В мастерской шорника

О Городе-крепости я был много наслышан. Это название связывалось у меня с Арабо. Улицы здесь были покрыты булыжником. Город-крепость был построен на плоскогорье и окружен естественными укреплениями. Над ним возвышалась огромная крепость. Путники, побывавшие в Городе-крепости, рассказывали, что по ночам на макушке крепости черти варят смолу в больших карасах. Дома в городе были сплошь из черного камня, крыши железные, окрашенные в красный и зеленый цвета. Через весь город протекала река Синам. Два моста через эту реку имели даже названия — Каменный мост и Чугунный мост. Последний вел к Сарыкамышу. Мы прошли Каменный мост и двинулись к улице Лорис-Меликова. Здесь, на дороге, ведущей к крепости, стоял памятник русскому солдату. Двуглавый орел сердито клевал зеленое полотно с красным полумесяцем под ногами бронзового солдата. Возле памятника нас встретил мужчина с Георгиевским крестом на груди. Звали его странным именем — Сраб. Сраб был родом из села Вардаблур, что в Лори. В 1877 году он участвовал в знаменитом сражении на Алачских высотах и вместе с победоносным войском Лорис-Меликова вошел в Город-крепость. У Сраба были черные брови и необыкновенно синие глаза. После войны он остался жить в Городе-крепости и был занят тем, что поставлял оружие гайдукским отрядам. — Мне было восемнадцать лет, когда Лорис-Меликов погнал пашу Мухтара. Гром наших пушек доходил до Дорийских гор, — сказал лориец Сраб и повел нас через городской сад в маленькую мастерскую. На вывеске у входа были нарисованы деревянное седло и голова лошади: седло красного цвета, голова лошади — черная. В мастерской Сраб познакомил нас с двумя мужчинами. — Из страны пришли, — сказал им Сраб шепотом и быстро вышел из мастерской. Страной здесь называли наш край. Один из армян был эрзрумец, другой — игдирец. Имя эрзрумца было Аршак, но звали его все Дядя. Нацепив передник мастерового, он чинил старое седло. Он был чуть выше среднего роста, усы тронуты сединой, глаза светлые, молчаливый; работал, склонив голову и что-то бормоча под нос. Стол его был завален деревянными и железными стременами, подковами, гвоздями, чересседельниками, а за спиной висели вожжи, кнут, уздечка, а также три чучела — лошади и двух ослов. Игдирца звали Дро*. Это был молодой человек среднего роста, смуглолицый, с небольшими усиками и бородкой. Он беспрестанно курил и разгоряченно спорил с молодым александропольским офицером, одетым во френч, у которого из-под офицерской шапки выбивались черные шелковистые волосы. Речь шла, насколько я понял, об освобождении Западной и Восточной Армении. Два-три раза до моего слуха дошли имена Андраника и Геворга Чауша. _____________________ * Дро — главарь дашнаков, ратовавших за «независимую Армению».  _____________________

Дро был офицером русской армии. В споре он явно держал верх — александрополец постепенно сдавал позиции. Аршак работал молча, не обращая внимания на спорящих. Время от времени его изрытое оспой лицо освещала мягкая улыбка. Он напоминал человека, чей конь нетерпеливо топчется у порога, а сам он спешит привести в порядок сбрую, чтобы без промедления пуститься в путь, но куда? Может быть, в Карин, а может, к Сасуну? — Поскольку ты согласен со мной в идейном отношении, давай выпьем за будущее — за освобождение, — сказал Дро молодому офицеру. — И Аршак пусть выпьет с нами. — Будущее трудовой Армении куется в Сасунских горах, поэтому я предлагаю выпить прежде всего за Геворга Чауша и его фидаи, из которых двое находятся сейчас с нами, — заметил Аршак и, отложив седло, вместе с нами подошел к офицерам. — Выпьем! — воскликнул офицер-александрополец, поднявшись. Наполнили стаканы. — За Андраника и Геворга Чауша! — прогремел игдирец. — Вот уж про кого сказано — горячая голова! Выпьем за наших гайдуков! — Уж горячей, чем у тебя, не найдешь головы, — заметил Аршак. — Прежде чем пить за гайдуков, научился бы ценить их по достоинству. — А сам я не гайдук разве? И кто он, наконец, этот шапиндарахисарец? — разгорячился Дро. — При помощи Геворга Чауша и нескольких сасунцев убил Халила в лесу и думает, что спас родину. Да я, если хотите знать, в двадцать лет отправил в преисподнюю царского губернатора. Взрыв — и княжеская карета с Нагашидзе взлетает в воздух средь бела дня! И не в каком-нибудь глухом лесу, а в самом центре Тифлиса. Теперь скажите, кто настоящий гайдук — я, Геворг Чауш или же Андраник? — Результат недурной, но это не самый верный способ борьбы, — заметил молодой александрополец. — Ваш Андраник тоже этот путь избрал. — Неправда, — возразил Дядя. — Его битва при монастыре — это уже организованная борьба. Тридцать гайдуков стояли против трехтысячного войска. Тут игдирец снова распалился и заговорил о чем-то по-русски с молодым офицером. Дядя остался недоволен таким поворотом дела и, поставив стакан на стол, вернулся к своему седлу. Миссия, с которой шли мы в Город-крепость и за результат которой отвечал я собственной головой, заставляла меня быть рассудительным, а мушец Тигран, который заметно нервничал, не смог себя сдержать и потянулся к револьверу, спрятанному под абой. Особенно оскорбило его то, что они в нашем присутствии заговорили на непонятном языке. Тигран решил, что они продолжают уже по-русски ругать Геворга Чауша и Андраника. Игдирец заметил неосторожное движение Тиграна и сам тут же выхватил свой маузер. Бог знает, чем бы все кончилось, не появись в эту минуту лориец Сраб и с ним пятеро армян, офицеров царской армии. Как и полагается, сабли у них висели до самой земли. Следом за ними вошли несколько молодых офицеров, говоривших между собой по-русски. Все они были в кокетливо сдвинутых набекрень форменных шапках с белым кантом. Я запомнил одного из них, Самарцева из Ростова-на-Дону, и на всю жизнь врезались в память имена трех других офицеров — Томасбеков, Силиков, Бек-Пирумов. При виде их Дро опустил свой маузер, мушец Тигран — свой револьвер, я — стул, а Дядя — седло. Узнав, что мы из самого Муша, русские военачальники и молодые офицеры принялись нас обнимать, и все мы стоя выпили за освобождение Армении. О, какой это был радостный день, какие прекрасные минуты! Глядя на этих офицеров, я понял, что и в русской Армении есть героическое поколение и что у всех нас одна забота — наша Армения. В крепости выстрелила пушка. Дро и лориец Сраб достали большие карманные часы, стали переводить стрелки. И шорник Аршак занялся тем же, и все офицеры. Нам объяснили, что три раза на дню в Карсе на цитадели стреляет пушка и жители города сверяют по ней часы. Лориец Сраб отвел меня и мушца Тиграна в какой-то дом в ущелье, рядом с каменной грядой Слан. Там мы и заночевали. Наутро Сраб сказал: — Пойдем через ущелье, нам надо попасть в Александрополь. В тот же день мы покинули Город-крепость.