Раздел 6. Постмодернизм – философия эпохи постмодерна

В поисках адекватной терминологии. Постмодернизм – сложное, многомерное, интенсивно развивающееся движение современной философской и социо-гуманитарной мысли Запада, своеобразная реакция на существенные перемены, происходящие в мировой культуре в последней трети ХХ века.

Постмодернизм - наметившийся в последней трети ХХ века сдвиг в культурном самосознании западного мира (после «модерна» или «современности») идейно-художественное течение, преодолевающее «современность», которая, однако, понимается по-разному: как рационализм Нового времени, как вера в прогресс, опирающийся на научное знание, как литературный эксперимент второй половины XIX века, как авангард в искусстве 10-20-х гг. XX века.

Постмодернизм - обозначение эпохи, состояния сознания, типа культуры, философской парадигмы второй по­ловины XX в.

Постмодернизм можно рассматривать как особый тип мировоззрения, ориентированный на формирова­ние такого жизненного пространства, в котором главными ценностями становятся свобода во всем, спонтанность деятельности человека, игровое начало. Постмодернистское сознание направлено на отрицание всякого рода норм и традиций - этических, эстетических, методологических и т.д., на отказ от авторитетов любого ранга, начи­ная от государства, великой национальной идеи, моральных парадигм и кончая правилами поведе­ния человека в общении с другими.

Постмодернизм - явление, характерное в последние десятилетия для Запада, выразившееся в конструктивной критике принципов классического рационализма и традиционных ориентиров метафизического мышления. Наличие многочисленных любопытных концепций постмодернизма свидетельствует о возникновении новой культурной ситуации, однако постмодернизм не имеет четкого парадигматического определения. Постмодернизм не является логическим понятием, определяющим реальною существующий объект. Поэтому неправомерна логическая, или хронологическая локализация постмодернизма, хотя такая возможность не исключается.

Сам термин указывает на то, что явление во многих своих формах и аспектах продолжает и завершает традиции Модернизма. Поэтому существующие теоретические разработки парадигмы постмодернизма строятся на различных основаниях в зависимости от того, что понимается под модернизмом и с какого времени последний берет свое начало. Размытость понятия «модернизм» делает таким же размытым и неопределенным понятие «постмодернизм». Историки культуры расходятся также во мнении о том, кто первым ввел само это понятие, в какой сфере искусства раньше всех проявились тенденции постмодерна.

Каждое из приведенных определений акцентирует внимание исследователей на различных аспектах культурных трансформаций, изменивших лицо человечества во второй половине ХХ века.

В современной социально-философской литературе различают понятия «постмодерн» и «постмодернизм». Под «постмодерном» понимают период в развитии культуры, и саму культуру, сформировавшуюся в Европе в последние 300-500 лет. Под «постмодернизмом» понимают теоретическую рефлексию, теоретический уровень анализа этой культуры, приобретающий вид определенных концептуальных конструкций и философских теорий. Таким образом, если первоначально под постмодерном (постмодернизмом) понималось одно из современных направлений в искусстве и философии, то в настоящее время под постмодерном имеется в виду в целом современная фаза развития западноевропейской культуры.

Введенный первоначально 30-е годы для обозначения течений в искусстве, пришедших на смену модернизму 10 – 20-х гг., термин постмодернизм был воскрешен в 60-е годы американским литературоведом И.Хассаном для описания некоторых новых веяний в американской литературе и художественной критике. При этом И.Хассан стремился показать, что постмодернизм является всего лишь продолжением и модификацией модернизма (в первую очередь, сюрреализма), что он - всего лишь новая обработка центральной темы модернизма – темы молчания.

Эта концепция была оспорена другими американскими литературоведами, увидевшими в американской литературе 60-х годов решительный разрыв с модернизмом. Как И.Хассан, возводивший модернизм к творчеству А.Д.Ф. де Сада, так и противники И.Хасана рассматривали модернизм как торжество тех течений в искусстве, которые до начала нашего века оставались маргинальными, что и способствовало перенесению профессионального литературоведческого спора в смежные области.

Классифицируя позиции завязавшегося в 70-е годы философского спора о постмодернизме, Ф.Джеймисон исходил уже из того, что этот термин обозначал эпоху истории западной цивилизации, идущую на смену так называемому «новому времени». По мнению Ф.Джеймисона, впервые эта эпоха была описана М. Хоркхаймером и Т. Адорно в их знаменитой книге «Диалектика Просвещения» (1947) в контексте оппозиции рационального и мистического, поскольку промышленность классического капитализма представляла собой кульминацию рационализации производства. Возникшие в 60-е годы концепции постмодернизма в некоторых вариантах сближаются с концепциями постиндустриального и информационного общества (Д.Бэлл, Э.Тоффлер, М.Маклюэн). Восстановление в своих правах мифического начала в западной культуре ХХ века привлекло к концепции постмодернизма пристальное внимание «радикальных теологов» (Г.Кюнг). Изменение статуса потребления и расщепление культуры под натиском масс-медиа дали толчок для семиотических интерпретаций постмодерна, революция в науке - для новейших методологических поисков. Этим можно объяснить плюралистичность содержания понятия «постмодернизм». При этом, однако, любая концепция постмодернизма не сводима к социально-экономическим, культурологическим, политологическим, методологическим или теологическим толкованиям.

Итак, если термин «постмодернизм» возник в 30-е годы в контексте художественной критики, то слово «постмодерн» впервые было употреблено А.Тойнби для обозначения нового периода в развитии западной цивилизации в 1947 году.

Постмодерниз­м не является оформленной, систематизированной философской или научной школой, это, скорее, новое мировоззрение, мировосприятие и мирочувствование, проявляющееся как тенденция в литературе, искус­стве, науке, литературоведении, философии, социологии. Между тем эта духовная и интеллектуальная тенденция, с одной стороны, оказывает влияние на мас­совое сознание, а с другой - сама подпитывается сдвигами в мировоззре­нии широких народных масс. Утверждать, что на смену культуре модерна пришла культура постмодерна, нет оснований. Заявления о преодолении модерна оказались преждевремен­ными. Модернистское мировоззрение и по сей день четко проявляется в странах осуществляющих «догоняющее» развитие - транзитивных, развивающихся. Да и в США, Западной Европе не наблюдается абсолютного доминирования постмодерна. Процесс смены культурных парадигм можно уподобить медленной смене запаха в комнате: элементы новой культурной парадигмы постепенно вытесняют на периферию, а потом и замещают отдельные элементы парадигмы модерна. Поэтому можно говорить о том, что на смену безраздельному господству культуры модерна приходит эпоха их сосуществования, при котором происходит усиление постмодернистских тенденций, а общество, культура, мирочувствование людей становится все в большей степени постмодернистскими.

