Торговая прибавочная стоимость, предложение и спрос

Сети и кругообороты обрисовывали систему — как на железной дороге совокупность рельсов, контактной сети, подвижного состава, персонала. Все подготовлено к движению. Но движение оказывается само по себе проблемой.

¹⁰¹

Carletti F. Ragionamenti sopra le cose da lui vedute ne suoi viaggi. 1701, p. 283. * Вара — мера длины, составлявшая во Франции, а также в Испании и ее владениях в Америке 0,8356 метра, а в Португалии и Бразилии — 1,10 метра.— Прим. перев. 102 Dornic F. L'Industrie textile dans le Maine (1650—1815). 1955, p. 83. 103 Lütge F. Op. cit., S. 235. "'4 Lohmann Villena G. Las Minas de Huancavelica en los siglos XVI y XVI1. 1949, p. 159. 105 Sivery G. Les rientations actuelles de l'histoire économique du Moyen Age, dans l'Europe du Nord-Ouest.— "Revue du Nord", 1973, p. 213. \м Schwartz J. L'Empire romain, l'Egypte et le commerce oriental.— "Annales ES.C.", XV (1960), p. 25. ")7 Sapori A. Una Compagnia di Calimala ai primi del Trecento, p. 99. "" Melis F. La civilta economica nelle sue esplicazioni dalla Versilia alla Maremma (secoli X— XV 111).— Atti del 60° Congress internationale délia "Dante Alighieri", p. 26.

ТОРГОВАЯ ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ

По всей очевидности, дабы перемещаться, товар должен увеличивать свою цену во время своего путешествия. Это то, что я буду называть торговой прибавочной стоимостью. Было ли это законом, не знавшим исключений? Да или почти что так. В конце XVI в. испанская «восьмерная монета» стоила 320 рейсов в Португалии и 480 рейсов в Индии ¹⁰¹. В конце XVII в. вара * кисеи на фабриках Ле-Мана стоила 3 реала, в Испании — б, в Америке — 12 реалов ¹⁰². И так далее. Откуда и поражающие цены на редкие, издалека доставляемые товары в тех или иных местностях. В Германии около 1500 г. фунт шафрана, итальянского или испанского, стоил столько же, сколько три молочных поросенка ¹⁰³. В Панаме в 1519 г. лошадь стоила 24,5 песо, раб-индеец — 30, бурдюк вина — 100 песо ¹⁰⁴. В Марселе в 1248 г. 30 метров фландрского сукна стоили вдвое-вчетверо дороже, чем невольник-сарацин ^los. Но уже Плиний Старший отмечал, что индийские товары, перец или пряности, продавались в Риме в сто раз дороже цены производства ¹⁰⁶. Ясно, что на подобном пути требовалось, чтобы прибыль приняла участие в том, чтобы пришел в движение самый кругооборот, включив в действие расходы на свое собственное движение. Ибо к закупочной цене товара прибавлялась цена его перевозки, а была она раньше особенно обременительной. Перевозка сукон, закупленных на ярмарках Шампани в 1318 и 1319 гг., при [их] доставке во Флоренцию обошлась, включая сборы, упаковку и прочие расходы (речь идет о шести партиях), в 11,80%, 12,53; 15,96; 16,05; 19,21 и 20,34% от закупочной цены (primo costo) ¹⁰⁷. Эти затраты варьировали на одном и том же маршруте и при одинаковом товаре могли возрастать вдвое. Притом эти проценты были еще относительно низкими: ткани, товар дорогой, все же весили мало. Тяжеловесные и дешевые товары — зерно, соль, дрова, вино — в принципе не перевозились по длинным сухопутным маршрутам, если только это не было абсолютно необходимо. А в таком случае необходимость оплачивалась сверх стоимости перевозки. Вино из Кьянти, уже известное под этим названием в 1398 г., было вино дешевое ("povero"), стоившее один флорин гектолитр (мальвазийское вино стоило от 10 до 12 флоринов.) При доставке из Греве во Флоренцию, за 27 километров, его цена увеличивалась на 25—40%; если бы транспортировка была продолжена до Милана, цена кьянти утроилась бы ¹⁰⁸. Перевозка

 

==157

 

'°9 Chaunu P., Chaunu H. Seville et l'Atlantique de 1504 à 1650. 1959, VHI—1. p. 717. "" Canlillon R. Essai sur la nature du commerce en général, p. 41. '" Melis P. Op. cit.. p 26—27; Idem. Werner Sombart e i probiemi délia navigazione nel medio evo.— L'Opéra di Werner Sombart nel centenario délia nascila, p. 124. "2 Gascon R. Op. cit., p. 183.

бочки вина от Веракруса до Мехико около 1600 г. стоила столько же, сколько покупка этой бочки в Севилье ¹⁰⁹. Еще позднее, во времена Кантийона, «плата за провоз бургундских вин в Париж бывает зачастую больше, чем стоит само вино на месте закупки» ¹¹⁽⁾.

Я настойчиво указывал в первом томе этого труда на препятствие, какое представляла система перевозок, всегда дорогостоящая и лишенная гибкости. Федериго Мелис доказал, что тем не менее в XIV и XV вв. были приложены огромные усилия для улучшения морских перевозок — увеличены размеры корпуса, а значит, и [объем] трюмов, и введены прогрессивные тарифы, причем обнаружилась тенденция устанавливать их ad valorem: таким образом ценные товары частично оплачивали транспортировку товаров рядовых ¹¹¹. Но эта практика отнюдь не сразу сделалась всеобщей. В XVI в. в Лионе цена перевозки сухим путем рассчитывалась сообразно весу товара "².

Как бы то ни было, в глазах купца проблема оставалась одной и той же: требовалось, чтобы товар, прибывавший к нему то ли с грузовым парусником, то ли на повозке, то ли на

Прибытие в Нюрнберг между 1640 и 1650 гг. шафрана и пряностей; слева направо — доставка, оприходование, взвешивание и осмотр упаковок и дальнейшая их отправка. Германский Национальный музей, Нюрнберг. Фото музея.

