400-летию со дня рождения (1564 -1964) // Вести. Ленингр. ун-та. 1964. №2. С. 110— 122.

7. Там же. С. 122.

8. Касаткин А. А. Очерки истории литературного итальянского языка XVIII-XX вв. С. 13.

9. Касаткин А. А. Иикколо Макьявелли как теоретик языка // Про­блемы культуры итальянского Возрождения / Под ред. В. И. Рутснбурга. Л., 1979. С. 85-92.

10. Там же. С. 92.

11. Касаткин А. А. Франческо Алунно да Феррара и его лексико­графические труды // Проблемы культуры итальянского Возрождения. С.63-69.

12. Там же. С. 67.

13. Касаткин А. А. Словарь Академии Круска. Vocabolario degli Асса- demici della Crusca (к 350-летию первого издания и столетию последнего издания) // Научные доклады Высшей школы. 1963. №4. С. 150-162.

14. Там же. С. 163.

15. Касаткин А. А. История формирования нормы литературного ита­льянского языка (XVIII-XX вв.). С. 4.

16. Касаткин А. А. Очерки истории литературного итальянского язы­ка XVIII-XX вв. С. 22.

17. Там же. С. 17.

18. Там же. С. 53.

19. Там же. С. 38.

20. Там же. С. 60.

21. Там же. С. 95.

22. Там же. С. 96.

Там же. С. 109

.СПИСОК ПЕЧАТНЫХ РАБОТ

Монографии

1. Луиджи Капуана и литературная теория веризма (1860-1880). Л., 1975. 158 с:.

2. Пути развития итальянского романа: Вторая половина XIX — па- чало XX века. Л., 1980. 207 с.

3. История итальянской литературы XIX-XX веков. М., 1990. 289 с. (в соавторстве).

Статьи

1. Мопассан и Л. Капуана (к истории создания рассказа «Мадам Ба­тист») // Учен. зап. Лепиигр. ун-та. Сер. филол. наук. 1956. Выи. 28. № 212. С. 222-224.

2. Пикколо Макьявелли и его комедия «Мандрагора» // Макьявел­ли Н. Мандрагора. Л.; М., 1958. С. 57-70.

3. Эдмопдо Де Амичис и его книга «Сердце» // Де Амичис Э. Сердце. Л., 1958. С. 272-280.

4. Уго Фосколо и его роман «Последние письма Якопо Ортиса»// Фосколо У. Последние письма Якопо Ортиса. М., 1962. С. 5-26.

5. Альфьери и Шекспир // Шекспир в мировой литературе. М.; Л., 1964. С. 76-98.

6. Творческий путь Грации Деледды // Деледда Г. Свирель в лесу. М., 1967. С. 3-24.

7. A. Manzoni in Russia // Alti del VII Congresso nazionale di Studi Manzoniani. Lccco, 1967. P. 343-386.

8. У истоков «юморизма» Луиджи Пиранделло // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Вып. 4. 1968. Т. XXVII. С. 336-347.

Проблема личности в ранних новеллах Луиджи Пиранделло // Проблема личности в современных зарубежных литературах. Л., 1971. С. 67-82

9. .Grazia Deledda nellURSS // Le ragioni critiche. 1972. №2. P. 289

10. Alle fonli deH'umorismo di Luigi Pirandello (II destino della donna nei primi romanzi)// Le ragioni critiche. 1972. № 4. P. 181-204.

11. Maupassant e Capuana: (Л proposito del racconto «Madame Bap- tiste») // Le ragioni critiche. 1973. №7. P. 35-38.

12. Alfieri e Shakespeare// Le ragioni critiche. 1975. № 17. P. 241-266.

13. «Музыкальные переложения» А. Фогаццаро // Литература и му­зыка. Л., 1975. С. 124-144.

14. Роман Федерико Де Роберто «Иллюзия»: (К вопросу о психоло­гическом романе в итальянской литературе) // Вести. Ленингр. ун-та.

    1978. №2. С. 91 99.

15. Достоевский и итальянская литература XIX - начала XX в. // Достоевский в зарубежных литературах. Л., 1978. С. 5-36.

16. «Личный» роман в итальянской литературе 40 -70-х годов XIX в. // Исследования по романской филологии. Сер. Древняя и новая Рома- ния. Л., 1978. Выи. 2. С. 186-195.

