5. Явление Воскресшего Христа Савлу и его обращение, как свидетельство о действительности Воскресения Христова и о Божественном происхождении (основании) благовестия ап. Павла (§ 12)

Сообщения о телесном явлении Воскресшего Христа на пути в Дамаск Савлу и о его подробностях даются в Деяниях Апостольских близким к ап. Павлу лицом (Кол. IV, 14) и спутником в его благовестнических путешествиях, св. Лукою (Д. А. IX, 1-30 — рассказ ведется от лица автора, а в XXII, 1-21 и XXIII, 1-23 — от лица самого ап. Павла); он несомненно говорит о телесном, а не о духовном явлении или субъективном видении Савла, принятом за реальное явление Воскресшего. Усилия отрицательной критики поколебать историческую достоверность рассказа указанием на противоречия в нем и тем отметить его позднее (легендарное) происхождение не заслуживают серьезного внимания, так как мы здесь имеем дело не с противоречиями, а вариантами, обязанными происхождением, может быть, тому, что рассказ ведется от имени автора Деяний и от лица самого апостола Павла. Неоднократно и сам апостол говорит в своих посланиях, без указания подробностей, о Дамасском явлении ему Христа, причем он ясно отличает это явление от бывших ему духовных видений в состоянии духовного восхищения или экстаза (2 Кор. XII, 1-9) и ставит его в один ряд с явлениями Христа по воскресении прочим апостолам (1 Кор. XV, 8; IX, 1; Гал. I, 11-17; 1 Тим. I, 12-16; Флп. III, 3-6 ср. Деян. Ап. XXII, 17-18), т. е. признает его внешне-объективным или телесным явлением ему Воскресшего, которого он видел своими очами и слышал собственными ушами, как и другие апостолы. На этом именно явлении ему Самого Христа ап. Павел основывает достоинство и права своего апостольского служения наравне с прочими апостолами, самовидцами Христа. «Что ап. Павел явление Христа считал в полном смысле объективным, т. е. реальным и внешним, это, говорит Штраус, не подлежит сомнению; но ничто в рассказе и заявлении ап. Павла о случившемся не препятствует нам быть иного мнения и считать явление исключительно субъективным, фактом его внутренней душевной жизни», т. е., другими словами, субъективным видением, галлюцинациею. Таким образом к объяснению Дамасского явления отрицательная критика пытается применить визионерную теорию.

Физиологические условия для галлюцинации Савла на пути его в Дамаск визионерная теория указывает в нервной его болезненности и слабости, в предрасположении его к невропатическим психопатическим состояниям; приписывают ему даже эпилепсию. Симптомы эпилепсии, говорят, все были налицо и в дамасском событи: падение на землю, временная или нервная слепота (амавроз), слабость. Но в этом диагнозе не констатирована наличность весьма существенного и общего всякому невро и психипатическому расстройству симптома: глубокое превращение или распадение личности субъекта, изменения в области эмоций и воли, патологическое извращение характера, обнаруживаемое слабостью и дряблостью воли, уменьшением активности и т. п.⁷ Ап. Павел с его изумительною неутомимою деятельностью, необычайною энергиею и силою воли, проявлявшимися в трудах, опасностях, страданиях, не может производить впечатление психопатического или невропатического субъекта: это изумительное сочетание великой, здоровой души со слабым телом, воплощение деятельной любви к ближнему (см. 2 Кор. XI, 16-32).