спине вьючного животного, в конце пути приобретал такую цену, чтобы она могла покрыть, помимо накладных расходов при операции, закупочную цену, возросшую на сумму транспортных затрат и еще на ту сумму прибыли, какую рассчитывал получить купец. А иначе, чего ради рисковать своими деньгами и стараться? Товар обеспечивал это с большей или меньшей легкостью. Вполне очевидно, что для «королевских товаров»— это выражение Симона Руиса для обозначения перца, пряностей, кошенили и .мы бы сказали, также «восьмерных монет»— проблемы не существовало: путешествие бывало долгим, но прибыль гарантированной. Ежели курс этих товаров меня не устраивает, я подожду: немного терпения — и все придет в порядок, ибо не навсегда же, так сказать, исчезает покупатель. Любая страна,

 

==158

 

"3 Gemelli Carreri G. F. Voyage autour du monde. 1727, II, p. 4. "4 Ibid., IV, p. 4. 115 Carletti F. Op. cit., p. 17—32. "6 Condillac E. Le Commerce et le gouvernement. Éd. E.Daire, 1847, p. 262. 117 Мишель Морино был настолько любезен, что передал мне микрофильм переписки дома Сарди в Ливорно с Беньямино Бурламакки, хранящейся в Муниципальном архиве Амстердама (Familiepapieren l. Archief Burlamachi).

любая эпоха имели свои «королевские товары», более других обещавшие торговую прибавочную стоимость.

Путешествия Джанфранческо Джемелли Карери, описание которых волнует при чтении по многим причинам, превосходно иллюстрируют это правило. Этот неаполитанец, который в 1694 г. предпринял кругосветное путешествие более для собственного удовольствия, нежели ради прибыли, нашел решение, как покрыть расходы на свое долгое странствие: в одном месте покупать товары, о которых известно, что там, куда направляешься, они ценятся особенно высоко. В Бендер-Аббасе, на Персидском заливе, надобно грузить «финики, вино, водку и... все персидские плоды, кои доставляют в Индию сушеными или же маринованными... на чем и получают большую прибыль» "³. Садясь на манильский галион, направляющийся в Новую Испанию, запасайся китайской ртутью. «Это дает 300 процентов прибыли»,— доверительно сообщает он ¹¹⁴. И дальше в таком же духе. Путешествуя вместе со своим владельцем, товар становится для него капиталом, приносящим пользу на каждом шагу, оплачивающим издержки путешественника и даже обеспечивающим ему, когда тот возвратится в Неаполь, существенные прибыли. Франческо Карлетти, который почти столетием раньше, в 1591 г., тоже предпринял поездку вокруг света, избрал в качестве первичного торгового капитала черных невольников, «королевский товар», наилучший из существовавших, невольников, купленных на острове Сан-Томе, а затем перепроданных в Картахене Индий ¹¹⁵.

С рядовыми товарами дело явно обстояло менее просто. Торговая операция может быть прибыльна лишь ценою тысячи предосторожностей. Теоретически все просто, по крайней мере для экономиста вроде аббата Кондильяка: доброе правило обмена на расстояния — соединить рынок, где какой-либо товар есть в изобилии, с рынком, где тот же товар редкость ' ' . На практике, чтобы удовлетворить этим условиям, следовало быть настолько же осторожным, насколько и осведомленным. Корреспонденция купцов в избытке дает тому подтверждения.

В апреле 1681 г. мы находимся в Ливорно, в лавке Джамбаттисты Сарди ¹¹⁷. Ливорно, важнейший порт Тосканы, был широко открыт в сторону Средиземноморья и всей Европы, по крайней мере вплоть до Амстердама. В этом последнем городе Беньямино Бурламакки содом из Лукки имел контору, где вел операции с товарами прибалтийскими, русскими, индийскими или из иных стран. Только что пришел флот Ост-Индской компании и сбил цену на корицу в момент, когда между нашими двумя купцами завязалась переписка. Ливорнец подумывал об операции с этим «королевским товаром». Полный проектов, он написал Бурламакки, объяснив тому, что он желает ее «проделать только на свой счет» (понимайте: не делясь со своим корреспондентом). В конечном счете дело сорвалось, и Сарди, на сей раз готовый действовать совместно с Бурламакки, видит лишь один товар, представляющий интерес для доставки из Амстердама в Ливорно,—"vacchette", т. е. русские кожи, которые вскоре наводнят итальянские рынки. К 1681 г. они уже

 

==159

 

A.N., 62 AQ 33, Амстердам, 27 марта 1766 г.  В оригинале veltes. Veite — мера емкости вина, равная в среднем 7,5 л.— Прим. перев. 119 Archives de Paris, D'B6 4433, P 48.

регулярно котировались в Ливорно, куда прибывали порой даже прямо из Архангельска вместе с бочками икры. Ежели кожи эти «красивой окраски, как снаружи, так и изнутри, широкие, тонкие и не превышают по весу 9—10 флорентийских фунтов», тогда пусть Бурламакки велит погрузить определенное их количество на два корабля (чтобы разделить риск), корабли «хорошо защищенные, кои шли бы с добрым конвоем» ("de buona difesa, ehe venghino con buon convoglio"), и все это — до закрытия на зиму навигации на севере. Кожи эти, что в Амстердаме продавались за 12, на ливорнском рынке котировались по 26,5 и по 28, т.е. больше чем вдвое, Следовало бы, писал Сарди, чтобы себестоимость в Ливорно не превышала 24; он, таким образом, рассчитывал на прибыль в 10%. Шесть тюков кож будут погружены в Текселе, а Бурламакки возместит себе половину затрат на закупку, получив по переведенному Сарди векселю на одного банкира в Венеции. Следовательно, все было рассчитано. И все же в конечном счете дело окажется не блестящим. Крупные поставки собьют цены в Ливорно до 23 в мае 1682 г.; кожи, оказавшиеся среднего качества, будут продаваться плохо: 12 октября того же года [часть] их оставалась еще на складе. Несомненно, для дома Сарди это мало что значило: в 1681 и 1682 гг. он был вовлечен в многочисленные операции, в частности в вывоз растительных масел и лимонов с генуэзской Ривьеры, и широко торговал с Амстердамом и с Англией, снаряжая только в последнюю целые корабли. Но интерес этого эпизода заключен в том, что он показывает, сколь трудно было на расстоянии предусмотреть и организовать торговую прибавочную стоимость.

То было вечной задачей купца — снова и снова проделывать расчеты наперед, десяток раз «проигрывать» операцию в воображении, прежде чем попытаться ее осуществить. Один аккуратный амстердамский негоциант, замышляя какое-нибудь дело во Франции, писал Дюгару-сыну, комиссионеру в Руане, прося «сообщить цены самых ходовых у вас статей коммерции, равно как и выслать мне примерный торговый счет [то есть смету всех издержек]... В особенности сообщите мне цены на китовый ус, красный китовый жир, марену, очищенный и неочищенный изюм, хлопок из Смирны, желтое дерево, стальную проволоку. зеленый чай» "⁸. Со своей стороны некий французский купец 16 февраля 1778 г. осведомлялся у одного амстердамского купца: «Поелику я не знаю, каким образом у вас продаются водки, вы обяжете меня, указав, сколько стоят 30 мер *, приведенные к французским деньгам, на каковой основе я проделаю свой расчет, а после сего, ежели усмотрю определенную выгоду, я вышлю вам некоторую партию» "⁹.