Существуют и более «тонкие» классификации, отделяющие постмодернизм от предшествующих эпох. Так, существует деление на классиче­ский рационализм, неклассическую эпоху (модерн) и собственно эпоху постмодерна. В этом случае «модерн» - это уже разруше­ние классического рационализма, разрушение представлений об однородности, универсальности законов мира и человека, автономизация и обособление отдельных сфер человеческой деятельно­сти. Представление о единстве мира, культуры, о целостности че­ловека всё еще сохраняется, но приобретает «регулятивный», оценочный характер.

Возникновение и становление постмодернизма. Постмодерн как этап развития общества, как культурная «эпоха» свя­зан с разрушением непримиримого социального противостоя­ния, с падением идеологических, национальных, религиозных барьеров, с эпохой создания информационного общества и универсальных коммуникаций. Вместе с тем, для постмодерна характерна равнозначность всех сфер социальной жизнедеятельности (экономи­ки, политики, права, культуры и пр.); отсутствие центриро­ванности и иерархии внутри этих сфер, плюрализм, доминирование либерализма, отказ от евроцентризма.

Термином «постмодерн» характеризуется культура постиндустриального, информационного общества. Первые признаки постмодернизма возникли в итальянской архитектуре в конце 50-х годов, чуть позже они появляются также в архитектуре США, других европейских стран и в Японии. К концу 60-х годов они распространяются на другие области культуры и становятся все более устойчивыми. Как особое явление постмодерн достаточно отчетливо проявил себя в 70-е годы.

Относительно более точной даты его рождения единого мнения нет. Многие называют 1972 год, но связывают его с разными событиями. Одни указывают на выход в свет книги «Пределы роста», опубликованной «Римским клубом», в которой делается вывод о том, что если человечество не откажется от существующего типа экономического и научно-технического развития, то в недалеком будущем оно испытает глобальную экологическую катастрофу.

Применительно к искусству английский архитектор Ч.Дженкс называет дату 15 июня 1972 года, являющуюся одновременно днем смерти авангарда и днем рождения постмодернизма в архитектуре, поскольку в этот день в американском городе Сент-Луисе была взорвана часть квартала, считавшаяся самым подлинным воплощением идей авангардистского градостроительства. Французский архитектор Ж.Бельмон связывает появление постмодернистского течения с начавшимся в 1973 году энергетическим, а затем и экономическим кризисами. Некоторые отодвигают дату к 1968 году, когда имели место известные майские выступления студентов на Западе.

В целом 70-е годы стали временем самоутверждения постмодернизма. Большой резонанс вызвало появление в 1979 г. книги французского философа Ж.-Ф.Лиотара «Состояние постмодерн», в которой многие черты постмодернизма впервые предстали в наиболее радикальном и рельефном виде. Книга вызвала оживленные споры и дискуссии, которые помогли постмодернизму получить окончательное признание, придали ему философское и глобальное измерение и сделали из него своеобразную сенсацию.

В 80-е годы постмодернизм распространяется по всему миру, достигает впечатляющего успеха и триумфа. Благодаря средствам массовой коммуникации он становится модой, неким фирменным знаком времени, своеобразным пропуском в круг избранных и посвященных. Вместе с тем, хотя постмодернизм и стал международным явлением, более всего он характерен для Западной Европе, поскольку именно здесь в наиболее четком виде имели место предшествующие ему три эпохи: Античность, Средневековье и Современность (Модерн). На других континентах эпоха Современности часто оказывается в размытом виде, а в истории США отсутствуют Античность и Средневековье.

Постмодернизм возник в результате осмысления развития западного общества за последние два-три столетия, именуемые Современность (Модерн). Соответственно для обозначения эпохи, сменившей Современность, наряду с термином «постмодернизм» используются и другие: «постмодерн», «постсовременность», «поздняя современность». Термины «постмодернизм» и «постмодерн» больше подходят для культуры и искусства, тогда как остальные имеют более широкий смысл и охватывают все общество в целом.

Следует заметить, что далеко не все признают наличие постсовременности. В частности, немецкий философ Ю.Хабермас считает, что утверждения о возникновении некой постсовременности являются необоснованными. По его мне­нию, «современность – это незавершенный проект». Культура модерна дала положительные результаты, далеко не исчерпала себя и в ней есть чему продолжаться в будущем. Речь может идти лишь об исправлении допущенных ошибок и внесении поправок в первоначальный проект.

Однако у сторонников постсовременности имеются собственные аргументы и факты, хотя и между ними нет полного согласия. В частности, существует мнениие, что постмодерн представляет собой особое состояние духа, которое может возникнуть и реально возникало в самые различные эпохи на их завершающей стадии. Постмодерн в этом смысле выступает трансисторическим явлением, он проходит через все или многие исто­рические эпохи, и его нельзя выделять в какую-то отдельную или особую эпоху. Тогда он выступает как некая духовная метка разложения, упадка, деградации, декаданса, как некий аналог «цивилизации», противостоящей «культуре», как, напрмер, в историсофской концепции О.Шпенлера. Разумеется, при таком подходе аналитики исходят из концепции культурно-исторических типов или «локальных» цивилизаций.

Другие же, наоборот, определяют постмодернизм как особую эпоху, которая началась вместе с возникновением постиндустриальной цивилизации. При таком подходе берется за основу линейная историософская модель развития человечества.

Существуют попытки примирить эти точки зрения. Действительно, постмодернизм является, прежде всего, состоянием духа. Однако это состояние длится уже довольно долго, что позволяет говорить об эпохе, хотя эта эпоха является переходной.

Постмодернизм соотносит себя с современностью и противопоставляет себя ей, поэтому ключ к его пониманию находится в ней. Чаще всего современность рассматривается в двух смыслах. В первом она охватывает примерно два столетия и именуется эпохой Разума. Она начинается в конце XVIII века, вместе с Великой Французской революцией, и означает практическую реализацию капиталистического, индустриального общества.

Во втором смысле начало современности отодвигается еще на одно столетие назад, до середины ХVII века, когда шла разработка проекта будущего общества. Современность в этом случае охватывает Новое и Новейшее время. Расширение гра­ниц современности представляется вполне обоснованным, ибо оно позволяет составить о ней более полное представление.

Действительно, именно в середине ХVII века, как бы открывая Новое время, Ф.Бэкон и Р.Декарт ставят перед человечеством грандиозную цель: с помощью науки сделать человека «господином и повелителем природы». Так начиналось великое преобразование и покорение природы, опиравшееся на науку и составившее основное содержание современности в ее практическом аспекте.

