Глава III

«римского» или «романского» и «германского» вообще не будет играть никакой роли. Тогда станет очевидным принципиаль­но большее социальное значение данных форм общественных образований в эпоху перехода от Античности к Средневековью по сравнению с римской Античностью: в этот период посред­ством самоорганизации «снизу» устанавливалось — во многом заново — то, что к тому моменту уже больше не поддерживалось «сверху», а именно мир и безопасность — pax и securitaf⁸. Впро­чем, этот процесс можно распознать также и в новом значении клятвы в позднюю Античность. Согласно работам Штефана Эсдерса, в сфере промессивной клятвы во времена обществен­ной трансформации от Античности к Средним векам клятва, подкрепляющая социальные обязательства, заменяется клят­вой, конституирующей их. Иными словами, создававшиеся с одобрения властей и подкреплявшиеся взаимными клятвами объединения (beschworene Einungen) поздней Античности превращаются в раннесредневековые объединения, конститу­ируемые посредством клятвы (geschworene Einungen)⁵⁹.

VIII

Вместо описанного выше диахронически ориентированно­го обобщения данную работу можно было бы закончить систе­матизацией более широкого спектра данностей, касающихся социальной истории Средневековья и перспектив ее изучения.

Первое. Мы видели, что коммуна как форма conjuratio появ­ляется из недр аграрного мира Средневековья и что она поэ­тому тоже могла быть элементом формирования города как община городская. Из этого опять-таки видно, какое специфи­ческое значение имело для городской культуры Западной Евро­пы то обстоятельство, что коммуна родилась в аграрной среде, с которой могла вступать в многообразный обмен. Этот обмен явно был не только экономического характера.

Существенные элементы городской культуры и суще­ственные импульсы для ее расцвета происходили из предше-

⁵⁸ Ebd. S. 207 ff.

59 Esders s. Zur Bedeutung und Funktion des Eides.

ГИЛЬДИЯ И КОММУНА...

149

ствующей крестьянской культуры раннего Средневековья. Это утверждение означает высокую оценку самой крестьянской культуры, которая не совпадает с господствующими ныне мне­ниями. Социально-экономические исследования постоянно подчеркивают «статичность» и «неподвижность» крестьян­ского мира раннего Средневековья, которому противопостав­ляется так называемая «эпоха перелома» и «новая социальная мобильность» европейской истории с XI—XII вв. Новым вари­антом этой интерпретации раннего Средневековья является распространяющееся сейчас мнение о нем как об «архаической эпохе»⁶⁰. Крестьянский мир раннего Средневековья действи­тельно можно рассматривать как «статический» и «неподвиж­ный», но при этом нужно иметь в виду, что подобное его веде­ние возможно только через перспективу крупного землевладе­ния. Источники из этой сферы, несомненно, дают важные сведения о раннесредневековом аграрном обществе, но они предлагают всего лишь одну перспективу. То обстоятельство, что сам факт образования общественного объединения и ком­муны и обозначенная таким образом динамика в обществе мо­гут быть выявлены только в контексте запретов и диффамации, объясняется лишь тем, что крестьянский мир раннего Средне­вековья был неграмотным. Это, однако, не должно вести исто­рика к ошибочным выводам. Наблюдение формирования, пе­реформирования и распада крупного землевладения позволя­ет, конечно, сделать важные выводы о крестьянском мире Средневековья. Но это только один аспект. Лишь всеобъемлю­щее рассмотрение того далекого мира старой Европы выявля­ет глубинные корни образцов мышления и поведения, которые мы слишком легко воспринимаем как типично «современные» или вообще даже как исключительно «современные»: целена­правленные или ценностно-рациональные действия индивидов в договоре и согласии для достижения выговоренных целей; правовую фигуру делегации, юридическую форму особого, «уставного» права, которое устанавливается по взаимному со­гласию и становится обязательным для всех, кто участвовал в соглашении.