То, что торговая прибавочная стоимость была необходимым возбудителем при всяком коммерческом обмене, настолько само собой разумеется, что кажется абсурдным на этом настаивать. Она, однако же, объясняет больше, чем это кажется. И в особенности не создавала ли она «автоматически» преимущества для стран, бывших так называемыми жертвами дорогой жизни? Они были сверкающими маяками, притягательными центрами первостепенной, важности. Товары притягивались

 

К оглавлению

==160

 

Архив кн. Воронцова M., 1876, кн. 9, с. 1—2. Венеция, 30 декабря 1783 г., Семен Воронцов — Александру Воронцову: «Все здесь, исключая шелка, неимоверно дорого». 121 Manceron С. Les Vingt Ans du roi. 1972, p. 471. 122 Braudel F. Médit..., 1, p. 471. 123 Joly В. Voyage en Espagne, 1603—1604. P. p. L. Barrau Dihigo, 1909, p. 17. 121 Борепан, Лондон, 7 августа 1686 г. (Α. Ν., Α. Ε., Β', 757); Аниссон, Лондон, 7 марта 1714 г. (A.N., G 7, 1699); Карло Оттоне, декабрь 1670 г. (A.d. S. Genova, Lettere Consoli, 1—2628); Симолин, Лондон, 23 марта (3 апреля) 1781 г. (Москва, АВПР, 35/6, 320, л. 167); Херман, 1791 г. (A. N., A.B., В', 762, f» 461v°). 125 Moryson F. An Itinerary containing his ten yeeres travell. 1908, VI, p. 70 — Цит. в кн.: Maczak A. Progress and Under development in the Ages of Renaissance and Baroque Man.—"Studi Historiae Oeconomicae", IX. 1974, p. 92. 12(i Pinto I„ de. Traité de la circulation et du crédit, p. 167: «Там, где имеется более богатств, все более дорого. Именно сие заставляет меня предполагать, что Англия богаче Франции»; François Quesnay et la physiocratie. I NED, 1966, 11, p. 954. 127 Young A. Voyages en France. 1931, I, p. 137. 12' Galiani F. De la monnaie. (Trad. fr. de G. M. Bousquet, J.Cnsafulll). 1955, p. 89. 129 Dupriez L. H. Principes et problèmes d'interprétation.— Diffusion du progrès et convergence des prix. Études internationales. 1966, p. 7. 30 См. настоящую

[именно] этими высокими ценами. Венеция, доминировавшая на Внутреннем море, долгие годы прожила под знаком дорогой жизни и жила под ним еще в XVIII в. ¹²⁰ Голландия сделалась страной дорогой жизни: люди вели здесь скудное существование, особенно бедняки и даже менее бедные ¹¹. Испания со времен Карла V была страной ужасающей дороговизны ¹²². «Я там узнал,— рассказывал в 1603 г. один французский путешественник,— пословицу, гласящую, что все дорого в Испании, кроме денег» ¹²³. Так обстояло дело еще и в XVIII в. Но вскоре недостижимый рекорд установила Англия; она была по преимуществу страной тяжких повседневных расходов: снять дом, нанять карету, оплачивать свой стол, жить в гостинице было там разорением для иностранца ¹²⁴. Этот рост стоимости жизни и заработной платы, заметный еще до революции 1688 г., не был ли он ценой, или признаком, или же условием устанавливавшегося английского преобладания? Или чьего угодно преобладания? Английский путешественник Файнс Морисон, бывший с 1599 по 1606 г. секретарем лорда Маунтджоя в Ирландии, а до того, с 1591 по 1597 г., проехавший через Францию, Италию, Нидерланды, Германию и Польшу, к тому же хороший наблюдатель, делает такое удивительное замечание: «Найдя в Польше и в Ирландии странную дешевизну всех необходимых съестных припасов, притом что серебра там не хватает, и оно тем выше ценится, сии наблюдения приводят меня ко мнению, совершенно противоположному взгляду обывательскому, а именно: что нет более верного признака процветающего и богатого государства, нежели дороговизна таковых предметов...» ¹²⁵ Это же самое утверждал и де Пинто. И вот также парадокс Кенэ: «Изобилие и дороговизна суть богатство»  . Проезжая в 1787 г. через Бордо, Артур Юнг замечал: «Цена найма домов и квартир поднимается с каждым днем; повышение было значительным после мира [1783 г.], в то самое время, как возводилось и сейчас еще строится столько новых домов, и это совпадает с общим ростом цен: жалуются, будто стоимость жизни выросла за десять лет на 30%. Ничто не способно нагляднее доказать рост процветания» ¹²⁷. Это то же самое, что уже говорил тридцатью годами раньше, в 1751 г., молодой аббат Галиани в своей книге о деньгах: «Высокие цены товаров суть самый надежный признак, дабы знать, где находятся самые большие богатства» ¹²⁸. Подумайте о теоретических соображениях Леона Дюприе по поводу современной эпохи и «стран на подъеме», которые располагают уровнем заработной платы и цен, «явно превышающим такой уровень в странах, отстающих в своем развитии» ¹²⁹. Но нам придется вновь обратиться к причинам таких различий в уровнях. Легко сказать — превосходство структуры, организации. На самом деле придется говорить о структуре мира ¹³⁰.

Конечно, было бы соблазнительно свести исключительную судьбу Англии к этим базовым реальностям. Высокие цены, высокая заработная плата были помощниками для островной экономики, но они же были и путами. Суконное производство, которому изначально благоприятствовало исключительное

 

==161

работу т. 3, гл. l, a также: Accanas de Sérionne J. Les Intérêts des nations de l'Europe développés relati· °теп< au commerce. 1766, I, p. 270 sq.

производство дешевой шерсти, эти затруднения преодолело. Но так ли обстояло дело в остальных отраслях промышленности? Признаем, что «машинная революция» заканчивавшегося XVIII в. была чудесным выходом.

СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ: ПЕРВОПРИЧИНА

¹³¹

Turgot. Œuvres, I. p. 378—379. 132 Des Mazis P. Le Vocabulaire de l'économie politique. 1965, p. 62. 133 Chaunu H., Chaunu P. p. cit., 12 vol.

Разумеется, главное побуждение к обмену исходит от предложения и спроса; предложение и спрос — хорошо известные действующие лица, но их обыкновенность не облегчает их определения или их распознавания. Они предстают в сотнях и тысячах обличий. Они образуют цепочку, протягивают руки друг другу, они образуют [как бы] ток электричества в цепи. Классическая экономическая наука все объясняла ими и таким путем втягивала нас в бесперспективные дискуссии о взаимной роли предложения и спроса как движущих элементов, дискуссии, что с новой силой вспыхивают и в наши дни и еще занимают определенное место в мотивациях хозяйственной политики.