Р.Декарт разрабатывает концепцию рационализма, в русле которого будут формироваться главные идеалы и ценности западного мира. Он также выдвигает идею о культуре, фундаментом которой должны стать разум и наука, а не религия. В целом в XVII веке наблюдается быстрое возвышение науки, происходит первая научная революция, начинается зримое воплощение научно-технического прогресса, роль и значение которого окажутся поистине судьбоносными в ХХ веке.

Возникшие тенденции получили дальнейшее развитие и усиление в XVIII веке - веке Просвещения. Философы-просветители, в особенности французские, еще больше возвысили авторитет и значение разума и науки. Помимо этого они сде­лали исключительно актуальным идеи гуманизма эпохи Возрождения. Просветители разработали концепцию нового общества, ядро которой составляли универсальные общечеловеческие принципы, ценности и идеалы: свобода, равенство, справедливость, разум, прогресс и т.д. Важнейшей чертой этой концеп­ции стал футуризм, устремленность в «светлое будущее», в котором должны восторжествовать указанные идеалы и ценности.

Основными средствами построения нового общества и достижения светлого будущего объявляются просвещение и воспитание. Решающая роль при этом отводится разуму и его прогрессу, способности человека к бесконечному самосовершенствованию. Разум провозглашается высшим судьей всего существующего.

Своей программе построения нового общества просветители придавали глобальное значение. Они полагали, что провозглашенные ими принципы, идеалы и ценности, благодаря прогрессу разума и просвещения, охватят все человечество, поскольку все люди имеют одну и ту же природу и один и тот же разум.

Просветители верили, что разум обеспечит решение всех проблем и задач. Высшая форма разума - наука - даст рациональное объяснение законов природы и откроет доступ к ее несметным богатствам. Она же сделает «прозрачными», ясными и понятными межчеловеческие отношения, что позволит построить новое общество на принципах свободы, братства и справедливости. В равной мере человек сможет, наконец, познать самого себя, овладеет самим собой, поставит все свои поступки и действия под сознательный, рациональный контроль.

XIX век стал временем конкретного воплощения в жизнь просветительских идеалов и ценностей, всей программы в целом. Уже в начале века становилось все более ясным, что складывающееся буржуазно-капиталистическое общество выглядит весьма далеким от тех идеалов, исходя из которых, оно задумывалось. В нем нет желаемых свободы, братства и спра­ведливости. Прежнее деление на сословия уступило место не менее жесткому делению на классы с противоположными интересами, обрекающими их на непримиримую борьбу между собой. Поэтому в середине века появился марксизм, провозгласивший пролетарско-социалистический путь реализации просветительских идеалов и предложивший более радикальные и революционные способы их осуществления. Однако и этот путь принес большие разочарования.

В целом можно сказать, что в ХIХ и XX веках человечество шло от одного разочарования к другому, тщетно пытаясь приблизиться к светлому будущему. В ходе эволюции многие идеалы и ценности Просвещения оказались либо не реализованными, либо существенно искаженными. Так, в XIX веке экспансия ценностей западного мира на другие континенты осуществлялась не через просвещение и воспитание, но с помощью грубого навязывания и насилия. Действительной движущей силой при этом выступала не цивилизаторская миссия, а экономический и политический интерес.

В результате сложилась колониальная система, основанная на несправедливости, эксплуатации и угнетении. В XX веке разразились две мировые войны, чудовищные по масштабам бедствий, отмеченные варварским истреблением миллионов людей, сделавшие сомнительной саму мысль о гуманизме. Помимо этого человечество прошло через многие другие события и испытания, глубоко изменившие жизнь и мироощущение людей. Два из них заслуживают особого внимания, поскольку именно они во многом объясняют феномен постмодернизма.

Первое из них - экономический кризис 30-х годов. Это потрясение вызвало к жизни фашизм, который в свою очередь породил вторую мировую войну. В то же время кризис изменил характер капитализма и капиталистического производства. Реальная опасность социально-экономической и политической катастрофы заставила господствующий класс пойти на серьезные уступки и коррективы. Благодаря этому производство переставало быть производством ради производства, его непосредственной целью становились не только прибыль, но и потребление, в которое теперь включалось подавляющее большинство населения, раньше в нем не участвовавшее.

Новая ситуация объективно вела к снижению остроты прежних социальных конфликтов и противоречий. Она создавала вполне приемлемые для человека условия существования, которые распространялись на две трети общества. Более того, в Швеции предпринимается попытка построить общество «трех третей», то есть общество, в котором все имеют достойные условия существования, что составляет главную особенность так называемого «шведского социализма».

Второе важное событие - экологический кризис, явно обозначившийся в 60-е годы. Этот кризис обесценил великую идею преобразования и покорения природы. Почти достигнутая победа человека над природой оказалась на самом деле мнимой, пирровой, т.е. равносильной поражению. Этот кризис парализовал, убил прежний футуризм, устремленность в светлое будущее, ибо это будущее оказалось слишком пугающим. В равной мере экологический кризис обесценил открывшиеся возможности общества потребления. Он как бы отравил положительные и привлекательные стороны такого общества, создал ситуацию, похожую на пир во время чумы. Кризис все сделал хрупким и обреченным. Упомянутые и другие события и явления и вызвали пере­ход современности в постсовременность. Результатом осмысления происшедших изменений в обществе и культуре стал постмодернизм. В самом общем виде он означает утрату веры в человека, гуманизм, разум и прогресс. В каждой конкретной области он проявляет себя по-разному.

Опыт середины XX в. дал много нового яркого материала для критиков модернистского мировоззрения. нацистская Германия показала всему миру один из крайних вариантов воплощения в жизнь модернистского проекта создания рационального общества: уничтожение психически больных людей и «неполноценных» рас, превращение уничтожения людей в фабричное производство. Сталинизм продемонстрировал миру другой вариант того же проекта: строительство «светлого будущего» с помощью массового террора, принудительного труда, воспитание народа с помощью тотального страха и т.д. Возникновение тоталитарных государств развеяло мифы о возможности реализации свободы и равенства, построения справедливого общества, подорвало веру в светлое будущее - футуризм.

