Шапинанд

На следующий день Родник Сероб подозвал меня и дал приклад от разбитого ружья. — Отнесешь мастеру Шапину, — сказал он и показал, куда мне идти — в сторону Талворика. Что ж, сказал я про себя, ежели я из Хлата до Гели добрался, значит, и до Талворика дойду. Чем больше человек повидает белого свету, тем лучше. Я отправился в путь по талворикской дороге, прошел кварталы Гарипшан, Мхитар и Тех и стал подниматься на Андок. Потом обошел гору Хтан, и тут кто-то окликнул меня. Гляжу, а это поливальщик деревенский. — Куда идешь, эй! — В Талворик, — сказал я. — Вот дурень, — крикнул он, — тебе в Тахврник надо, не в Талворик! Понял я, что неверно иду, вернулся и направил шаги в Тахврник. Благословен тот, кто быстро находит свою стезю. Тахврник был одним из кварталов села Гели. Дом, который я искал, прикорнул на высоконькой скале. С толстыми стенами был дом, окнами на юг обращен. На пороге сидел человек, подперев голову рукой, в другой руке трубку держал. Я обратил внимание на то, что у него большие ноги, обутые в громадные трехи. Сутулая спина и могучие плечи придавали ему сходство с великаном. Я думал, он от моих шагов очнется, но он даже не пошевелился. Спал, наверное. Смело подошел я к порогу. Дверь была одностворчатая, сколоченная из трех толстых ореховых досок. Толкнул я дверь, вошел в дом. В сенях было темно. По всей длине дрова на растопку были сложены — большущие коряги, сухие поленья. Повернул я налево и вошел в ту часть дома, где находился очаг. Амбар и погреб остались по правую руку. Очаг был устроен в стене в виде полукружья и соединялся с отверстием в крыше — ердыком. Камни в очаге были еще горячие — огонь, наверное, только-только погас. Тут же стояло корытце, полное слоеного печенья, сверху покрыто зелеными ореховыми листьями. И раз уж я самозванцем вошел в дом сасунца и вижу свежеиспеченную гату, дай-ка съем, думаю. А потом вдруг засомневался. Вдруг да не в тот дом вошел. Быстро метнулся я в сени, чтобы выскочить на улицу, да за балку задел, что-то с шумом упало. Лампадка была. Ладно, подумал я, что с того, что я съел в чужом доме кусок гаты и опрокинул в темноте светильник, не такое уж это преступление. Потянулся я рукой к щеколде, и вдруг какой-то глухой звук дошел до моего слуха. Откуда, думаю, это? И вижу — в стене дверь; толкнул ее, очутился в просторном хлеву. В хлеву было темно, сквозь полутьму я разглядел какого-то человека, он что-то мастерил. Луч солнца, пробившись из узенькой щели, слегка осветил хлев. Я немножко освоился в темноте. Пол в хлеву был вымощен булыжником. Местами камни от сырости блестели, особенно возле ясель, где сидел человек — солнечный блик играл у него на лице. — Кто тут чинит приклады? — спросил я в нерешительности. — Что у тебя, давай, мастер Шапин сделает, — отозвался из полутьмы человек, не поднимая головы. Незнакомый мастер работал, сидя на куске войлока. В руках он держал старый затвор, который пытался вправить. Широкоплечий был мужчина, большелобый, с кругловатым лицом, усы рыжие с загнутыми острыми концами. Среди черных волос выглядывала луной плешь. Рядом с ним стоял сундук, а за спиной — седлообразный помост, который напоминал стол плотника. Мастер Шапин был родом из Гарахисара. Совсем еще молодым бежал из родного села и после долгих скитаний обосновался в Сасуне. Я слышал, что он сын плотника и унаследовал ремесло отца. Но больше он славился тем, что изготовлял приклады и искусно чинил затворы. — Вот, паша послал, — сказал я и, вытащив приклад из мешка, протянул ему. — Паша, говоришь? — Сероб с Немрута. — Все сейчас пашами заделались. Может, и ты хочешь пашой стать? — Он взглянул на меня насмешливо. — Нет, я