17. «Побежденные» Джоваппи Верги // История и современность в зарубелсных литературах. Сер. Проблемы зарубежных литератур. Л.,

1979. Вып. 1. С. 173-185.

      19. Роман Федерико До Роберто «Вице-короли» как опыт социальной психологии // Мировоззрение и метод. Вып. 1. Сер. Зарубежная литера­тура. Проблемы метода. Л., 1979. С. 98-107.

      20. II romanzo «I vicere» di Federico De Roberto come esperienza di psicologia sociale // Galleria. 1981. №14. P. 140 -148.

      21. «Скапильятура» и литературное движение 1860-1870-х годов в Италии // Проблемы литературного развития Италии второй половины XIX-начала XX века. М., 1982. С. 60 79.

      22. Эволюция жанра веристского романа // Проблемы литературно­го развития Италии второй половины XIX- начала XX века. М., 1982. С.112-148.

      23. Фосколо и Данте // Литература и общественно-политические про­блемы эпохи. Сер. Проблемы истории зарубежных литератур. Л., 1983. Вып. 2. С. 52-61.

      24. Federico De Roberto et Paul Bourget (le probleme du roruan psi- chologique) // Melanges a la memoire: de Franco Simorie. France et Italie dans la culture europeenne. Vol.3 (XIX-е et XX-c siecles). Geneve. 1984. P. 571-582.

      25. В. Г. Реизов как исследователь итальянской литературы // 13естн. Ленингр. ун-та. 1984. №2. С. 43-48.

      26. Капуана и Воккаччо // Вопросы теории и истории романских языков. Сер. Древняя и новая Ромапия. Л., 1985. Вып.З. С. 18-22.

      27. Анджел о Веолько (у истоков импровизированной комедии) // Вес i n. Ленингр. ун-та. 1986. Вып. 1. Сер. 2. С. 46- 52.

      28. Портрет духовенства (Вместо послесловия) // Ссора с патриар­хом. Л., 1987. С. 460-476.

      29. История эстетической мысли: Становление и развитие эстетики как пауки: В 5 т. Т. 4 (1987): Италия. C.213 2J9.

      30. Проблема преступления и наказания в итальянской литературе па рубеже XIX XX вв. // Вести. Ленингр. ун-та. 1990. Сер. 2. Вып. 1. С. 32 39.

3J. Драматургия Просвещения: Гольдони. Гоцци. Альфьери // Ис­тория зарубежной литературы XVIII века. М., 1991. С. 206-224; 2-е изд. М., 1999. С. 191- 209.

32. Переписка Дж. Верги и Л. Капуаны как литературный памятник эпохи // Проблемы истории зарубежных литератур. Вып. 2: Лирическая проза it зарубежных литературах: (Мемуарная и эпистолярная проза). СПб., 1993. С. 96-114.

33. Мишурные заплатки // Видири Вараио К. Мишурные заплатки. СПб., 1994. С. 3-6 (в соавторстве).

34. «Маски» и «лица» персонажей Пиранделло // Пиранделло Л. Избр. произведения. М., 1994. С. 555-573.

35. Проблема становления литературной нормы итальянского языка в трудах проф. А. А. Касаткина // Вести. С.-Пстсрб. ун-та. 1995. Сер. 2. Вып. 1. С. 46-55.

36. Пиранделло и Достоевский // Вести. Моск. ун-та. 1995. Сер. 9. -Ч? 5. С. 75-83.

37. Из современной итальянской поэзии: К. Видири Вараио // Новый журнал. J996. №1. С. 159.

38. Поэт печали и любви // Леопарди Дж. Стих итальянский напоен слезами: Стихотворения. М., 1998. С. 165-182 (в соавторстве).

39. Грация Деледда и Достоевский (к искуплению) // Литература в контексте культуры. J999. Вып. 5. Сер. Проблемы зарубежных литера­тур. С.217-224 (в соавторстве).

40. К читателю // Алексеев M.II., Жирмунский В.М., Мокуль- ский С. С., Смирнов А. А. История западноевропейской литературы: Средние века и Возрождение. 5-е изд. М., 1999. С. 3 -4.

4 I. Фр. Альгаротти и А. Кантемир: (К истории одного стихотворного послания) // Литература в зеркале эпохи. СПб., 1999. С. 41-47.

42. Италия (публикация И.П.Володиной и П. Р. Заборов а) // Весе- ловский А. Изб]), труды и письма. СПб., 1999. С. 25-43.