США показали третий крайний вариант реализации модернистского мифа о науке как реальном средстве достижения светлого будущего: атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, стали первым аргументом в пользу предупреждения скептиков прошлого о том, что наука может привести не к светлому будущему, а к уничтожению или деградации человечества. Прогресс военной техники, назревание экологической катастрофы дали толчок к укреплению скептического отношения к возможностям науки улучшить человечество, к осознанию ее потенциальной опасности. Подъем национально-освободительного движения по всему миру, приведший к краху казавшихся несокрушимыми колониальных империй в 60-е годы, вызвал рост скептицизма относительно универ­сальности и превосходства западноевропейской культуры. Антигуманные использования плодов развитие науки и техники в условиях либеральной демократии развеяло миф о всесилии науки и возможностях человеческого разума.

Развитие сту­денческого и молодежного движения в западных странах в 1960-е годы, появление влия­тельной и массовой контркультуры, способствовали развитию сомнений относительно наличия единой ценностной системы всего общества. Возникновение многообразных субкультур, прежде всего молодежных, подорвало уверенность в единстве культуры, в линейном характере ее развития. Культурный мультиплюрализм стал своеобразной реакцией на идеологическую и культурную монолитность (монологизм) индустриального общества.

Применительно к организации социальной и культурной жизни общие черты постмодерна могут быть выражены в следующих принципах

1. Прежде всего, постмодерн проявился в распаде «метаповествований», характерных для эпохи модерна, в распаде грандиозных идеальных целостностей, тотальных идеологий, духовных монолитов. Просвещение, наука, религия, гуманизм, философия, социализм, либерализм и т.п. идейные конструкции, претендовавшие на полную и исчерпывающую интерпретацию мира, или, по крайней мере, открывающие перспективу создания тотальных мировоззрений, исчерпали себя. Постмодерн - культура, лишенная поклонения каким бы то ни было «-измам». Следуя знаменитому афоризму Ф.Ницше - «Бог умер», можно сказать, что в эпоху постмодерна оказываются поверженными все прежние святыни. Важнейшая характеристика постмодерна - отказ от метатеории, от метаистории, от универсальной исторической конструкции, выстраивающей историю человечества в стройную и последовательную линейную схему. Критика эволюционизма, представляющего такую универсальную объяснительную схему, возникновение плюралистической парадигмы в культурфилосфии и культурантропологии стала опознавательным знаком постмодернизма.

2. Постмодерн проявился в отказе от попыток расколдовывания и от расколдовывания как цели. Обнаружилась новая «непрозрачность» мира, невероятно усложнились семантические, технологические и социальные системы, произошло смешение разнообразных стилей в рамках одной и той же системы, которое препятствует рациональному постижению многих систем, возникших в результате человеческой деятельности. Обозначилась тенденция многих систем к закрытости, возникла новая «эзотеричность», нежелание раскодироваться. Это привело к расцвету и широкому распространению иррационалистических движений, сект, неорелигий, ренессансу оккультизма именно в тот период, когда по проекту модерна должен был восторжествовать Разум. Безудержное развитие Разума в конечном итоге привело к господству иррационального и новым формам массового безумия.

3. В свою очередь это привело к нарушению некогда казавшейся незыблемой иерархии. Культура «крошится» на мало зависимые или вовсе независимые друг от друга стили, формы, образы жизни, субкультуры. Бывшая «высокая культура» приобретает субкультурный статус. В различных дифференцированных субкультурах возникают собственные автономные иерархии. Разделение культур и обществ на примитивные, традиционные и развитые возможно только тогда, когда имеется единый критерий, этот критерий представляла универсальная эволюционистская линейная парадигма. Смена парадигм, переход на точку зрения культурного плюрализма разрушает самый базис классификации и всю систему стратификации общества в глобальном масштабе.

4. В этих условиях новый статус приобретают средства массовой информации. Культурная индустрия, которая еще недавно рассматривалась в качестве производителя непрестижной, дешевой, «массовой» культурной продукции, приобретает новую функцию - производителя жизненных форм и жизненных стилей. Шоу-бизнес стал не только процветающей сферой производства, вполне сравнимой со сферой материального производства, но сферой, в которой производятся матрицы, модели, паттерны жизненных форм, задаются траектории жизненных стратегий. Вудсток (имеется в виду рок-фестиваль в Вудстоке. США, 1968 г.) стал одним из первых мощных кодирующих культурных механизмов, открыв эру формирования плюрализма молодежных субкультур.

5. Для гуманитарных дисциплин постомодерн ознаменовался выдвижением на первый план культуры. Культура постепенно становится главным инструментом объяснения текущих социальных и политических трансформаций. Не случайно самые замечательные социологические концепции последних лет (П.Бурдье, Н.Элиас, Ю.Хабермас) являются по существу развернутыми версиями социологии культуры. Постмодерн осуществляется в культуре и через культуру. Культурно ориентированная социология неизбежно становится основным инструментом анализа этой исторической трансформации. Сущность постмодерна можно выразить в такой формуле: «Там, где было общество, стала культура».

6. Важную черту постсовременности составляет игровой характер культуры в целом и театрализация, которая охватывает сегодня все области жизни. Практически все сколько-нибудь существенные события принимают форму яркого и эффектного спектакля или шоу. Театрализация пронизывает политическую жизнь. Политика при этом перестает быть местом активной и серьезной деятельности человека-гражданина, но все больше превращается в шумное зрелище, становясь местом эмоциональной разрядки. Доминирование «спортивного мироощущения» (Х.Ортега-и-Гассет), «карнавальной культуры» (М.Бахтин), массовое производство Homo Ludens (Й.Хейзинга), «шоу-менизация» сферы досуга - таковы опознавательные знаки современной культуры.

* * *

Отметим наиболее существенные предпосылки возникновения ситуации постмодерна:

1. Технологической основой Постмодерна выступает современное постиндустриальное и информационное общество - новый тип социальной реальности.

2. Антропологической предпосылкой Постмодерна выступает антропологическая революция, суть которой заключается в том, что в ХХ веке завершился многовековой процесс низведения человека с пьедестала Универсума. Человек потерял свое центральное место во Вселенной. Открытия Коперника - Дарвина – Маркса - Фрейда низвели человека до статуса простой природной вещи.

3. Экзистенциальной основой Постмодерна является потеря человечеством бессмертия в ХХ веке (былой «невинности»), переживание богооставленности (в конце ХIХ века Ф.Ницше провозгласил, что «Бог умер»), своей собственной «безосновности», «беспочвенности» (книга Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности» была написана в 1905 году), неукорененности в бытии (М.Хайдеггер), переживания негарантированности бытия, понимания непредсказуемости будущего и возможности возврата к несовершенному, неупорядоченному, хаотическому прошлому. Время бытия переживается как «смутное» время.