Невозможность психологического условия галлюцинации (веры в воскресение Христово, ожидания его) в ожесточенном и убежденном враге христианства фарисее Савле представляет несомненное препятствие для визионерной теории. Отрицательная критика делает усилия устранить это препятствие предположением о начавшейся еще до путешествия в Дамаск естественно-психологической эволюции фарисея Савла в христианина, завершившейся под влиянием внешних благоприятных условий полною победою Распятого над фарисеем вблизи Дамаска, где обнаружилось, что Савл уже ранее в душе был христианином, уже на пути был к христианству и все уже готово было для его обращения, когда он задумал новые ужасы в Дамаске (Фаррар в соч. «Жизнь и труды св. ап. Павла»). Нас посвящают подробно в тот психологический процесс, который привел Савла к вере в воскресение Христа, вообще возможной для фарисея, хотя фарисейским богословием допускалось только всеобщее воскресение в конце мира, с пришествием Мессии (Штраус). Неумеренная ревность Савла в фарисейской праведности с ее мертвящим и бездушным формализмом не могла дать мира и удовлетворения душе Савла и должна была разрешиться состоянием глубокого разочарования, внутреннего недовольства и сомнениями в правоте своей веры и преследования христиан, близкие соприкосновения с которыми еще более усиливали муки его борьбы и недовольства. В христианах он находил то, чего не доставало ему со всею его фарисейскою правдою: твердость, спокойную уверенность в правоте своей, тихую радость и мир душевный даже среди пыток и мучений, нисколько притом не мешавших широкому распространению гонимой им секты. Сам собою вставал перед Савлом ужасный для него вопрос, не была ли правда на стороне гонимой, а сам он только гонителем ее? Не был ли он со всею его ревностью только извергом, мучителем невинных? И тут возникали в его воображении картины гонений со всеми их ужасными подробностями, целый ряд картин, начиная с мученической кончины окровавленного Стефана, молившегося за него, и других мучителей своих. И совесть возвышала тогда свой страшный правдивый голос в душе Савла, который он старался заглушить в себе новыми ужасами террора в бессознательной надежде придать себе твердость, вернуть прежнюю веру в правоту своего дела, уйти от роковых вопросов, а через это лишь все более и более запутывался в безысходном внутреннем разладе и муках раздвоения. Путешествие в Дамаск было последнею вспышкою фарисейской ревности и фанатизма Савла, питающегося всегда недостатком веры и убеждения (Фаррар); но оно послужило к развязке внутренней борьбы, которой так долго мешала кипучая деятельность Савла, в вихре которой ему удавалось уйти от себя и разных вопросов. Целая неделя путешествия от Иерусалима до Дамаска была предоставлена Савлу для внутреннего самоуглубления его на полном досуге и наедине с самим собою. Прежние мимолетные думы, сомнения, чувства и воспоминания разом с новою и небывалою силою возникли в душе Савла; возгорелась борьба, от которой некуда бежать было Савлу, становившаяся все острее и невыносимее по мере приближения к Дамаску. Хрупкий нервный организм Савла не вынес этой непосильной борьбы, закончившейся приступом эпилепсии, может быть в момент разразившегося над ним грома и молнии, в болезненно-возбужденной фантазии Савла превратившихся немедленно в атрибуты Божественной манифестации ему, в голос Распятого прославленного Христа, небесное сияние (Винер, Аммон, Эвальд, Ренан)⁸. Но с земли Савл встал уже христианином. Это был момент мировой важности, если примем во внимание место ап. Павла в истории христианства, в деле его изъяснения и распространения: ему принадлежит самая большая доля в новозаветном каноне и его благовестием призван был к вере весь образованный языческий мир. Но это был момент зарождения самого благовестия (богословия) Павла во всех существенных его элементах и основаниях. Явление Христа послужило, в связи с внутренним религиозно-нравственным опытом Савла, точкою отправления для преобразования фарисейско-иудейского богословия Савла чисто-диалектическим процессом мышления в благовестие апостола Павла. Смерть и воскресение Христа, конечно, были теми двумя фактами из всей евангельской истории, около которых, как около средоточия, вращалось все богословие ап. Павла. Савл видел Иисуса и слышал Его; значит, Иисус жив, Он воскрес из мертвых. Но если Иисус воскрес из мертвых, то значит Он именно и есть Мессия, за которого выдавал Себя Сам Он; отсюда должен быть изменен взгляд на значение Его крестной смерти. Смерть Иисуса не может уже быть простою позорною казнью, она становится предопределенною самим Богом искупительною жертвою за грехи мира, орудием спасения людей. Неспособность людей к оправданию перед Богом собственными силами Савл прекрасно узнал из собственного своего внутреннего опыта, и в связи с внешним опытом внезапного и незаслуженного им явления милосердия Божия в явлении Самого Христа на пути в Дамаск, Савл логически должен был прийти к основному, центральному положению всей своей богословской системы, построенной исключительно на субъективной почве личного опыта: человек оправдывается благодатью по вере в Распятого, а не делами закона. В свете этого положения изъяснено и преобразовано было все фарисейское богословие Савла в его понятиях о Лице Мессии, Его царстве и деле. В последнем результате отрицательная критика видит в богословии Павла не систематическое изложение евангельского учения Иисуса, а «имманентное развитие иудейского сознания» под внешним воздействием или впечатлением нового факта, именно крестной смерти Мессии: Христос, проповедуемый Павлом, есть не исторический Христос, а Христос внутреннего сознания его, так сказать, и учение, им даваемое, не есть учение Христа, а преобразованное иудейское богословие. Апостол сам говорит, что он знает одного только этого внутреннего, зримого духовными очами, Христа и не знает «Христа по плоти» (2 Кор. V, 16), т. е. исторического; и не только не знал, добавляет отрицательная критика, но и не интересовался историческою стороною христианства, заключенною в евангельской истории жизни и учения Иисуса Христа, так как в Гал. 1, 15-19 прямо говорит, что после своего обращения он не возвратился тотчас в Иерусалим, чтобы там в общении с непосредственными учениками Христа расспросить подробно о Том, Кто отныне стал его жизнью, — «не стал советоваться с плотью и кровью, и не пошел в Иерусалим к… апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск».