Как известно, не бывает предложения без спроса, и наоборот: то и другое рождается из обмена, который они формируют и который формирует их. То же самое можно было бы сказать и о купле и продаже, о движении товаров туда и обратно, о даре и ответном даре и даже о труде и капитале, о потреблении и производстве — потребление находится на стороне спроса, как производство на стороне предложения. С точки зрения Тюрго, ежели я предлагаю то, чем обладаю, так это потому, что я желаю и в тот же момент потребую то, чего у меня нет. Если я предъявляю спрос на то, чего не имею, так это потому, что я нашел неизбежным или же решился предоставить возмещение, предложить тот или иной товар, ту или иную услугу или ту или иную сумму денег. Следовательно, подытоживает Тюрго, есть четыре элемента: «Две вещи, коими обладают, две вещи, кои желают получить» ¹³¹. Само собою разумеется, пишет современный экономист, что «любое предложение и любой спрос предполагают эквивалент» ¹³².

Не будем чересчур поспешно расценивать эти замечания как словесные уловки или наивности. Они помогают устранить искусственные различия и ложные утверждения. Они призывают к осторожности того, кто задается вопросом, что важнее — предложение или спрос, или же (что сводится к тому же) который из двух играет роль первопричины (primum mobile). Вопрос, не имеющий настоящего ответа, но подводящий нас к самой сути проблем обмена.

Я часто возвращался в мыслях к так хорошо изученному Пьером Шоню примеру Пути в Индии (Carrera de Indias). После 1550 г. все было ясно, обрисовалось в широких масштабах [такое движение], если пользоваться терминами механики: приводной ремень вращался по часовой стрелке — от Севильи до Канарских островов, до американских гаваней, Багамского пролива к югу от Флориды, а затем к Азорским островам и снова в Севилью. Мореплавание придавало конкретный облик торговому] кругообороту ¹³³. Для Пьера Шоню не существует

 

==162

 

'3< Ibid., VIII—l, p. 260, note 2; p. 293, noie 1. 135 Ruiz Martin F. El Sigio de los Genoveses', Pike R. Enter prise and Adventure. The Genoese in Seville 1966. 31i "Gazette de France", p. 102, 14 февраля 1730 г. из Мадрида.

Заставка, иллюстрирующая советы молодому немецкому негоцианту, торгующему в чужеземной стране (XVII в.). Германский Национальный музей, Нюрнберг. Фото музея.

никаких сомнений: в XVI в. «побудительным для тех условий движением» было «движение туда» — из Испании в Америку. Он уточняет: «Ожидание европейских изделий, предназначавшихся для Индий, составляло одну из главных забот севильцев в момент отправок флота» ¹³⁴: идрийская ртуть, венгерская медь, строительные материалы Севера и целыми кораблями — тюки сукон и тканей, а поначалу даже и растительное масло, мука и вино, продукты, поставлявшиеся самой Испанией. Следовательно, вовсе не она одна оживляла крупномасштабное движение через океан: ей помогала Европа, которая потребует своей доли благ по возвращении флота. Французы считали, что система не функционировала бы без их поставок. Необходимы были также и генуэзцы, которые с самого начала и вплоть до 1568 г. финансировали в кредит долговременные и медленные торговые операции с Новым Светом ¹³⁵, и многие другие. Нужное Севилье для отправки флота движение означало, следовательно, мобилизацию многочисленных сил Запада, движение в значительной мере внешнее относительно Испании по своим истокам, предполагавшее одновременно деньги генуэзских деловых людей, штреки идрийских рудников, фландрские ткацкие станы и те два десятка полудеревенских рынков, на которых продавались бретонские холсты. Доказательство от противного: по воле «чужаков» все в Севилье, а позднее — в Кадисе, останавливалось. Это правило сохранялось долго: в феврале 1730 г., сообщала одна газета, «отплытие галионов было задержано до начала следующего марта, дабы дать иностранцам время погрузить большое количество товаров, каковые еще не смогли прибыть в Кадис по причине противных ветров» ¹³⁶.

 

==163

Поставки в Европу американского серебра Мишель Морино (Morineau M.), критически использовав источники голландских газет и шифрованные сообщения, посылавшиеся иностранными послами в Мадриде, заново нарисовал ("Anuari de historia economica y social", 1969, p. 257— 359) кривую импорта драгоценных металлов в XVII в. Ясно виден верхний уровень, затем — падение поставок начиная с 1620 г. и быстрый подъем с 1660 г. (масштаб: 10, 20, 30... млн. песо). 137 Эту важную подробность я узнал от Ж.-П. Берта. 13' Defoe D. Op. cit.,   I, p. 354.  Мараведис, мараведи — медная разменная монета.— Прим. перев.

И тем не менее нужно ли говорить о первопричине (Primum mobile) В принципе ремень мог быть приведен в движение в любой точке своей трассы — приведен в движение или же, наоборот, остановлен. А ведь очень возможно в данном случае, что первое продолжительное замедление к 1610 или к 1620 г. обязано было своим возникновением снижению производства в серебряных рудниках Америки — может быть, в силу «закона» снижающейся отдачи и уж наверняка из-за уменьшения численности индейского населения, поставлявшего необходимую рабочую силу. И когда к 60-м годам XVII в. в Потоси, как и на серебряных рудниках Новой Испании, все вновь пришло в движение, тогда как Европа, по-видимому, была еще охвачена стойкой стагнацией, толчок исходил из Америки, от «туземных» горняков, снова использовавших свои традиционные жаровни бразеро ¹³⁷ еще до того, как ожили крупные «современные» горные предприятия. Короче говоря, по меньшей мере дважды первую роль, сначала негативную, а потом положительную, сыграли по другую сторону Атлантики, в Америке.

Но это не было правилом. После 1713 г., когда благодаря привилегии асъенто и путем контрабанды англичане открыли себе рынок Испанской Америки, они скоро наводнили его своими изделиями, особенно сукнами, отдававшимися в кредит перекупщикам в Новой Испании, притом в значительных количествах. Отсюда вытекала оплата в серебре. На сей раз английский нажим (forcing), этот мощный импульс, оказался движущей причиной по эту сторону океана. Относительно того же самого процесса в Португалии Дефо откровенно объяснял, что это означает насильно навязывать свое предложение вовне (force a vend abroad) ¹³⁸. К тому же требовалось, чтобы сукна не оставались в Новом Свете слишком долго непроданными.