Человек Постмодерна не ощущает себя самодовольным и самодостаточным: у него нет уже опоры в настоящем. У него нет также оснований доверять будущему, ибо его «завтра» стало непредсказуемым, угрожающим, опасным. Он не может больше опереться на прошлое, весь прошлый опыт человечества в новой ситуации «гроша ломанного не стоит», ибо не содержит рецептов спасения. В прошлом можно еще найти забвение, но только в том случае, если отвлечься от того факта, что, по большому счету, оно потеряло всякий смысл. Прошлое становится таким же непредсказуемым, как и настоящее. Человек Постмодерна остался один на один с Небытием. Наподобие «рыцаря на распутье», он потерял путеводные ориентиры, он не видит больше «вех», обозначающих магистраль, он сбился с «дарованной дороги». Впервые вся жизненная ситуация (человека и человечества) предстала в виде открытой системы, застывшей в точке бифуркации. Человек Постмодерна - это человек «озабоченный» проблемой выживания, не ведающий, что его ждет.

Этим загадочным и емким понятием «Постмодерн» выражается новая экзистенциальная ситуация и ее отражение в искусстве, типе ментальности, типе мышления, типе научного дискурса, типе культуры, типе религиозных верований, способе решения моральных и политических проблем, способе философствования и даже в образе жизни.

Итак - «три дороги»: в прошлое, в настоящее и в будущее. В прошлом - эпоха Модерна: вера в то, что реальность обладает рациональной природой; «религия Разума», вера в его всемогущество и возможность установить с его помощью мировой Порядок в соответствии с законами Гармонии, Справедливости, Добра, Красоты; вера в неодолимость и необратимость Прогресса; вера в то, что человек - «центральное» и «высшее» существо в природе, обладающее божественным даром - Свободой. Существенная характеристика мирочувствования человека Модерна - оптимизм.

Постмодерный человек ориентируется не на будущее, а на настоящее – время, в котором он ест, потребляет, наслаждается. Возникает новый культ чувственности и тела. Постмодерное мироощущение соприкасается с безумием, связано с тревогой или пессимизмом.

4. Социо-культурной детерминантой Постмодерна является деперсонализация. Проект Модерна реализовался в ХХ веке в крайних формах подавления личности в тоталитарных системах, а также в «мягких» формах, что выразилось в порождении массового человека - «западоида». «Западнизм рационализировал человека. Он исключил из его «внутреннего мира» все излишнее, всякий психологический хлам, идейную запутанность, склонность к избыточной рефлексии, чрезмерную опосредованность между идеей и делом. Зато западнизм сделал человека для построения человеческих объединений огромного масштаба и с высоким уровнем социальной организации. Западоид есть высший уровень эволюции человека. Это искусственно выведенное существо, а не результат чисто биологической эволюции. О нем с полным правом можно сказать, что это сверхчеловек... Сверхчеловек - это не то всесторонне развитое и совершенное во всех отношениях существо, о котором говорили мечтатели прошлого, а именно реальный западоид, то есть внутренне упрощенное, рационализированное существо, обладающее средними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жизни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросовестно и хорошо работающее, практичное, расчетливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеологически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к прочему (незападному) человечеству», - таким видит современного «западоида» А. Зиновьев (Зиновьев А. Запад. Феномен западнизма. М., 1995. с.355).

В ХХ веке процесс плюрализации стилей жизни, формирования множества субкультур, приобрел лавинообразный характер: в едином культурном поле сосуществуют фундаменталисты и модернисты, коммунисты и фашисты, «голубые» и «зеленые», христиане и сатанисты, кришнаиты и язычники, феминистки и приверженцы патриархата, правые и левые, хиппи и йиппи, националисты и «новые русские», либералы и анархисты. Все они составляют начинку пирога, который называется «современная культура».

5. Историко-культурной предпосылкой Постмодерна является активное столкновение западной культуры с культурами Востока, а также вовлечение в культурный полифонический диалог многочисленных архаичных и экзотических культур. Встреча культур, произошедшая в ХХ веке, породила специфическую, уникальную ситуацию, которая может быть названа герменевтической. Плюрализм мировоззрений, верований, мировосприятий приходит на смену мировоззренческому монополизму и монологизму. Единый смысл оказывается утраченным, множественность и конкурентность смысловых предпосылок, смыслотолкований привели к тому, что мир, который должен был вот-вот, благодаря разуму, стать «прозрачным», окончательно свою «прозрачность» потерял. Единство и многообразие культурно-исторических миров, принимается сегодня абсолютным большинством мыслителей, как светских, так и религиозных.

Основной предпосылкой рациональности Модерна является представление о том, что за смутностью и неверностью повседневности можно обнаружить твердый «каркас» логических законов, «онтологический хребет» реальности, который в принципе может быть постигнут разумом. В фундаменте религии Разума, веры в его всемогущество, лежит допущение о рациональной сути бытия и о возможности с помощью разума сделать мир «прозрачным», допущение, которое является априорным. Следовательно, методологические принципы анализа, возникшие в классической науке, являются лишь формой «научной веры». «Достаточно правильно судить, чтоб правильно поступать, и достаточно самого правильного рассуждения, чтобы и поступать наилучшим образом, приобрести все добродетели и вместе с ними все доступные блага», - считал Декарт (Декарт Р. Сочинения в 2 тт., М.,1989, т.1, с.266). Разум призван расчистить представления человека от предрассудков и «идолов», дать полную картину реальности, универсальную схему бытия, и служить гарантом самосовершенствования человека и совершенствования мира - исторического и природного. История ХХ века подорвала окончательно абсолютистские притязания разума: скептицизм сегодня вызывает не только рациональность Модерна, но и статус Разума как такового.

6. Онтологические детерминанты Постмодерна связаны с тем фактом, что предмет, которым пытается овладеть человек, сопротивляется и даже мстит ему за насилие над ним, идеальные преобразо­вательные проекты неизбежно приводят к краху: природный предмет в процессе овладения им создает глобальный экологический кризис; социальный предмет (рынок, политическая система) отвечает социальными катаклизмами. Онтология, в рамках которой реальность может быть подвергнута любым насильственным преобразованиям, именуется «современной», разрыв с ней и пере­ход к новой онтологии знаменует возникновение постмодернизма.

7. Гносеологические детерминанты Постмодерна связаны с тем, что мир не только не поддается произвольным человеческим воздействиям, но и не может быть систематизирован, он не впи­сывается ни в какие теоретические схемы, жесткие, замкнутые системы не в состоянии описать реальность. Из этого следует «вероятностный» подход к мышлению, к метафизике, к науке. Постнеклассическая гносео­логия и методология науки основывается на принципах описывающих открытые, многомерные, неравновесные, эволюционирующие, самоорганизующиеся системы (И.Пригожин, Ф.Хайек, К.Поппер, В.Налимов). Преодоление «классической» научной парадигмы связано с включением в систему самого наблюдателя.