43. Фр. Альгаротти и его книга «Путешествие в Россию» // Взаи­мосвязи и взаимовлияние русской и европейской литератур. Материалы междунар. науч. копф. 13-15 ноября 1997. СПб., 1999. С.87-93.

44. «Маленькие зеркальца» Луиджи Пиранделло // Пиранделло JI. Живая и мертвая. Новеллы. СПб., 2000. С. 5-22.

45. «Любовь любить велящая любимым. .. » // Любовь любить ве­лящая любимым: Итальянские любовные новеллы эпохи Возрождения. СПб., 2001. С. 5-18.

46. Предисловие к книге В. П. Комаровой «Творчество Шекспира» // Комарова В. П. Творчество Шекспира. Сер. Филология и культура. СПб., 2001. С. 3-5.

47. Fr. Algarotti ed A. Kantemir (intorno alia storia di un'epistola in versi) // Settecento Russo e Italiano / A cura di M.L.Dodero e C.Bragone. Atti del Convegno: Una funestra sull' Italia. Fra Italia e Russia, nel Settecento. Genova, 25-26 novembre 1999. Facolta di Lingue e Letterature Strariere. Milano, 2002. P. 79-86.

48. Романтизм в Италии // История западноевропейской литературы. XIX век: Франция, Италия, Испания, Бельгия: Учебник для студентов высш. учеб. заведений. СПб.; М., 2003. С. 113-117.

49. Пути развития итальянской литературы // Там же. С. 301-318.

50. Пьетро Кьяри и просветительский роман: (От романа приключе­ний к руссоистской утопии) // Проблемы истории зарубежных литера­тур: Художественное сознание и действительность. СПб., 2004. Вып. 6. С.143-159.

Тезисы докладов

1. У истоков юморизма: (Судьба женщины в ранних романах Л. Пиранделло) // Межвузовская научная конференция литературове­дов, посвященная 50-легию Октября. Л., 1967. С. 124-125.

2. «Личный» роман в итальянской литературе 40-70-х годов XIX в. // Актуальные проблемы советской романистики. Научная сессия, по­священная 100-летию со дня рождения лауреата Ленинской премии ака­демика В. Ф. Шишмарева (1875-1975). Л., 1975. С. 25-26.

3. Проблема преступления и наказания в итальянской литературе на рубеже XIX-XX вв. // Старорусские чтения. Новгород, 1988. С. 35-37.

4. Грация Деледда и Достоевский // Достоевский и современность: Старорусские чтения. Новгород, 1989. С. 25-26.

5. Италия и Россия в XVIII в.: (Фр. Альгаротти и П. Кьяри) // Взаи­мосвязи и взаимовлияние русской и европейских литератур. Междунар. науч. конф. 13-15 ноября 1997. СПб., 1997. С. 33-34.

Редактирование

1. Реизов Б. Г. История и теория литературы. Л., 1986. 310 с. (соре­дактор) .

2. Реизов В. Г. Историко-литературные исследования. Л., 1991. 278 с. (соредактор).

3. Видари Вараио К. Мишурные заплатки. СПб., 1994. 76 с.

4. Капоцци М. Холсты. СПб., 1998. 108 с.

5. Алексеев М. П., Жирмунский В. М., Мокульский С. С., Смир­нов А. А. История западноевропейской литературы: Средние века и Воз­рождение. 5-е изд. М., 1999. 460 с. (соредактор).

Составление и комментарии

1. Примечания // Гольдони К. Комедии. Т. 1-2. Л.; М., 1959. С. 795- 811, 697-709.

2. Итальянские новеллы (1860-1914). М.; Л., 1960. 696 с. Статьи об авторах — с. 697-724.

3. Примечания к комедиям К. Гольдони «Слуга двух хозяев», «Фео­дал», «Трактирщица», «Веер» // Карло Гольдони. Комедии. Карло Гоц­ци. Сказки для театра. Витторио Альфьери. Трагедии. М., 1971. С. 782- 787.

4. Искусство и художник в зарубежной новелле XIX века. Раздел «Италия». Л., 1985. С. 261-290.

5. Ссора с патриархом: Новеллы. JI., 1987. 459 с.

6. Западноевропейский сонет XIII-XVII веков. Раздел «Италия». Л., 1988. С. 31-128, 421 -431.