Но как в данном случае различить предложение и спрос, не прибегая к четырехчленной схеме Тюрго? В Севилье предложение в виде массы товаров, набитых в трюмы отплывающего флота, которые купцы набирали, лишь целиком исчерпав собственные резервы денег и кредита, либо же с отчаяния переводя векселя на заграницу (а перед отправлением флота и до его возвращения на месте не получить было в долг ни единого мараведиса! *),— так вот это предложение, подталкивавшие

 

==164

 

'" Gage T. Nouvelle Relation contenant les voyages de Thomas Gage dans ta Nouvelle-Espagne. 1676, 4e partie, p. 90. 140 A.F., F2, A, 21.

вперед многочисленные и разнообразные производства Запада, сопровождалось «подпиравшим» его спросом, настойчивым, требовательным и никоим образом не скромным. Город и купцы, что вложили свои капиталы в этот экспорт, имели в виду получить оплату при возвращении флота в серебре, белым металлом. Точно так же в Веракрусе, Картахене или Номбреде-Диос (а позднее — в Портобельо) спрос на товары Европы — плоды ее земли или изделия ее промышленности (обычно оплачивавшиеся очень дорого) — сопровождался несомненным предложением. В 1637 г. на ярмарке в Портобельо можно было видеть серебряные слитки, сваленные в кучи, как камни ¹³⁹. Вполне определенно без этого «желанного предмета» ничто бы не сдвинулось. И там тоже предложение и спрос работали одновременно.

Будем ли мы говорить, что два предложения — то есть два производства, противостояние которых обрисовалось,— преобладали над двумя опросами, над потребностями, над «тем, чего у меня нет»? Не следует ли лучше сказать, что они существовали только в соотнесении с предвиденным и поддающимся предвидению спросом?

Во всяком случае, проблема ставится не в одних лишь этих, экономических, категориях (притом ведь предложение и спрос далеко не «чисто» экономические, но это уже иной вопрос). По всей очевидности, ее следует ставить и в категориях могущества. Сеть управления шла из Мадрида в Севилью и дальше — в Новый Свет. Стало правилом издеваться над «законами Индий» (leyes de Indias), вообще над иллюзорностью реальной власти католических королей по другую сторону океана. Я вполне согласен, что на этих далеких землях не все делалось согласно их воле. Но воля эта достигала определенных целей, к тому же  она как бы материализовалась в массе королевских чиновников, которые заботились не об одних только собственных интересах. Все-таки от имени короля регулярно взималась пятая доля, и документы всегда отмечают долю короля в прибылях от обратных рейсов наряду с долей купцов. При первых связях с Америкой королевская доля была относительно огромной, корабли возвращались, так сказать, в балласте, но с балластом уже из серебряных слитков. И колонизация недостаточно еще продвинулась, чтобы от Европы требовалось много товаров, которые бы направлялись в сторону Америки. Тогда существовала скорее эксплуатация, нежели обмен, эксплуатация, которая не прекратилась и не сгладилась впоследствии. Около 1703 г. один французский отчет говорит, что «испанцы привыкли [перед войной за Испанское наследство, которая только что вспыхнула в 1701 г.] вывозить на 40 млн. [турских ливров] товаров и привозить обратно на 150 млн. золота, серебра и прочих товаров» — и так каждые пять лет ¹⁴⁰. Разумеется, цифры эти представляли лишь валовую стоимость обменов. Но каковы бы ни были необходимые поправки, чтобы установить действительный объем прибылей с учетом затрат на транспортировку туда и обратно, это яркий пример неэквивалентного обмена со всеми экономическими и политическими последствиями, какие предполагает такая неуравновешенность.

 

==165

Китайская шелковая ткань (штоф) эпохи Людовика XV Лион, Музеи истории тканей Фото Жиродона

 

==166

* Имеются в виду ежегодные рейсы испанских кораблей между Акапулько в Мексике и Манилой на Филиппинских островах. — Прим. перев. 141 Schurz W. L. The Manila Galleon. 1959, p. 363.

Конечно же, для того чтобы наличествовали эксплуатация, неэквивалентный обмен или обмен насильственный, не обязательно было вмешательство в него короля или государства. Манильский галион * был, с коммерческой точки зрения, необычным завершением кругооборота, но не надо себя обманывать: господство [короны] здесь осуществлялось к выгоде купцов Мехико ^ш. Эти торопливые посетители кратковременных ярмарок в Акапулько, находясь на расстоянии в месяцы и годы пути [от Филиппин], крепко держали на поводке купцов манильских (которые отыгрывались на китайских купцах), совсем так же, как голландские купцы долго держали на поводке ливорнских купцов-комиссионеров. Когда существовало такое соотношение сил, то что же в точности обозначали термины «спрос» и «предложение»?

СПРОС САМ ПО СЕБЕ

¹⁴²

Nurkse R. Problems of capital formation in underdeveloped countries. 1958. 143 François Quesnay et la physiocratie, II, p. 756. ''" Pierre de Boisguilbert ou la naissance de l'économie politique. INED, 1966, H, p. 606.

С учетом сказанного не будет, я полагаю, никакого неудобства в том, чтобы на какое-то мгновение выделить сам по себе спрос из контекста, в который он заключен. К этому поощряют меня замечания экономистов, занимающихся в сегодняшней действительности развивающимися странами. Рагнар Нурксе высказывается категорично: именно за бечевку спроса следует потянуть, если хочешь запустить двигатель  . Думать единственно об увеличении производства значило бы вести дело к перебоям. Я хорошо знаю, что то, что действительно для сегодняшнего «третьего мира», вовсе не является в силу самого этого, ipso facto, действительным для экономик и обществ Старого порядка. Но сравнение заставляет задуматься, и задуматься в двух направлениях. Разве только для вчерашнего дня имеет силу сделанное в 1766 г. замечание Кенэ? Никогда нет недостатка «в потребителях, кои не могут потреблять столько, сколько им бы хотелось: те, кто едят только хлеб из гречихи и пьют одну только воду, желали бы есть пшеничный хлеб и пить вино; те, кто не могут есть мясо, желали бы его есть. Те, у кого есть лишь худая одежка, хотели бы иметь доброе платье, а те, у кого нет дров для обогрева, желали бы иметь возможность их купить и т. д.» ¹⁴³ К тому же эта масса потребителей непрестанно увеличивается. И следовательно, сказал бы я, всегда имелось в потенции с необходимыми поправками «общество потребления». Его аппетиты ограничивались лишь его доходами, которых оно неизменно и с легкостью пожирало. Но то была граница, ощущавшаяся подавляющим большинством людей как непреодолимая. Французские экономисты XVIII в., как и экономисты сегодняшнего «третьего мира», осознавали наличие такой границы, когда искали рецепты увеличения доходов и потребления, «падение которого,— как говорил уже Буагильбер,— есть падение дохода» ¹⁴⁴. Короче говоря, увеличивайте спрос.