Постмодернистские установ­ки проникли и в гносеологию, породив гносеологи­ческий и эпистемологический релятивизм, с точки зрения которого объективное есть иллюзия, исти­на - догма, связное, причинно-следственное опи­сание миропорядка - вымысел и орудие власти, насилие разума над природой и обществом. При­знается возможность бесконечного числа картин мироздания, ни одна из которых не может претен­довать на истинность, ибо не существует способов и методов постижения действительности, которые были бы свободны от воздействия человеческих желаний, потребностей, мотиваций.

8. Эстетические предпосылки Постмодерна связаны с тем, что, благодаря освоению многообразного опыта художественного авангарда начала XX века происходит преодоление претензий на монополию новейших художественных стилей, осуществляется примирение с множественностью эстетической реальности, признается невозможным создание единого поля культуры, происходит «децентрация» культуры, разрушение канонов и иерархии. Меняется и роль воображения, если под ним понимать ничем не ограниченное продуцирование образов, противопоставленных реальности. Поскольку художник-постмодернист отказывается от «раздвоения» мира, от самих понятий «вымысел» и «истина», то богатство образов, связанных с идеей «самовыражения» уникаль­ного внутреннего мира художника-творца, исчезает из постмодернистской культуры. Но исчезает и реалистичное, полное красочных деталей скрупулезное описание существующего, исчезает назидание, мо­рализирование, поиск объективных тенденций развития объекта. Остается всеразъедающая ирония, приобретающая глобальные масштабы.

9. Социо-культурные предпосылки Постмодерна связаны с возникновением герменевтической ситуации, а вместе с ней и герменевтической проблемы. Причины возникновения герменевтического (интерпретирующего) разума - увеличивающийся разрыв между различными формами жизнедеятельности: по вертикали - кризис в сохранении традиции, в передаче социокультурного опыта между поколениями; по горизонтали - разрыв и противостояние различных жизненных форм, субкультурные разногласия. Столкновение различных культурных вселенных, сопровождаемый культурным шоком («футуршок» Э.Тоффлера), обусловило необходимость выработки способности к расшифровке чуждого культурного мира, к интерпретации чужих смысловых миров. Современная культура приобретает форму «расширяющейся Вселенной» с «разбегающимися культурными Галактиками».

10. Технической предпосылкой Постмодерна выступает создание средств производства нового типа реальности - информационной, визуальной, виртуальной (голографическое изображение, система INTERNET, виртуальные симуляторы и т.д.). Технические возможности продуцирования (или репродуцирования) сегодня таковы, что можно синтезировать виртуальное изображение даже «великих покойников», например, Чарли Чаплина или Мэрилин Монро, и снимать с этими виртуальными персонажами новые фильмы. Современная техника представляет возможность использовать для постижения реальности коды принципиально нового типа. Реализация возможности клонирования живых существ, включая человека, позволяет создавать их многочисленные «версии». Создание искусственного интеллекта, во много раз превосходящего возможности самых гениальных людей, парадоксальным образом продемонстрировало узость полосы возможностей человеческого разума. Появление компьютерных «вирусов» знаменовало собой прорыв в создании самовоспроизводящихся систем, способных к размножению, подобно живым организмам. Все это знаменует некий «онтологический прорыв» человеческой экзистенции, связанный с тем, что человек приобрел возможность менять структуру бытия, продуктивно вторгаться в онтологическую сферу, менять модус существования реальности.

11. Лингвистический поворот. Черты новой «герменевтической» ситуации проявляются в том, что именно язык становится тем универсальным полем, в котором осуществляется весь спектр человеческой жизнедеятельности. Другими словами, Постмодерн открывает новый тип реальности, в котором языково-лингвистический фон задает многообразие смыслов. Время, в которое мы живем - золотой век философии языка, ибо для многих стало ясно, что «действительность» - это тоже текст, что объективная реальность - это ко всему прочему еще (или исключительно) свободная игра знаков.

Ю. Хабермас, анализируя специфику постмодерного философского дискурса, пришел к выводу, что в ХХ веке произошел «лингвистический поворот», означающий смену парадигмы - переход от философии сознания к философии языка. Для первой прарадигматичным было отношение человеческого сознания к чему-то такому во внешнем мире, что можно отобразить в представлениях и чем можно манипулировать, язык при этом считался инструментом представления. В результате преодоления этой модели картезианского, долингвистического сознания, область символического, занимавшая промежуточное положение между мышлением и миром, приобретает самостоятельное значение. На смену анализу субъект-объектных отношений приходит исследование отношений между языком и миром. Конституирование реальности приписывается уже не трасцедентальной субъективности, а грамматическим структурам.

Р.Рорти, исследуя столкновение «лингвистической» и «нелингвистической» реальности пришел к выводу, что «истина скорее создается, чем находится», что язык - прежде всего инструмент, с помощью которого люди открывают для себя новый спектр значений и оперирует уже известными смыслами. Язык в таком случае понимается не как универсальный посредник между человеком и миром, а как специфическое средство - «флаг», с помощью которого можно сигнализировать о приемлемости некоего словаря. Переход от одного словаря к другому аналогичен созданию инструмента конструирования новой реальности. Создание нового языка является одновременно и процессом создания новой картины реальности, переописанием себя и мира другим при помощи другого словаря. Выдвижение на первый план коммуникативной функции языка предполагает новую парадигму, в рамках которой интерсубъективные отношения, в которые вступают способные к речи и действию субъекты, представляют собой «области согласия», некие языковые (лингвистические) сообщества. Другими словами, отдельные люди и даже отдельные социальные группы погружены в собственную реальность - целостный знаково-семантический континуум.

Р.Рорти пришел к выводу, что для адекватного отражения нелингвистической реальности необходим некий универсальный суперязык, существование которого нереально хотя бы уже потому, что невозможно описать в одних и тех же терминах такие различные сферы бытия как сознание и вещи, дух и материя, факты и ценности, здравый смысл и «высокая» теория.

