На Немруте

Село Согорд располагалось на высоком склоне Немрута. Я нашел нужный мне дом и постучал в дверь. — Кого ищешь? — спросили изнутри. — Родника Сероба. — Тебе в горы надо идти, — сказали. — И сам он, и Сосе в горах. Потом они увидели, что разутый я, кинулись обувь мне искать, ничего подходящего не нашли. А я что имел при себе, оставил у них, чтобы налегке шагать. Я только хлеба у них немножко взял и пустился в путь. Бедный мой отец, откуда ж ему было знать, что его сапожник-сын останется однажды без обуви. Я прошел мимо кладбища, которое было отделено от села каменной стеной, и стал взбираться в гору. На мое счастье, гора была покрыта синими цветами первоцвета и ласкающей глаз свежей зеленью. Родника Сероба я нашел в каменистой лощине Немрута сидящим на скале. Сероб был более крепкого сложения, чем Арабо, выше его и куда как лучше вооружен. У Арабо была всего-навсего простая берданка, а Сероб держал в руках мосинскую винтовку. На нем был кожаный патронташ, перекрещивающийся на груди. Лицо смуглое освещенное большими глазами. Голова обвязана серым платком, концы которого свободно болтаются. — Что, пришел пташек посмотреть? — спросил Родник, смерив меня взглядом с головы до ног. В те дни «пташками» именовали тех армянских селян, которые, взбунтовавшись, уходили в горы, — имея в виду их бродячий образ жизни. — Нет, пришел сам пташкой стать, — смело ответил я и, вытащив из-за пазухи табакерку с табаком, протянул ему. Сероб взял табакерку, понюхал и говорит: — Красного Дерева табак. Куришь? — Нет. — А что же делает эта коробка у тебя? — Табакерку мне Арабо дал, а табак я в Красном Дереве взял. — Ты знал Арабо? — Ровно год служил у него, — с гордостью подтвердил я. — Как звали его коня? — Тилибоз. — Ну раз так, оставь табакерку себе, а табак мне дай. — С этими словами Родник Сероб вытряхнул табак в свой кисет, а табакерку вернул мне. — Молод ты еще, чтоб браться за оружие. — Ясное дело, Родник Сероб хотел отправить меня обратно. Дай, думаю, скажу, что оружием пользоваться я умею, но тут он вдруг поглядел на ствол своей винтовки и говорит: — Ежа можешь поймать? — Отчего же нет, — отвечаю, — чего проще. — Ну так пойди принеси мне ежа. Я тут же поднялся на холм, поймал несколько ежей и вернулся к нему. — Молодец. Мне один был нужен, а ты сколько приволок. Ну-ка почисти салом ежа ствол. У Родника Сероба ствол был длинный, кольчатый. Я тут же при нем освежевал ежа, отделил сало и стал чистить ствол. С большим усердием я работал, понравилась ему моя готовность. Когда ствол заблестел, Сероб спросил: — Значит, ты хочешь остаться у меня? — После Арабо единственное мое желание быть с вами, — сказал я. И я остался в горах Немрута у Родника Сероба. О землеробе этом давно уже шла слава защитника простолюдинов. Он и его жена Сосе с шестнадцатью солдатами особенно отличились в знаменитой битве при Бабшене, с той поры в народе о них слагали песни. Сероба и всю его семью преследовали люди султана. «Как бы сделать, лесенки такой нет — подняться да богу пожаловаться. Хотим не хотим, а в горы должны податься, чтобы честь свою и жизнь защитить», — сказала как-то Сосе и ушла в горы в отряд мужа. Сосе я увидел на следующий день на заре. Мы с Серобом пришли к какой-то горной речушке, а на противоположном берегу в это время показались вооруженные мужчины — человек семь-восемь. Они закатали штанины, перекинули постолы-трехи через плечо и вошли в воду. Один из них держал за руку идущего следом молодого солдата — другой рукой он удерживал над головой оружие, — пытался противостоять волнам. Холодная вода захлестывала выше колен. Молодой солдат, дойдя до середины реки, остановился и еще немного закатал штаны. Два-три солдата при этом отвернулись, а тот, кто держал его за руку, прикрыл лицо рукавом. Молодым солдатом оказалась Сосе, одетая в мужское платье. Все вышли из воды мокрые. Сосе отделилась, спустила брючины — а лодыжки синие-синие — и стала обуваться. Я заметил, как один из гайдуков, проходя рядом с Родником Серобом, покачал головой: — Не дело это, паша, не дело. Светловолосой, красивой женщиной была Сосе, стремительного роста, на румяном лице горделивая улыбка. Но еще краше и горделивей была она в своем наряде гайдука, с перекинутыми на грудь косами, с плотно охватывающим талию патронташем. Родник Сероб присоединился к своим «пташкам», и отряд двинулся. Не только Сосе, но и два брата Сероба, тоже землепашцы-ранчпары, и старший сын, убежав от султанского ига, обитали в горах. Воины Сероба были крестьяне из горных селений и долины. Имена некоторых из них в первый день даже навели на меня трепет: Лев Аваг, Усатый Карапет, Беспощадный Ованес, Молния Андреас, Лоло Аджи, Град Тадэ. Оставшись на Немруте, я уже не расставался с «пташками» Родника Сероба, я и сам стал одним из них. Я вылавливал ежей в горах, чистил ружья товарищей, приносил для отряда хлеб и молоко — у пастухов брал. Эти