Но, вполне очевидно, существовал спрос и спрос. Кенэ, противник спроса на «показную роскошь», проповедовал «потребление для поддержания существования», т. е. расширение

 

==167

 

¹⁴⁵

François Quesnay et la phystocratie, II, p. 664, 954-955. 146 В том значении, в каком употребляет это выражение Пьер Гуру. 147 Braudel F. Médit..., I, p. 409. '" Ibid., l, p. 233. 149 Chaunu H., Chaunu P. Op. ci·(., VIII—l, p. 445.

повседневного спроса «производительного класса» ¹⁴⁵. Он не заблуждался: как раз этот спрос и есть важнейший, ибо он долговременный, большой по объему и способен поддерживать во времени свое давление и свои требования, а значит, безошибочно направлять предложение. Любое «разбухание» этого спроса имело первостепенную важность для [экономического] роста.

Этот базовый спрос проистекал из старинного выбора (либо пшеница, либо рис, либо кукуруза), и последствия и «дрейфы» ¹⁴⁶ такого выбора бывали многочисленны. Он проистекал из потребностей, от которых человеку не уйти,— в соли, в дровах, в тканях... Именно исходя из таких первоочередных потребностей, историю которых так редко изучали, следует судить о массовых, главнейших видах спроса и о соответствовавших им рекордах. Таких рекордах, как, скажем, то, что Китаю удавалось перевозить на север, до самого Пекина, по длинному водному пути Императорского канала рис, соль и лес южных провинций; что в Индии осуществлялись перевозки морем риса Бенгалии или же транспортировка, на сей раз сухим путем, риса и пшеницы караванами из тысяч вьючных быков; что повсюду на Западе циркулировали зерно, соль и лес; что соль из Пеккэ, в Лангедоке, поднималась по Роне до Сесселя ¹⁴⁷; что соль Кадиса, Сетубала, бухты Бурнёф шла от Атлантики к Северному морю и в бассейн моря Балтийского. Так что прервать снабжение Соединенных Провинций солью означало бы в конце XVI в. поставить их на колени. Испания могла только мечтать об этом ¹⁴⁸.

Что касается леса, на массовое использование которого мы указывали в нашем первом томе, то невозможно без изумления представить себе громадное движение, какое лес вызывал на всех реках Европы или Китая: плоты, караваны плотов, сплав молем, суда, которые пускали на слом по прибытии на место (так было на нижней Луаре и на множестве других рек), морские корабли, груженные досками, брусьями или даже специально построенные для доставки на Запад и на Юг несравненного мачтового леса Севера. Замена дров углем, жидким топливом, электричеством потребует более века последовательного приспособления. Для вина, бывшего составной частью базовой цивилизации Европы, перерывов в перевозках почти не наблюдалось. Правда, Пьер Шоню слегка преувеличивал, когда утверждал, будто «винные флоты» были в экономиках Старого порядка тем же, чем станет перевозка угля в XVIII в. и еще того больше — в XIX в. ¹⁴⁹ С другой стороны, зерно — тяжелое и относительно дешевое — перемещалось сколь возможно мало в той мере, в какой оно возделывалось повсеместно. Но едва лишь плохой урожай создавал его нехватку, едва лишь возникал дефицит, как зерно совершало огромные путешествия.

Рядом с этими массивными, неповоротливыми действующими лицами такой товар, как предметы роскоши, выступал как персонаж хрупкий, но блестящий и притом весьма шумный. Деньги устремлялись к нему, повиновались его велениям. Таким образом, существовал сверхспрос со своими путями перевозок и своими внезапными переменами настроения. Желание, никогда не бывавшее слишком устойчивым, скорая на

 

==168

Экономика перед лицом рынков

A. N., G7, 1695, 252. 151 Ibidem.

изменение мода создавали потребности искусственные и настоятельные, переменчивые, но исчезавшие лишь для того, чтобы уступить место другим, по видимости столь же безосновательным страстям: сахару, спиртному, табаку, чаю, кофе. И зачастую именно мода и роскошь диктовали свой спрос на текстильные изделия в наиболее развитых и более всего вовлеченных в торговлю секторах, хотя прядение и ткачество в домашних условиях еще давали многое для повседневного употребления.

В конце XV в. богачи оставили сукна, затканные золотом и серебром, ради шелка. Последний, распространяясь и становясь в определенной мере обыденным, станет признаком всякого продвижения по социальной лестнице и более чем на сто лет предопределит последний скачок процветания по всей Италии, пока шелковые мануфактуры не распространятся по всей Европе. Все еще раз переменилось с рождением моды на сукно английского образца в последние десятилетия XVII в. В следующем веке это будет внезапное вторжение «расписных тканей» (понимай: набивных хлопчатых тканей), сначала ввозимых из Индии, а затем производимых и в Европе. Во Франции соответствующие власти вели отчаянную борьбу, дабы защитить национальные мануфактуры от нашествия этих тонких тканей. Но ничто не помогало — ни надзор, ни обыски, ни тюремное заключение, ни штрафы, ни разгулявшееся воображение советчиков, вроде Брийона де Жуй, купца с улицы Бурдоннуа в Париже, который предлагал платить троим полицейским (exempts) по 500 ливров каждому, с тем чтобы они «раздевали прямо на улице... женщин, одетых в индийские ткани», либо же, ежели сия мера покажется чересчур радикальной, вырядить в «индийские ткани уличных девок», дабы их принародно раздевать в качестве спасительного примера ¹⁵⁰. Доклад генеральному контролеру Демаре в 1710 г. обнаруживает серьезное беспокойство в связи с этими кампаниями: следует ли заставлять людей заново создавать свой гардероб в обстановке, когда пищевые припасы столь дороги, звонкая монета редка, а правительственные облигации столь неудобны и мало пригодны для употребления. И к тому же как противодействовать моде? ¹⁵¹ Самое большее — высмеивать ее, как делал это Даниэль Дефо в 1708 г. в статье в «Уикли ревью». «Мы видим,— писал он,— знатных господ, обряжающихся в индийские ткани, кои незадолго до того находили для себя вульгарными их горничные. Индийские ткани возвысились, они поднялись с пола на женские спины; из ковриков они сделались юбками, и сама королева в эти времена любила показаться одетой в Китай и Японию — я хочу сказать, в китайские шелка и ситцы. И это не все, ибо наши дома, наш кабинет, наша спальня оказались наводнены этими тканями: занавеси, подушки, стулья — вплоть до самого постельного белья — это только ситцы и индийский хлопок».

