В горах Хлата

Согорд находился в Хлате. Армяне и курды называли этот край Хлатом, а турки — Ахлатом. От Сохгома я повернул на восток и пошел к Хлату, миновав села Азахпюр и Арагили Бун*, что в Мушской долине. _____________________ * Арагили Бун — букв.: «Гнездо Аиста» (арм.)  _____________________

Гнездо Аиста... Название этого маленького армянского населенного пункта на протяжении многих лет, переходя из уст в уста, превратилось из Арагили Бун в Алиглбун. На краю села меня остановила какая-то старуха. — Куда путь держишь, парень? — В Хлат иду. — В Хлат? В какое село? — В Согорд, — ответил я. — Остерегайся песков Шамирам и воронок с мелкими колючками, лао. Странник-голубь за кормом пойдет, в западню попадет, — предупредила старуха и рассказала старую историю, случившуюся в песках Шамирам. Правителем горы Немрут был некий спесивый, надменный князь. Однажды этот князь велел нагрузить караван верблюдов песком из Ванского моря и пригнать их на вершину Немрута, чтобы вознестись на небо, одним ударом меча повергнуть бога и сесть на его Место. Отец небесный, рассерженный, обратил верблюдов в камни на том самом месте, где дорога сворачивает к селу Шамирам, а гору Немрут проклял и поразил громом — на ее месте образовалась гигантская воронка, из которой по сей день поднимается желтый пар. Бесстыжий князь был наказан, а господь, сжалившись, наполнил воронку холодной родниковой водой, чтобы землепашец мог возделывать свои поля. — У бессовестного нет бога, у бесстыжего — совести, — заключила старуха и ушла. Несмотря на то, что алиглбунская старуха предупредила меня насчет «каменных верблюдов», я все же заблудился — чудом только меня не поглотили немрутские пески. Село Шамирам лежит в маленькой низине у подножья Немрута. Рядом возвышаются четыре больших холма, а чуть подальше находится еще один, пятый, остроконечный холм; вытянув шею, он смотрит на Немрут. Ни дать ни взять верблюд. А ну как сейчас эти пять окаменевших верблюдов поднимутся и пойдут на меня; у меня прямо мурашки по телу побежали, я ускорил шаги, чтобы быстрее попасть в Согорд. Но вместо этого очутился на поле, усеянном колючками и сухим кустарником. Струящиеся из-под ног ручейки песка и бесконечные воронки так и затягивали. И впрямь, я был в этих краях как странник-голубь — на каждом шагу меня поджидала западня. Один из моих башмаков потерялся в песках. Я попытался найти его, но не смог и стал уже жалеть, что пустился в такое чреватое трудностями путешествие. Насилу я одолел пески и верблюжьи колючки. Но тут передо мною встало новое препятствие. Жандармы султана поймали старика касурца и, связав его волосяной веревкой, куда-то вели. Они хотели выпытать у него, где прячутся фидаи. Из их разговора я понял, что начальника жандармов звать Галиб, а имя мученика — староста Хечо. — Где ты видел Сероба и его людей? Когда? — орал жандарм. — В прошлом месяце видел. Пристали они ко мне: отведи, мол, к горе Куртык. Ну я и отвел их к Куртыку. — А от Куртыка куда они пошли? — К Косура-горе. — А от Косуры куда их повел? — От Косуры к Хатавину пошли. — По дороге они курили? — Да вроде бы и курили. — Окурки на землю бросали? — Нет, эфенди. Размяли в руках и развеяли по ветру. — Там, где они стояли, земля была или трава росла? — Трава, эфенди, трава. — Во что они были одеты? — В чохах* все были. Кой у кого на голове папаха была. _____________________ * Чоха, чуха — верхняя одежда типа армяка.  _____________________

— Куда дальше пошли? — Откуда же мне знать? Одна гора Хатавин — десять дорог, поди разберись, по какой пошли. — Ты меня знаешь, рес Хечо, — заорал жандармский начальник. — А я и тебя знаю, и деда твоего знал, и прадеда! Не шути со мной, староста! — А чего мне бояться? Самое большее — голову отрубишь, горстка крови оросит землю... Что я, всем фидаи дед родной, что ли, чтобы места их знать? — Ты как наш подданный обязан был поймать врагов султана и сдать их нам. — Это же птицы, эфенди, как их поймаешь? Фидаи не ведают границ. Да они через сто аширетов, через тысячи гор перелетят и сядут на нужную им гору. А завтра, глядишь, еще куда-то полетели. Рука у султана длинная, пусть он и ловит их. — Значит, ты не хочешь сказать нам, где отряд Сероба? — Убьете — и то не скажу. — А может, на Немруте? — Ну да, так бы они и дали тебе и твоим красноголовым башибузукам мучить меня. Хечо говорил смело, кричал на них, можно сказать, да еще и трубкой об землю в ярости постукивал. — А когда Сероб на Куртыке был, что он сказал крестьянам? — Сероб сказал: «Вы в стране султана без хлеба можете прожить, без оружия же — вам нельзя». — Еще что сказал? — Еще сказал: «Я родом из благополучной семьи. Но надо, чтобы и счастливые иногда плакали — чтобы несчастные утешились. И поэтому я первым делом наш большой дом, наш очаг в хлатском Хче разрушил, чтобы матери моих врагов, когда захотят проклясть меня, не могли сказать: «Да разрушится дом того, кто наш дом разрушил». — И ты не хочешь показать нам место этого бунтовщика? — Я вам его слова поведал, а где он — не знаю. — Быстро укажи его место, не то испечем тебя в этих песках. — Не скажу. По приказу Галиба жандармы снова начали пытать старосту, потом, привязав к шее большой камень, зарыли живьем в песках. Засыпали песком по горло. Голова только торчит, страшно смотреть. Потом принесли охапку верблюжьих колючек, рассыпали возле старосты, сунули ему в рот трубку, сказали: «Кури теперь». Подпалили колючки и удалились. Когда они спустились в ущелье, я пополз к страждущему соотечественнику своему, землепашцу Хечо, ногами-руками раскидал огонь, снял камень с его груди... Вскоре я увидел, как старик выбрался из песков и, сердито попыхивая трубкой, спустился в ущелье. А я с табакеркой Арабо за пазухой продолжил свое восхождение. Наконец с большим трудом я одолел гору Немрут, оставив позади пески Шамирам и каменных верблюдов с колючками.