семь-восемь воинов всегда вместе держались, и Сосе тоже всегда с ними была. Иногда они группой исчезали. Я никогда не знал, куда они ушли, для чего. Армяне-селяне частенько заявлялись в горы: «Сероб, хаснанские курды наше стадо увели, помоги нам», «Сероб, Арабо нету, ты наш защитник», «Учителя из Икны снова в тюрьму засадили, что делать, Сероб...» И Сероб, землепашец Сероб, фидаи Сероб, всюду поспевал. Всем сердечную жажду утолял. Потому и прозвище было дано ему Родник. Однажды в февральский снежный день, когда мы находились в Согорде, воины султана вдруг окружили село. Искали предводителя повстанцев — Родника Сероба то есть. Сероб взял винтовку и покинул село, чтобы не стать причиной погрома. У него был белый балахон поверх одежды, и он спокойно пробирался по снегам. Султанские воины не поспевали за ним, потому что лошади по брюхо проваливались в снег. Время от времени Сероб оборачивался и стрелял. Три всадника султана были убиты. Сероб поднялся на Немрут и глазами искал меня, а я с мешком хлеба за спиной уже сидел на вершине горы и спокойно поджидал его. Жандармы, решив, что Сероб погиб в окрестностях Немрута, убрались восвояси. Мы с Серобом достигли кратера горы. Широкая горловина была в клубах рыжего пара: из кратера били горячие источники. Когда уже все — и армяне, и турки, и курды — считали Сероба погибшим, герой Согорда вновь объявился в хлатских селениях живой-невредимый, и народ начал слагать о нем легенды и прозвал его Немрутским Львом. Имя это частенько встречалось и в курдских песнях и даже дошло до слуха султана. В сентябре этого же года снова надолго исчезла Сосе. Когда армяне Багреванда восстали против султана, Сосе поднялась в багревандские горы и руководила крестьянским восстанием. Впрочем, воинам Сероба не нравилось то, что в их отряде находилась женщина. Сосе была храбрая. Но храбрейшему из храбрых не пристало водить с собой жену, пусть даже переодетую в мужское платье, пусть даже храбрую. Из-за Сосе несколько повстанцев уже покинули отряд Сероба, в том числе один из преданных его солдат Андраник. Трое недовольных были самые любимые солдаты Сероба, его близкие друзья, один из них — Молния Андреас из села Шамирам, того самого, среди песков. Молния андреас всегда шел во главе отряда и отвечал за дорогу. Лицо его внушало всем ужас, он носил на голове громадную овечью папаху, а усы его доходили до ушей. Другой был Лоло Аджи, еще его звали Аджи Гево, он участвовал в боях при Ханасаре и Бабшене. Лоло Аджи был верным телохранителем Сероба. И третий — Град Тадэ из сасунского села Фетара. Этот чуть ли не младенцем взял в руки оружие — вместе с отцом своим он участвовал в знаменитых битвах под предводительством князей Грко и Пето. Беспокойным воином был Тадэ, страсть как нетерпеливым. Всегда он первым стрелял, не выдерживал. Битва еще не началась, а он палит. Однажды он метнулся к скале, спрятался за нею и давай с невероятной быстротой открывать и закрывать затвор. — Ты что там делаешь, Тадэ? — спросил Родник Сероб, приближаясь. — Разбираю пули, паша, полую от полной хочу отделить, — ответил Тадэ и, покусывая усы, дернул изо всех сил курок. Сероб рассердился, отобрал у него винтовку и пригрозил, что выгонит из отряда, если Тадэ будет нарушать порядок и стрелять без приказа. — Не дело это, паша, не дело... — всякий раз говорили Молния Андреас, Лоло Аджи и Град Тадэ, когда, переходя горные речки, вынуждены бывали по очереди переводить Сосе за руку. И вот однажды они сказали Серобу: — Отправь Сосе в Сасун, а сам оставайся на Немруте с нами. — Воду когда переходим, какое она имеет право оголяться при нас? Стыдно нам на ее босые ноги смотреть. — Не миновать нам беды из-за Сосе, увидишь, — сказали. Душа Сероба была в Бабшене, а сердце в Сасуне. В сасунском селе Гели был у него старый друг по имени Тер-Кадж. Увидел Сероб, что правы его солдаты, взял Сосе и ушел в Гели. И меня с собой взял. Село Гели (или иначе Гелигюзан) находилось в ущелье. Речка делила село на две части. А вообще село состояло из множества кварталов, и каждый квартал имел свое название. Все дома построены были на покатом склоне горы Андок, каждый дом — на отдельной скале. Главные кварталы были — Тахврник, Харснгомер, Гарипшан, Мхитар, Тех и Гюх, что означает село. Дом Тер-Каджа находился в Гюхе. Постучался Сероб в дверь Тер-Каджа и сказал: «Оставляю Сосе у тебя, а я ночь только заночую, на рассвете соберешь меня в дорогу». Тер-Кадж сказал: « А давай-ка и ты оставайся в Сасуне. Столько времени в Хлате был, поживи-ка теперь у нас несколько лет». И все крестьяне хутские повалились ему в ноги, говорят: — Арабо нет, будь хозяином в стране Арабо. И ночь Сероба сделалась неделей, а неделя — месяцем. Видя, что Немрутский Лев запаздывает, воины его собрались и тоже пришли в Сасун. У Сероба сын был, в Хлате жил, звали Акоп, и два брата — Мхо и Захар. Все трое гайдуки были. Они тоже пришли в Сасун.