Достойная или недостойная осмеяния, но мода, настойчивый, многоликий, сбивающий с толку спрос в конечном счете всегда одерживали победу. Во Франции более чем 35 постановлениям не удалось «излечить тех и других от этой приверженности к контрабанде [индийскими тканями] ; так что помимо конфискации

 

==169

¹⁸²  Savary des Bruslons J. p. cit., IV, 1762, col. 1023, постановления от 5 сентября 1759 г. и от 28 октября того же года (col. 1022 и 1024), кации товаров и штрафа в тысячу экю с тех, кто их покупает и продает, пришлось эдиктом от 15 декабря 1717 г. добавить наказания по приговору суда, и в их числе — пожизненные галеры и даже более тяжкие, ежели случай того потребует». Запрет был окончательно отменен в 1759 г., и производство индийских тканей утвердилось в королевстве и быстро составило конкуренцию их производству в Англии, швейцарских кантонах и Голландии и даже в самой Индии  .

ПРЕДЛОЖЕНИЕ САМО ПО СЕБЕ

¹⁵³

Bairoch P. Révolution industrielle et sousdéveloppement. P., 1963, p. 201 ""' Hartwell R. M. Thé Industrial Revolution and Economie Growth. 1971, p. 181—182. 155 См. настоящую работу, т. 3, гл. 4.

Экономисты, которые интересуются доиндустриальным миром, согласны в одном: предложение играло там незначительную роль. Ему недоставало гибкости, оно неспособно было быстро приспособиться к какому угодно спросу ¹⁵³. И к тому же следует делать различие между предложением сельскохозяйственным и промышленным.

Главным в экономике в ту эпоху была деятельность земледельческая. Несомненно, в определенных районах земного шара, особенно в Англии, производство и производительность полей возросли «революционным путем» в силу некоторых сопряженных друг с другом технических и социальных факторов. Но, как часто отмечали историки, даже в Англии именно случайный элемент — хорошие урожаи несколько лет подряд в 1730—1750 гг. — сыграл видную роль в самом начале экономического подъема острова ¹⁵⁴. В общем же сельскохозяйственное производство было зоной неподвижности.

В противоположность этому существовали две сферы — прежде всего промышленность и затем торговля,— где прогресс стал очевиден уже рано, невзирая на то, что вплоть до наступления эры машин, с одной стороны, и на то, что, с другой, слишком большая часть населения будет жить в условиях полуавтаркического мелкого земледелия, некий «потолок», одновременно внутренний и внешний, сдерживал любой чересчур энергичный рывок. Однако что касается промышленности, то я бы предположил на основании спорных соображений, имеющих в виду лишь порядок величин, что объем производства в Европе вырос между 1600 и 1800 гг. по меньшей мере впятеро. Я равным образом полагаю, что видоизменилось и обращение, расширив свое содействие. Наблюдалось нарушение изолированности экономик, расширение обменов. На обширном пространстве Франции, с этой точки зрения весьма удобном поле для наблюдений, такое разрушение перегородок было в глазах историков самым примечательным фактом XVIII в.¹⁵⁵

Итак, вот к чему я веду: предложение, которое противостояло в конце XVIII в. ненасытному чудищу-потреблению, больше не было таким жалким и скромным, как можно было бы заранее предполагать. И разумеется, оно будет укрепляться с нарастанием промышленной революции. К 1820 г. оно уже было важной персоной. Довольно естественно, что экономисты сделаются внимательнее к его роли и начнут им восхищаться. С формулированием и «запуском в обращение» так называемого

 

К оглавлению

==170

 

¹⁵¹

' Sowell T. The Say's Laws. 1972; Meunier Ch. E. L. Essai sur la théorie des débouchés de J.-B. Say. 1942. '" Turgot. Œuvres, I, p. 452. 158 Цит. в кн.: Murkse R. Op. cit., p. 16. 1511 Цит. в кн.: Romeui J. Dictionnaire des sciences économiques. 1956—1958. I, p. 372. "i0 Guitton H. Les Fluctuations économiques. 1952, p. 173.

«закона» Жан-Батиста Сэ (1767—1832 гг.) для предложения наступило «повышение в ранге» ¹⁵⁶.

Этот великолепный популяризатор (а вовсе не «гениальный деятель», возражал Маркс) был автором данного закона (именуемого также «законом рынков сбыта») не более, чем Томас Грешэм был создателем знаменитого закона, носящего его имя. Но взаймы дают только богачам, а Ж.-Б. Сэ, казалось, господствовал над умами экономистов своего времени. В действительности же элементы закона рынков сбыта встречаются уже у Адама Смита и еще более—у Джеймса Стюарта (1712— 1780 гг.). И разве же не наметил его формулировку уже Тюрго, приписав Джозайе Чайлду ту «неоспоримую максиму, что работа одного человека дает работу другому человеку ¹⁵⁷ Сам по себе закон формулируется очень просто: предложение на рынке постоянно вызывает спрос. Но поскольку простота эта, как всегда, скрывает глубинные сложности, всякий экономист развивал формулу на свой лад. Для Джона Стюарта Милля (1806— 1873 гг.) «любое увеличение производства, если оно, без ошибок в расчетах, распределяется на все типы изделий в соответствии с пропорциями, каких требует частный интерес, создает или скорее организует свой собственный спрос»  . Вот уж кто не отличается ясностью, пытаясь быть чрезмерно ясным! В формуле Шарля Жида (1847—1932 гг.) неподготовленный читатель разберется не сразу. «Любой продукт находит тем больше рынков сбыта,— поясняет он,— чем большее имеется разнообразие и изобилие других продуктов» ¹⁵⁹; в общем, предложение находит свой спрос тем легче, чем более обильны другие предложения. «Протянуты две руки,—писал в 1952 г. Анри Гиттон,—одна, чтобы давать, другая, чтобы получать... Предложение и спрос суть два выражения одной и той же реальности» ¹⁶⁰. И это правда. Другой способ более логично объяснить суть дела: производство какой бы то ни было [материальной] ценности, которая в более или менее короткий срок будет предложена на рынке, самим своим процессом влекло за собой некое распределение денег: нужно было оплатить сырье, покрыть транспортные издержки, выдать заработную плату рабочим. Обычная участь этих распределенных денег — рано или поздно появиться вновь в форме спроса, или же, если угодно, покупок. Предложение назначает свидание самому себе.