7. Искусство и художник в зарубежной новелле XX века. Раздел «Италия». СПб., 1992. С. 185-222, 640-644.

8. Пиранделло Л. Избранные произведения. М., 1994. 573 с.

Рецензии

1. Книга о Гольдони // Нева. 1958. №5. С. 209-210.

2. Роман Пратолини // Нева. 1958. № 9. С. 245-246.

3. [Рец.:] В. Г. Реизов. Итальянская литература XVIII века. Л., 1966 // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1967. Т. XXVI. Вып.З. С. 272-275 (в соавторстве).

4. Выставка «Гольдони в мире» // Вопросы литературы. 1968. №5. С. 253-255.

5. La letteratura italiana del secolo XVIII di B.G.Reisov // Le ragioni ctitiche. 1972. №5. P. 357-363 (в соавторстве).

6. Новая книга о Стендале [Рец. на кн.: В. Г. Реизов. Стендаль: Фило­софия истории. Политика. Эстетика. Л., 1974] // Вопросы литературы. 1976. №11. С. 297-304 (в соавторстве).

Un liouveau livre sur Stendhal [Рец. на кн.: В. Reisov. Stendhal: Philosophic de l'histoire. Politique. Esthetique. Leningrad, 1974] // Studi franccsi. 1977. №61- 62. P. 247 250 (в соавторстве).8. [Рец.:] Сабанеева М. К. Художественный язык французского эпоса: Опыт филологического синтеза. СПб., 2001 // Вести. С.-Петерб. ун-та. 2002. Сер. 2. Вып. 4. С. 142-143 (в соавторстве).

Переводы

1. Верга Дэю. Весна // Итальянские новеллы (1860-1914). М.; Л., 1960. С. 3-12.

2. Верга Дою. Печной горшок // Там же. С. 82-85.

Верга Дэю. Простая история // Там же. С. 101-108.Содержание

И.П.Володина 4

/Итальянская традиция сквозь века 4

^{<l 1} 11исьмо Капуаиы к Ф. Де Роберто от 7 сентября 1891 г. (Ibid. Р. 332). ^и'^Л Письмо Капуаиы к Ф. До Роберто от 3 октября 1894 г. (Ibid. Р. 348).ЭВОЛЮЦИЯ ЖАНРА ВЕРИСТСКОГО РОМАНА 39

^1,1 Salinari С. Miti е coscienza del decadentismo italiano. P. 246 247.У ИСТОКОВ «ЮМОРИЗМА» ЛУИДЖИ ПИРАНДЕЛЛО 78

ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ В РАННИХ НОВЕЛЛАХ ЛУИДЖИ ПИРАНДЕЛЛО 99

«МУЗЫКАЛЬНЫЕ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ» А. ФОГАЦЦАРО 115

II 117

III 121

VI 129

АЛЬФЬЕРИ И ШЕКСПИР 141

Белинский В. Г. Русская литература в 1841 г. // Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1953-1959. Т. 5 (1954). С. 562.ФОСКОЛО И ДАНТЕ 163

.КАПУАНА И БОККАЧЧО 174

ПИРАНДЕЛЛО И ДОСТОЕВСКИЙ 192

Pirandello L. L'Umorismo. P. 126.ЗАМЕТКИ О ВОСПРИЯТИИ ТВОРЧЕСТВА А. М АНДЗОНИ В РОССИИ (1820-1960) 202

II 208

III 217

IV 222

V 225

Б. Г. РЕИЗОВ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ИТАЛЬЯНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 242

Инна Павловна Володина

ИТАЛЬЯНСКАЯ ТРАДИЦИЯ СКВОЗЬ ВЕКА Из истории итальянской литературы XVI—XX веков

Редактор В. С. Кизило Художественный редактор Е. И. Егорова

Обложка художника Е. А. Соловьевой Компьютерная верстка Е. В. Величкиной

Лицензия ИД №05679 от 24.08.2001

Подписано в печать 19.01/2004. Формат 60 х 84Vi6- Печать офсетная. Усл. печ.л. 15,34-1 0,115 вкл. Уч.-изд. л. 15,69. Заказ V

Издательство СПбГУ. 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9. Тел. (812)328-77-03; факс (812)328-44-22 ID-iria.il: books@dk2478.spb.edu www.unipress.ru

ЦОП типографии Издательства СПбГУ. 199061, С.-Петербург, Средний пр., 41.