1.2. Философские основания проекта универсальной герменевтики и проблема «философичности» данного проекта.

Говоря о философских основаниях герменевтики Шлейермахера, следует прежде всего указать на влияние Канта и Фихте. Это влияние было определяющим и для Дильтея в его построении основ «наук о духе». В работе о Шлейермахере Дильтей подчеркивает: «В истоке всех устремлений нашего века, направленных на науки духа, мы сразу видим медные врата кантовских «Критик» и фихтевских «Наукоучений»» [8, с. 101]. Он заострил внимание на том, что от Канта и от Фихте в созданную Шлейермахером универсальную герменевтику, а затем и в «науки о духе» приходит идея о нравственной необходимости этой сферы знания, наука предстает как область нравственных деяний, формируется «тип этического мышления». Сама история и культура трактуется как «нравственный космос». Это отчетливо зафиксировано в концепции создателя теории исторического понимания И.Г.Дройзена [13]. По-видимому, такая этическая предпосылка является необходимым условием конгениальности (помимо эстетической составляющией) и сообщаемости как духовных оснований возможности понимания. Как нам представляется, интерес к биографии и автобиографии в «науках о духе» также обусловлен представлением об истории и культуре как нравственном универсуме. Ведь именно в автобиографических свидетельствах и жизнеописаниях история предстает как сфера морального поступка. Вспомним мощную морализаторскую тенденцию «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха и всей житийной, агиографической литературы.

И.Кант в «Антропологии с прагматической точки зрения» (1798), ориентированной на исследование того, что человек как «свободно действующее существо делает или может делать из себя сам» [14, с. 131], отмечал полезность обращения к произведениям биографического жанра. Однако он ставил их в один ряд с «драмами и романами» и расценивал весь этот комплекс не в качестве источников, а лишь в качестве вспомогательных средств. Приравнивая биографии к литературным произведениям он видел в них не «опыт и истину», а вымысел и преувеличение, лишь отчасти отражающие действительное поведение людей (См.: [14, с. 135]). В дальнейшем отношение к биографическому жанру и его месту в структуре гуманитарного знания будет существенно изменено.

Оценивая в целом «романтический поворот» Дильтей в своей конкурсной работе «Герменевтическая система Шлейермахера в ее отличие от предшествующей протестантской герменевтики» писал: «Счастливы те, кому было дано в опоре на великое философское открытие продуктивного Я строить языкознание, мифологию, историю систем, науку о религии, о прекрасном, герменевтику» [8, с. 123]. Шлейермахеру «выпало счастье» строить на новых основаниях науку о религии и герменевтику.

По поводу философского содержания герменевтики Ф.Шлейермахера существуют различные позиции, ряд исследователей не считают ее философской. В частности, А.Л.Богачев предлагает историю философской герменевтики начинать с Г-Х.Гадамера и его работы «Истина и метод. Основы философской герменевтики» (1960), а варианты, предложенные Дильтеем и Шлейермахером, считать общей, универсальной герменевтикой. Однако Богачев не отрицает, что Шлейермахер был автором первого проекта философской герменевтики [3, с. 54], оценивая сам замысел, а не его воплощение. Дильтей же считал, что именно Шлейермахер стоит у истоков превращения герменевтики в общефилософскую науку. В письме отцу он, разъясняя, что такое герменевтика, отмечает: „Речь идет о теории понимания письменных произведений (а не одной лишь Библии) – науке, прежде всего распространенной в отношении Библии, и конституированной Шлейермахером в общефилософскую науку» (См. об этом: [18, с. 34]). Сам Шлейермахер также был убежден, что герменевтику должно мыслить философски. «Так как искусство вести речь и понимать ее ( в процессе общения) противостоят друг другу, а речь составляет лишь внешнюю сторону мышления, то герменевтику должно мыслить только в связи с искусством, т.е.философски» [22, с. 42]. Философское содержание Шлейермахер связывал также с проблемой явленности в речи тотальности мышления создателя толкуемого произведения. В связи с необходимостью учитывать такую тотальность в процессе понимания он, во многом, и приходит к мысли о недостаточности лишь грамматического толкования. «Подобно тому, как всякая речь имеет двойное отношение к тотальности языка и к тотальности мышления своего создателя: так и всякое понимание состоит из двух моментов, понимания речи как вынутой из языка, и понимания речи как факта в мыслящем» [22, с. 44]. Учет второго момента и приводит к выделению в качестве особого вида толкования – психологического, что в свою очередь приводит к учету биографии создателя произведения.