Саженец репы

Возле села, где жила Змо, на дороге, ведущей в Муш, показался мужчина с лопатой на плече. То был Фадэ. Он участвовал в празднике по случаю принятия конституции и в приподнятом настроении возвращался из Муша в Сасун. — Султана с тахты спихнули, слыхали? — завопил он, увидев нас. — Талворик станет Эрменистаном! Этой же ночью все казематы взорвут к черту! — Фадэ был уверен, что отныне на свете не останется ни одного ружья и он прямо с завтрашнего дня пойдет возделывать дедовское поле. У Фадэ по-прежнему шапка была сдвинута набекрень, а штаны закатаны до колен. — Где проходил праздник? — спросил я. — У мушского хана Аслана-Каплана, перед правительственным домом. — Кто стоял на помосте? — Все там были. Салех-паша, Сервет-бей, Мехмед-эфенди, Аджи Феро, Сло Онбаши, Расул-эфенди. — А кто речь держал? — Салех-паша. — Что паша сказал? — Он сказал, что конституция — для всех и всех согреет в равной степени. — Если султана действительно сбросили с тахты, а тахту сломали, — заметил я, — все перечисленные тобой люди должны были оказаться под обломками, а не на помосте, где место одним героям. Что еще сказал паша? — Салех-паша выпил за армян-фидаи и так закончил свою речь: «Яшасын эрмени фидайлар! Яшасын хуриат!»* Тут все закричали «ура», громко так кричали, кто как мог. _____________________ * «Да здравствуют армянские фидаи! Да здравствует свобода!» (турецк.).  _____________________

— А Гасимбек, тот, кто убил Джндо, тоже на помосте был? — Громче всех он кричал. — Еще что было? — А то, что архимандрит Хесу расцеловался с Салехом-пашой. — Значит, и Хесу там был? — Он пришел позже и стоял между Мехмедом-эфенди и Гасимбеком. Когда Салех-паша сказал: «Теперь между турком и армянином нет разницы, все мы равны перед законом, все мы братья», — они с Хесу обнялись и расцеловались. — Фадэ, — сказал я, — ты мудрый человек, скажи, чем все это кончится? — Да все этой же лопатой моей. Царь, священник, кум, сват, ружье, пушка — все на кончике этой лопаты сидят. Вода шумит, лопата звенит — вот вам и жизнь, — сказал Фадэ. Он стоял спиной ко мне. Задрав голову, он смотрел на родные горы. Вдали на солнечном склоне Хтанской горы поблескивало озерцо — это было маленькое ячменное поле Фадэ. С шумом сбегали с гор ручейки, как белые козлята, спрыгивающие со скал. Те самые ручейки, которые не раз вводил в берега поливальщик Фадэ. Попадая в тень, они мгновенно чернели и начинали походить на диких черных козлов, а потом, попав снова на свет, алели, освещенные солнечными лучами, и становились похожими на красных сказочных коз. Взгляд Фадэ скользнул к серому зданию каземата, построенного на его поле. — Завтра этого здания здесь не будет, — торжествующе сказал Фадэ. — И ты веришь, что все арсеналы уничтожат? — Этой же ночью султанское войско должно покинуть Сасун. — Если снесут каземат, что посеешь на этом поле? — Репу. Все ручьи сюда пущу, чтобы отшибить дух пороха. А потом все поле засею репой. — А что, тюрьмы тоже, сказали, снесут? — Не будет отныне в этой стране ни тюрем, ни войска, ни казематов. Все фидаи, объявленные вне закона, с сегодняшнего дня свободные люди. Арестантов выпускают на волю. — Ты сам, своими глазами видел это? — На городской площади, примыкающей к мушской тюрьме, судья-турок прочел имена политических заключенных и через узкую дверь вывел всех на площадь. — Ты кого-нибудь узнал? Кто первым вышел? — Первым был Тер-Поторик. — Дальше? — Вторым карнинский Согомон шел, седой весь; затем — семалец Кятип Манук. — Еще? — Дальше шли авранский Арам, Цронац Мушик, Бдэ Мисак и Мамиконян Зорик из Архи, этот на сто один год был заключен. Зорик из бус красивую феску для сына тюремщика связал, на феске мечеть и минарет, и молла молится, «аллах» говорит. Зорик, когда из тюрьмы выходил, протянул тюремщику и говорит: «От архинского Зорика, на память». — А ты что делал на этой площади? — Вах, как это что делал? Да разве же можно такой вопрос задавать тому, кто эту лопату в руках держит? Позвали мусор с площади собрать. И, поправив лопату на плече, гордо зашагал к Талворику поливальщик Фадэ. Пошел сажать на месте каземата репу... Выпущенные из тюрьмы заключенные разошлись по домам. Были отпущены также многие крестьяне, обвиненные в содействии гайдукам. В тот же день орда султанских воинов, рота за ротой, покинула Сасун. Только они скрылись из виду, гелийские крестьяне за одну ночь снесли здание каземата. В груды обломков были превращены казармы в Семале и в Ишхандзоре. Вихрем слетел с горы поливальщик Фадэ и вместе с земляками своими талворикцами давай крушить каземат в Верхнем селе — расчистили поле, все камни до последнего скинули в ущелье и пустили на поле воду. Омыла, очистила затвердевшую землю вода. Лопата перелопатила освобожденную землю; вспахали ее, провели борозды, а через несколько дней из-за пазухи земли показался вечный вестник весны — зеленый росточек. Я со своими фидаи приближался в это время к селу Татрак.