В естественно-психологическом объяснении внезапного обращения Савла выделяются два главных пункта, требующие отдельного рассмотрения: 1) отрицание объективно-реального характера явления Христа Савлу 2) и, что вытекает отсюда, отрицание объективной божественной основы благовестия ап. Павла.

1. Гипотеза естественно-психологическая уже по самому существу своему, как попытка анализом проникнуть в тайники чужой души, не может вызывать к себе доверие и выдавать себя за истину несомненную. Как во всякой психологической гипотезе, здесь все построено на игре в психологический анализ, при сложности душевных явлений не идущий далее установки возможности или вероятности того или иного явления. Но этого для исторической науки мало: она должна нам говорить о том, что действительно было, а не о том, что могло быть. Само по себе изображение душевного процесса, совершавшегося в Савле по гипотезе до явления в Дамаске, и состояния его перед последним, психологически не представляет ничего особенно невероятного и неправдоподобного: все могло быть так, как об этом говорит нам гипотеза, но действительно ли так было — вот вопрос, на который гипотеза не дает ответа; так психологически вообще возможно раздвоение личности в душах неуравновешенных, полных противоречий; возможно было раздвоение и личности Савла на две половины — иудейскую и христианскую, или одновременное соединение в его личности двух противоположных элементов фарисейско-иудейских и христианских — даже в то время, когда на пути в Дамаск Савл «дышал угрозами и убийством на учеников Господа» (Д. А. IX, 1). Но было ли это и все другое в действительности? Отрицательная критика не приводит никаких оснований для своей психологической гипотезы. Но она даже прямо противоречит историческим документам, какими служит книга Деяний с изображением события обращения Савла и рассеянные в ней и по разным посланиям немногие, но ясные показания самого апостола Павла. Никакого намека здесь не находится на предварительную постепенную эволюцию Савла-фарисея в христианина, на его недовольство отеческою религиею, на муки совести, сомнения, на внутреннее раздвоение его личности, одним словом — на предварительное естественное подготовление события. Обращение Савла представляется событием внезапным и неожиданным, как действие сверхъестественной внешней, а не внутренней причины. Сам апостол приписывает свое обращение исключительно благодати, сверхъестественной причине, т. е. небесному явлению Воскресшего Христа, когда, напр., говорит: благодатию Божиею есмь, еже есмь (1 Кор. XV, 10). В частности, мы находим у него замечания, которыми решительно ниспровергается гипотеза отрицательной критики. Совесть не мучила его и ни в чем не упрекала его все время до самого последнего момента, если он говорит: «я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня» (Д. А. XXIII, 1). Не только не было колебаний в душе его или следов чего-либо подобного, но, напротив, по собственному изображению ап. Павла, он был неумеренным ревнителем отеческой религии, всецело предан ей до фанатизма (Флп. III, 6; Гал. I, 14), сознательным и убежденным врагом и гонителем христианства (Гал. I, 13; Флп. III, 6; 1 Тмф. I, 13). Никакого сознания и даже предчувствия истины на стороне гонимой не было у Савла: он гнал «по неведению, в неверии», почему Бог и помиловал его (1 Тим. I, 13); гнал по глубокому убеждению в своей правоте и неправоте христиан, как пребывавший в состоянии полного мрака и ослепления закоснелый фанатик иудейства: «я думал», говорит ап. Павел, «что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея» (Д. Ап. XXVI, 9 ср. 12). С этою мыслью о необходимости насильственного противодействия христианству и по возможности истребления его Савл едет в Дамаск, поглощенный ею одною всецело и ничем больше. Точно так же ни на чем не основаны в отрицательной критике и дополнения к гипотезе о грозе под вечно ясным небом Сирии, о лихорадке, воспалении глаз и т. п. И мало сказать — ни на чем не основаны, — даже противоречат библейскому тексту в Д. Ап. XXII, 6, где под великим светом, осиявшим Савла, при приближении к Дамаску, около полудня, т. е. при полном сиянии дневного света, никак не может разуметься обыкновенная молния, конечно, при этом хорошо известная Савлу и его спутникам.