Этот закон Сэ будет законом и объяснением для нескольких поколений экономистов, которые, за очень немногими исключениями, почти что не подвергали его сомнению примерно до 1930 г. Но законы, или так называемые экономические законы, живут, быть может, столько, сколько длятся реальности и устремления той экономической эпохи, более или менее точным зеркалом и интерпретацией которых эти законы были. Иная эпоха порождает новые законы. К 1930 г. Кейнс без труда опрокинул вековой давности закон Сэ. Помимо прочих доводов, он считал, что лица, получающие выгоду от предложения, отнюдь не обязательно расположены сразу же появиться на рынке как выразители спроса. Деньги — это возможность выбора: либо их сохранить, либо потратить, либо же инвестировать. Но задача наша не в том, чтобы с большей полнотой представить крититиченские

 

==171

1" Pinto I., de. Op. cit., p. 184. • Камералистика, камеральные науки — так в XVIII и нач. XIX в. обозначалась совокупность экономических и правовых дисциплин, изучавших способы эффективного управления государственными имуществами.— Прим. перев. "' Heckscher E. F. La Ердса mercantilista. 1943, p. 653. 163 Ricardo D. Principes de l'économie politique. 1970, p. 66 164 Ibid., глава о прибылях, в частности, с. 88—89.

соображения Кейнса, определенно бывшие в его время плодотворными и реалистичными. По правде говоря, был ли Кейнс прав или не прав в 1930 г.— не наше дело. Был ли прав или не прав Сэ в 1820 г.— тоже не наша забота. Был ли он прав, я хочу сказать, был ли его закон приложим к периоду, предшествовавшему промышленной революции? Нас занимает этот, и только этот, вопрос, но мы не в состоянии с уверенностью на него ответить так, чтобы быть удовлетворенными этим

ответом.

Двигаясь вспять от промышленной революции, мы оказываемся перед экономикой, подверженной частым перебоям, где разные сектора плохо соответствуют друг другу, движутся не в одном и том же ритме, какой бы ни была конъюнктура. Если даже какой-то один начинал двигаться вперед, он вовсе не обязательно увлекал за собой другие. И даже все могли по очереди играть роль «узкого места» для прогресса, никогда не бывавшего постоянным.

Нам хорошо известно, что купцы тех времен сетовали из принципа и что они преувеличивали. Но в конце концов они не лгали систематически, они не измышляли свои затруднения или превратности конъюнктуры, ее надломы, ее перебои, ее банкротства, даже на самых высоких уровнях концентрации денег.

Сектор «промышленного» производства — тот самый, о котором думал Сэ,— не мог в таких условиях рассчитывать, что его предложение встретит автоматический и долговременный благосклонный прием. Деньги, какие распределяло это производство, расходились неравномерно между поставщиками орудий, поставщиками сырья, перевозчиками и работниками. Последние были значительной статьей затрат. Но ведь то были своеобразные экономические «агенты». Деньги у них сразу же шли, как говорилось, «из руки в рот». Именно поэтому «обращение монеты становится более быстрым по мере того, как она проходит через руки низших классов», и самым оживленным бывает обращение монеты мелкой, поясняет Исаак де Пинто ¹⁶¹. Подобным же образом немецкий камералист * Ф. В. фон Шрёттер в 1686 г. проповедовал развитие мануфактурной деятельности как средство развивать денежное обращение ¹⁶². Распределить деньги среди ремесленников означало потерять всего лишь мгновение: деньги галопом возвращались в общий поток обращения. Можете этому поверить на слово, так как еще в 1817 г. Рикардо считал, что «естественная заработная плата» работника, вокруг которой колеблется «текущая [средняя] заработная плата»,— это та, которая предоставляет работнику средства к существованию, к продолжению рода  . Зарабатывая лишь строго необходимое, тот уступает прежде всего спросу на продовольствие: он откликается преимущественно на сельскохозяйственное предложение; к тому же как раз цена съестных припасов определяет его заработную плату. Следовательно, не было речи о предъявителе спроса на изготовленные мануфактурами товары, которые он же и произвел и которые зачастую бывали предметами роскоши ¹⁶⁴. И тогда рассматриваемое предложение создавало на эти товары в лучшем случае

 

==172

 

"" Fischer F.J. Tawney's Century.— Essays in Economic and Social History of Tudor and Stuart England. 1961. ""' Michelet J. Le Peuple. 1899, p. 73—74.

лишь опосредованный спрос. Что же касается земледельческой продукции, то ее нерегулярные излишки были не таковы, чтобы повлечь за собой значительный опосредованный спрос на изделия мануфактур со стороны издольщика, поденщика или мелкого собственника.

Короче говоря, именно в этом тяжеловесном контексте надлежит понимать с такой легкостью вводящую нас в заблуждение мысль физиократов. Разве ошибочным было выдвигать на первый план земледельческое производство и земледельческое богатство в эпоху, когда предложение съестных припасов неизменно с трудом удовлетворяло спрос, с трудом следовало за всяким демографическим подъемом? И в то же время, разве столь частые застои в промышленности не зависели от слишком слабого спроса, будь то со стороны сельского населения, будь то со стороны городских ремесленников и рабочих? Делаемое Ф. Дж. Фишером различие между земледелием, которое тормозится предложением, и промышленностью, которую тормозит спрос  ,— кратчайшая формула, довольно удачно описывающая экономики Старого порядка.

В этих условиях, я боюсь, как бы закон Сэ в том, что касается дореволюционных веков, не оказался еще менее действителен, чем даже в применении к нашему XX в. Впрочем, мануфактуристы XVIII в. открывали свои крупные предприятия только при субсидиях, при беспроцентных займах и при монопольных правах, которые им предоставлялись заранее. Можно подумать — злоупотребляющие привилегиями предприниматели! А ведь в таких изумительных условиях успеха добивались не все, далеко не все.

Предложение растущее, способное создавать из любых вещей новые потребности,— то было еще будущее, то был скачок, ставший возможным с машинным производством. Никто лучше Мишле не сказал о том, насколько промышленная революция была в конечном счете революцией спроса, преобразованием «желаний», если воспользоваться выражением Тюрго, которое не вызвало бы возражений у некоторых сегодняшних философов.

В 1842 г., писал Мишле, «прядильное производство было в отчаянном положении. Оно задыхалось; склады ломились, сбыта не было никакого. Перепуганный изготовитель не осмеливался ни работать, ни остановить работу с этими все пожирающими машинами... Снижали цены — тщетно; снова снижали, вплоть до того, что хлопок упал до шести су... Тут произошла неожиданная вещь. Слова эти — шесть су — стали сигналом пробуждения. Миллионы покупателей, беднота, которая никогда не покупала, пришли в движение. Тогда стало видно, каким огромным и мощным потребителем является народ, когда он в этом принимает участие. Склады опустели разом. Машины снова начали яростно работать... То была во Франции революция, малозаметная, но великая; революцию чистоплотности, украшения жизни испытала бедная семья. У целых классов появилось нательное белье, белье постельное, столовое, занавеси — у классов, которые раньше, испокон веков, этого не знали» ¹⁶⁶.

 

==173

00.htm - glava10