Радикальные герменевтические опыты привели, похоже, к такой же модели мира, которая существовала на Востоке: реальность - лишь иллюзия, игра, покров Майи. Перемены в субъективности на теоретическом уровне проявились в наибольшей степени в становлении герменевтики как одного из ведущих направлений в философском дискурсе ХХ века, а также в структурализме и постструктурализме, в возрастающем значении лингвистики, семиотики, глубинной психологии К. Юнга, антропологии. В результате «герменевтического» поворота, сделавшего акцент на соотношении активности субъекта и языка, произошел решительный разрыв со старой метафизикой абстрактного Человека: теперь человек, в его субъективности и телесности, во всем многообразии жизненных проявлений, выступает как продукт определенных культурно-исторических языково-символических систем. Герменевтическая методология предполагает изменение представлений о культуре, которая предстает как смысловое поле. При этом сама герменевтическая установка понимается как «плюрализм герменевтик», совокупность соперничающих методологий, не претендующих на монополию, на создание унифицированной онтологии. Сама герменевтическая установка предполагает плюрализм и множественность. Каждая из герменевтик (имеется в виду варианты Х.Хайдеггера, Г.Гадамера, П.Рикёра, Ю.Хабермаса, К.Ранера и др.) взаимодополняемы, каждая из них раскрывает лишь аспект бытия, не претендуя на окончательность и полноту. Философские поиски в герменевтической традиции предстают как принципиально несистемные, даже антисистемные, противостоящие «научному» методу, как его понимает разум Модерна. Признание монополии одного из дискурсов означало бы установление его господства над другими.

Герменевтический подход существенным образом меняет представления о власти, ибо становится понятным (в частности, в результате исследований М.Фуко), что различные, живущие в культуре формы дискурса так или иначе выступают как формы власти, формы господства, в конечном счете - политического. Однако, язык при герменевтическом подходе интерпретируется не как стихия нивелирующая человеческое бытие, а как пространство в пределах которого происходит расширение и возобновления попыток постичь человеческое существование. Герменевтическая методология позволяет вскрыть уникальность, неповторимость человеческой и социо-культурной ситуации.

12. Политические предпосылки Постмодерна связаны с тем, что основные идеи постмодернизма были разработаны французскими философами, на которых большое влияния оказали анархистские настроения бунтующей молодежи конца 60-х гг. ХХ века. Страх перед тоталитаризмом породил настроения протеста, выразившиеся в виде борьбы с тоталитарными дискурсами, которые постструктуралисты воспринимали как форму власти. Понятие постмодерн в какой-то мере близ­ко понятию демократия. Демократизация обще­ства представляет собой его постмодернизацию: разрушение еди­ного стиля культуры приводит в возникновению культурного плюрализма, стирающего грани между сакральным и профанным, нарастанию процессов усреднения лю­дей и возвышения массовой культуры, уменьшению возможности появления гениев и героев, воз­вышающихся над толпой.

Лингвистический поворот в философии ХХ века. Возникновение постмодернизма обусловлено «лингвистическим поворотом» в философии, который представляет собой изменение парадигмы философствования, смену основных методологических принципов, трансформацию не столько проблемного поля, сколько методологического самосознания современной философии, где анализ языка становится мощным источником философского познания реальности в русле авторитетных философских течений - экзистенциализма (М.Мерло-Понти), феноменологии (М.Хайдеггер), практической философии (Ю.Хабермас, К.-О.Апель).

Если классическая философия в основном занималась проблемой познания, т. е. отношениями между мышлением и вещественным миром, то практически вся современная западная новейшая философия переживает своеобразный «поворот к языку», поставив в центр вни­мания проблему языка, и поэтому вопросы познания и смысла приобретают у них чисто языковой характер. В результате и кри­тика метафизики принимает форму критики ее дискурса, или дискурсивных практик, как у М.Фуко и Ж.Деррида.

Лингвистический поворот связан с новой интерпретацией символа, который идет от Г.Гадамера и имеет такой вид:

1. Понимание представляет собой не отдельный вид активности человека, а способ его бытия.

2. Любое понимание представляет собой по существу интерпретацию.

3. Объектом интерпретации есть символ, поэтому любой объект человеческий деятельности имеет символическую природу.

В качестве этапов «лингвистического поворота» можно отметить следующие:

1. Поздний Л.Витгенштейн, обратившийся к анализу языковых игр, обыденному языку людей, практики употребления слов, текстов, предложений, выдвигает идею об универсальности языка для мира человека.

2. М.Хайдеггер в 1947 году в «Письме о гуманизме» приходит к выводу, что «язык - это дом бытия».

3. В 1953 году М.Мерло-Понти высказал мысль, что теория знака Ф.де Соссюра позволяет преодолеть фундаментальную для философии Нового времени оппозицию «Субъект – объект», а это ведет к кардинальному обновлению философской рефлексии.

4. В 70-90 годы исследования лингвистических практик проводится в русле различных философских течений: («агонистика языка» Ж.-Ф.Лиотара, концепции генеалогии «власти-знания» у М.Фуко, критики идеологий и анализ коммуникативных практик у Ю.Хабермаса, «борьба интерпретаций» у П.Рикёра, «деконструкции текстов» у Ж.Дерриды, нарративный аспект эпистемологических и моральных кризисов у А.Макинтайра и др.). В СССР в это же время В.В.Налимов создает вероятностную модель языка и на ее основе версию вероятностной метафизики.

Язык в узком понимании есть объект изучения лингвистики, язык в широком понимании, как проявление человеческой экзистенции является объектом философского анализа. Изучение мира, человека, социума, экономики и культуры как текста представляет сердцевину лингвистического поворота в философии. Дискурсивные практики стали главным объектом анализа не только философского, но и культурологического, социального, политического и иных форм анализа. При этом культура понимается как совокупность языковых кодов, как некая «семиосфера», «полилингвистический механизм», полисмысловая структура, «смысловой спектр», «смысловое поле» и т.п. Постмодерн предполагает смешивание не только культурных ценностей, но и их «обломков», «огрызков», «фрагментов». Культура постмодерна, синтезируя тексты, их обрывки, цитаты, превращается во фрагментарную и мозаичную структуру, в сплошной коллаж.

Философия постмодерниз­ма начинается с парадоксальных заявлений ее представителей о том, что философии не существует именно потому, что возникло радикальное сомнение в ее возможности осуществлять функцию ядра мировоззрения. Более приемлемым оказывается вероятностный подход к миру и рассмотрение различных философских систем как возможных и правомерных моделей Универсума. Более радикальное крыло, следуя за И.Кантом, вообще отрицает возможность обоснования каких-либо онтологических моделей. Иными словами, постмодернистская парадигма генетически связана с обоснованием мировоззренческого плюрализма.

