Глава I

о том, чтобы отказаться от бесплодной альтернативы «"копия" ("отражение") социальной действительности или "ирреаль­ность" ("идеал")» и поставить задачу частичного познания от­дельных аспектов и элементов действительности в моделях ее истолкования. Предположить саму их парциальную и аспектив-ную причастность к действительности следует хотя бы уже потому, что иначе изучение такого рода моделей не имело бы никакого смысла. Применительно к каждой такой схеме и к каждой фазе ее истории следует задаваться вопросом о содер­жащихся в ней элементах действительности. Чтобы избежать недоразумений, нужно еще раз подчеркнуть, что ни одна такая модель не соотносится с действительностью полностью⁸⁰. По­этому само собою разумеется, что существуют многочисленные элементы действительности, которые не включаются в схему ее интерпретации. Хотя каждая схема своим особым образом и, возможно, на разных этапах своей истории с разными акцен­тами может освещать фрагмент социальной действительности и выражать в этих элементах опыта и объяснения мира и об­щества максиму для поведения.

(2) Все модели истолкования действительности во все вре­мена основываются на одном и том же метафизическом прин­ципе и формулируют всегда одни и те же практические ука­зания и нормы поведения, все равно, встречаем ли мы их у Платона, у Августина или у Адальберона Лаонского. Поэтому создается впечатление, что они беспрестанно повторяют одно и то же. Возникает желание обозначить средневековые моде­ли толкования действительности как «топосы» в самом баналь-

Paris, 1968. Р. 15. Ср. также: Lardreau G. Georges Duby, ou la nouvelle positivite de l'histoire. P. 16 ss.). Февр показал это на примере изучения вопроса о религии у Рабле, на который нельзя адекватно ответить, употребив альтернативу «вера/ неверие»: это было бы упрощенно и антиисторично (Ebd. P. 419).

⁸⁰ Все историки, пожалуй, согласны с тем, что полного отражения истори­ческой действительности сами понятия социально-исторического исследования не дают и не могут дать. Однако в отношении мнения, будто бы модель трой­ственного функционального деления общества являет собой «пустую схему» именно в силу своей тройственности (См. примеч. 42: Schneider Я Protokoll. Nr 277. S. 24), следует указать на то, что также и социально-исторические ис­следования пользуются тройственной понятийной схемой (например, «высший слой / средний / низший), отнюдь не считая при этом, что и здесь речь идет просто о схеме, которая не имеет отношения к действительности и является «пустой трехчленкой».

СХЕМЫ ИСТОЛКОВАНИЯ. .

47

ном смысле слова, т.е. как «архаические», предопределенные традицией пустые формулы и риторические фигуры. Однако такое желание неоправданно. При изучении этих моделей в большей мере следует заботиться о том, чтобы различать лежа­щие в их основе метафизические и этические высказывания от того, что конкретно имелось в виду в определенных политичес­ких ситуациях и в условиях определенных социальных данно­стей. Иначе говоря, исследователи должны научиться отделять свойственное жанру и навязываемое жанром от специфическо­го. Пока этого не происходит⁸¹. Ж. Дюби в своей монографии о трехфункциональном сословном делении общества видел смысл такой модели в том, что она должна была выражать не­равенство трех «сословий» и в то же время призывать их к вза­имодействию и взаимной поддержке; в этой «идеологии един­ства» Ж. Дюби усмотрел характерный признак тройственного функционального сословного деления⁸². Однако этот призыв к «гармонии в неравенстве» является, как было сказано выше, квинтэссенцией всей рефлексии о сословиях, начиная с Пла­тона и вплоть до раннего Нового времени. Поэтому его мож­но найти во всех описаниях трехфункционального деления общества, и именно поэтому он не может считаться ее особен­ностью, специфической чертой.

(3) Основные принципы современного осмысления обще­ства во всех отношениях несопоставимы со свойственным Античности, Средним векам и отчасти еще и раннему Новому времени сословным мышлением с его идеей «гармонии в нера­венстве»⁸³. Тот, кто, как Платон, как Августин или как Адаль-берон Лаонский, — сошлемся на них еще раз — представляет идею «гармонии в неравенстве» как социальную норму, в силу одного этого уже подпадает под вердикт «идеологического» (в современном смысле слова) мышления: мысль о «гармонии в неравенстве» сама по себе должна восприниматься как «на-

^Я1 Подробнее см.: Осхк O.G. Die «Wirklichkeit» und das «Wissen». S. 76ff.