За недостатком положительных оснований натурально-психологическая гипотеза ищет себе подкрепления в возражениях против традиционного супранатурального объяснения обращения Савла. Традиционное понимание, говорят, допускает насильственное действие сверхъестественной силы и благодати на человеческую свободу вопреки собственному учению богословия об участии свободы в деле спасения, когда отрицает естественный фактор в обращении Савла и все здесь относит к действию благодати. Но традиционным объяснением вовсе не отрицается участие естественного фактора в обращении Савла. Действием Божественного промысла, избравшего ап. Павла еще от утробы матери его и призвавшего благодатью Своею (Гал. I, 15), Савл постепенно и разнообразными путями с самого дня рождения своего подготовлялся в сосуд Божественной благодати. Многие черты жизни и характера Савла подготовляли и делали из него орудие Божественной благодати, — будущего апостола языков, напр., воспитание в началах строгого иудейства, жизнь под законом и ревность по закону, образование в школе Гамалиила, даже место рождения в Тарее. Во всяком случае в душе Савла были налицо необходимые естественные условия для действия в ней сверхъестественной благодати: в ней был естественный зародыш или семя новой жизни в виде несокрушимого и горячего стремления сердца Савлова к Богу и правде Его, и твердой веры в спасение через Мессию, на которых и могло именно утверждаться благодатное воздействие на душу Савла. Явлением Воскресшего дано было главное, чего не доставало душе Савла, косневшей в мертвых преданиях иудейства и его ложных понятиях о Мессии, о жизни и спасении. Надо было сломить и сокрушить в Савле его иудейское понятие о Мессии и его неверие в воскресение Христа Распятого. Твердая, огненная, энергическая душа Савла могла быть побеждена только быстрым, сильным и энергическим действием благодати, каким и было грозное явление ему Господа на пути в Дамаск. Но это не было насильственным и неотразимым действием Божественной силы: власть сопротивления ей еще оставалась в сильной душе Савла, если он говорит: «я не воспротивился небесному видению»… (Д. А. XXVI, 19). Естественно-психологическая гипотеза сама как раз именно страдает крупным недостатком, — односторонностью, когда изгоняет из объяснения обращения Савла сверхъестественный фактор, Божественную благодать. Если и могли действовать в обращении Савла указываемые Штраусом и другими естественные причины, то не сами по себе, а при содействии благодати: содействие благодати безусловно необходимо было для преодоления в душе Савла иудейской закваски, глубоко вошедшей в его душу и проникавшей все его существо, всецело до фанатизма преданное заветам отеческой религии.

2. Благовестие св. ап. Павла точкою своего отправления, своим началом и источником имеет объективно-исторический факт Божественного откровения или явления ему Самого Иисуса Христа на пути в Дамаск, затем неоднократно повторявшегося (см. Деян. Ап. XXII, 17-21; Гал. I, 11-12), так что его евангелие не есть человеческое по своему происхождению, а Божественное: Сам Господь Иисус Христос, избравший Савла в близкое общение с Собою, был учителем его и непрестанными откровениями заменял ему плотскую близость к Нему других избранных апостолов, очевидцев Его земной жизни во плоти. На этой духовной близости с прославленным небесным Христом ап. Павел основывает свое апостольское достоинство и равенство с прочими апостолами: он избран и научен не человеками, а самим Иисусом Христом, как и прочие апостолы (Гал. I, 1, 11-12; Рм. I, 1). Поэтому ничего не могли бы прибавить к его апостольскому достоинству и правам одобрение от прочих апостолов и общение с ними, что и выражает апостол в виду нареканий на него иудейско-христианской партии, в Гал. I, 15-16: он хочет устранить всякую мысль о зависимости его апостольских прав от апостолов, что унижало бы его апостольский авторитет и равноправность с прочими апостолами. Но отсюда нет оснований заключать об отсутствии у ап. Павла всякого интереса к исторической стороне христианства, совершенно неестественном психологически и ранее в Савле, так глубоко отдавшемся религиозным вопросам и имевшим возможность располагать всеми, обращавшимися в иудейской и христианской среде, сведениями о жизни Иисуса, и в ап. Павле, у которого внутренний образ Христа мог быть тем яснее, чем более становился известен ему «исторический» Христос, живший на земле во плоти, виденный и слышанный также и неверовавшими иудеями. Апостол Павел отвергает только это внешнее плотское знание об Иисусе Христе, которым располагал и современный иудейский народ, не прозревший в Иисусе Страдальце Мессию и ныне располагает неверующая историческая наука, неспособная возвыситься над внешнею человеческою оболочкою истории Иисуса до признания ее сверхъестественного Божественного Зерна. Как и в других писаниях апостольских, в посланиях апостола Павла первое место дано изъяснению учения Христа в виду предполагаемого знакомства верующих с его историческими основами или евангельскими фактами, но там, где надо было, послания апостола Павла изобилуют весьма точными и подробными сообщениями исторических фактов, напр., 1 Кор. XI, 23 и д. Апостол Павел, таким образом совершенно справедливо мог сказать: Я знаю, в кого я уверовал (2 Тим. I, 12).