простых людей сын. — Ремеслом каким владеешь? — Сапожничаю малость. — Хорошее ремесло, в жизни не раз тебе пригодится. А читать умеешь? — Умею, — сказал я. — «Пес и кот» читал? — Да. — Башмак мой прохудился, залатать сумеешь? — спросил он. — Сумею, да только инструмента нет. — У меня есть. Сядь рядом, сынок, займись делом, пока я ружье починю, — сказал он и снял с ноги башмак. В башмак песок набился, он вытряхнул и дал мне. Я понял, что он скорее испытать меня хочет, а не то чтобы всерьез починить предлагает. За спиной у него лежала большая военная сумка. Он вытащил из нее сапожный инструмент, я сел рядом с ним и принялся латать его башмак. Мастер Шапин починил затвор, с которым до этого возился, и взялся за серобово ружье, а я с пылом занялся своим старым ремеслом. Работали мы молча и словно соревнуясь. Когда я кончил дело, он надел башмак и, положив руку мне на плечо, сказал: — Ладно сработал, сынок, хорошие у тебя руки. А я вот пришел сюда из Тарона, чиню оружие, а иногда оконные рамы и двери мастерю. Иной раз и в роли судьи выступаю, улаживаю разные споры между крестьянами. Что делать, приходится. И где сижу — в хлеву. Нашего Чато хлев. А тут еще болезнь суставов схватила. «Ветер богородицы» называют в народе. Каждый день с палкой в руках спускаюсь в овраг, ложусь на нагретый солнцем песок, чтоб хоть немного боль отпустила. Да еще вот это малость помогает. — Он наклонился, взял с сундука маленький кувшинчик, поднес ко рту. Водка была. Отхлебнул. Потом рассказал, как Родник Сероб вначале помог ему, в Саригамише дело было, но когда он пришел к нему в Хлат, Сероб ему оружия не дал и в отряд свой не принял. Мне хотелось спросить, знает ли он о чудовищном поступке Геворга Чауша, но я сробел. К тому же мне показалось, он знает, но не хочет говорить со мной про это. — В Гели, говорят, человека убили, правда это? — спросил он. — Правда, — сказал я. — Бсанский Геворг убил своего дядю. — Известна причина? — Тот женщину украл. Из Ахбика. — И женщину убил? — Да. — Чокнутые эти сасунцы, — усмехнулся в усы мастер Шапин и замолчал, не желая, очевидно, продолжать разговор. — Двух птиц сасунцы любят и чтят — куропатку и орла. Куропатку с курами своими в курятнике держат, а орла — на крыше. Едят репу и мацун, а мысли их — превыше божественных. Интересна, какую весть принес Мосе Имо из Европы... Снарядили мы его к королю английскому, вопросы нации поднимаем. Я хотел спросить, кто такой Мосе Имо, но тут мастер Шапин кончил работу и обратился ко мне: — Держи, готов приклад Сероба-паши. — Он вытер приклад грубой бумагой и сунул в мой мешок. — Твой паша держал в отряде свою жену, что по законам гайдуков недозволительно. А дядю Геворга Чауша обвиняют в том, что он женщину умыкнул. Преданный идее человек со всех сторон совершенным должен быть, — сказал оружейный мастер и посмотрел в сторону ясель, чтобы определить время. Солнечный луч перепрыгнул к тому времени на ясли. — Песок в овраге нагрелся небось, — сказал он и, взяв кувшин, снова пригубил. — Кто был в дверях, когда ты шел сюда? — Человек в больших постолах. — Заметил тебя? — Нет, он спал. — Послушай, мой мальчик, — сказал мастер Шапин и убрал пустой кувшин. — Ежели паша спросит обо мне, скажи, что я этой ночью отправляюсь в Шеник. И вот что я хочу, чтобы ты знал мое настоящее имя. Андраник меня звать. А несколько старых сасунцев зовут меня мастер Шапин, иди — коротко — Шапинанд, то есть Андраник с Шапин-горы. С этого дня зови и ты меня этим именем. — Шапинанд, — повторили мои губы в темноте. Я взял свой мешок, попрощался с Андраником, бесшумно выбрался из темного хлева и направился к дому Тер-Каджа, где меня ждал Родник Сероб.