Понятие «постмодерн» стали активно использовать после публикации работ Ж.-Ф.Лиотара, пафосом которых было дезавуирование дискурса Всеобщего как дискурса Власти. В природе знания Ж.-Ф.Лиотар обнаружил тота­литарные тенденции. Если до XX века различные типы дискурса в европей­ской культуре сосуществовали, то в ХХ веке появилась угроза монопольного положения одного из них, в чем французский философ и усматривал истоки тоталитарного сознания. По его мнению, попытка определенной речевой практики выполнять функции «метадискурса», «подмять под себя» все остальные, знаменуют собой новую эпоху – «современность» или «модерн». Согласно Ж.-Ф.Лиотару, дискурс непосредственно связан с властью, язык власти - это язык, ставший властью. Монополия одного язы­ка или типа рациональности, претендующего на универсальное значение, третирует все остальные, как незрелые и неполноценные. Моделью этого феномена мо­жет служить «новояз» (у Дж.Оруэлла), «тип рациональности» героев А.Платонова, «стиль Сталин» в СССР, «героический стиль» в фашистской Германии.

Однако установить единую дискурсивную метасистему невозможно, поскольку язык является лишь «языко­вой игрой». Попытки узурпировать язык представляются и вредными, и опасными, ибо это неизбежно ведет к террору, первоначально к языковому и культурному, а затем к политическому и физическому. Эту истину полностью подтвердила историческая практика создания тоталитарных государств.

Философия постмодернизма противопоставляется рационализму, пре­жде всего философии Г.Гегеля как высшей точке развития западного рацио­нализма и логоцентризма. В этом смысле ее можно определить как антигегельянство. Гегелевская философия опирается на ряд фундаментальных категорий, таких как единое, целое, универсальное, абсолютное, бытие, истина, разум, прогресс и т.д. Философия постсовременности подвергает все эти категории резкой критике и отрицанию, опираясь при этом на позиции реляти­визма и плюрализма.

Непосредственными предшественниками постмодерной философии являются А.Шопенгауэр, Ф.Нищше и М.Хайдеггер, З.Фрейд, Ф. де Соссюр.

А.Шопенгауэр выразил сомнение в наличии некоего «последнего фундамента», именуемого обычно бытием, доб­равшись до которого мысль будто бы приобретет прочную опору и достоверность. «Мир - есть Воля», поэтому такого бытия нет, а есть только «представления», а также их интерпретации и толкования. Он также от­верг существование истин, назвав их «неопровержимыми за­блуждениями».

Ф.Ницше отверг системный способ мышления Г.Гегеля, противопоставив ему мышление в форме небольших фрагментов, афоризмов, максим и сентенций. Он выступил с идеей радикальной переоценки ценно­стей, отказа от фундаментальных понятий классической фило­софии, предвосхитив эпоху эскалации нигилизма, утраты веры в разум, человека и гуманизм.

М.Хайдеггер, продолжая эту традицию, сосредоточил свое внимание на критике разума и гуманизма. Разум, по его мне­нию, став инструментальным и прагматическим, выродился в рассудок, «исчисляющее мышление», высшей формой и во­площением которого стала техника, которая не оставляет места для гуманизма. На горизонте гуманизма, как полагал М.Хайдеггер, неизменно появляется варварство, в котором «множатся вызванные техникой пустыни».

Если философию модерна, представителями которой являются вышеназванные философы, часто называют иррационалистической, то к философии постмодернизма такая характеристика неприменима. В экзистенциализме ситуация абсурда рождается из «несоразмерно­сти» реальности и разума. Сизиф в эссе А.Камю - «герой-рационалист». В постмодернизме исключается сама возможность такого столкновения. Постмодернисты создают собственный вариант антирационализма. Отказываясь как от безоговорочного осуждения новой реаль­ности, так и от ее некритического принятия, представители фи­лософии постмодернизма не превращаются в поборников иррационализма. Скорее, это героическая попытка с помощью неиспользованных до сих пор ресурсов разума «обустроить», «присвоить» ту новую реальность, которая уже незаметно «присвоила» всю человече­скую культуру.

Несмотря на свое отрицательное отношение к прошлому и истории, постмодернизм испытал влия­ние многих культурных и интеллектуальных тече­ний, воспользовались представи­тели постмодернизма и игровой теорией культуры, разработанной Й.Хейзингой и М.Бахтиным. Й.Хейзинга сформулировал важнейшее для постмодер­на понятие культуры как игры. М.Бахтин ввел в интеллектуальный обиход представление о равно­сильности (амбивалентности) и взаимозаменяемо­сти всех значений и смыслов, фигурирующих внут­ри игрового пространства. Человек в культуре-игре освобождался, таким образом, от необходимости следовать каким бы то ни было постоянным нор­мам и правилам.

Постмодернистский прорыв был подготовлен также исследованиями в области языкознания и философии языка. Уже Ф.Ницше говорил о проблематичности отношения языка к действительно­сти, а Ф. де Соссюр утверждал, что связь между словом и обозначаемым объектом, знаком и озна­чаемым произвольна. Современный философ постмодернист Ж.Деррида считает, что не существу­ет какого-либо однозначного и незыблемого смыс­ла текста. Познавательная деятельность мышле­ния совершается главным образом в слове и с помощью слова. Если же слово случайно по отно­шению к мышлению и объекту мышления, то со­держание знания тем более не связано непосред­ственно с содержанием объективной реальности. Такого роды выводы, сделанные лингвистами и филологами, укрепили позиции постмодерна.

В конце 70-х годов постмодернисты обнаружили, что в гуманитарном знании осталась не развен­чанной еще одна власть - власть дискурса. (Дискурс - рассуждение, довод). Лингвисты, филоло­ги, литераторы постмодернистского направления развернули активную деятельность по освобож­дению от власти дискурса, т.е. власти языка и языковой реальности.

В чем же проявляется власть языка? Р.Барт пишет, что языковая деятельность и язык как фор­ма ее выражения уже со времени своего возникно­вения обладали функцией власти, претендовали на законодательство. Любое слово обобщает, любой язык классифицирует и упорядочивает мир. Поэто­му акт называния вещи словом «насилует» ее, а упорядочивание мира в слове равносильно приме­нению власти. Кроме того, естественный язык оп­ределяет границы возможности того, что и как мож­но сказать, он позволяет говорящему сказать нечто и одновременно понуждает его сделать это опреде­ленным образом. Естественный язык властвует: он заставляет говорящего строго следовать грамма­тическим и стилистическим нормам и правилам. Если говорящий строит высказывание от имени «Я», то язык обязывает обозначать это «Я» женским или мужским родом, запрещая говорить о нем в среднем роде Язык есть форма принуждения и в уст­ной речи: говорящий суггестивно подчиняет себе слушающего. Когда Р.Барт возглавил кафедру ли­тературной семиологии в Коллеж де Франс, он оп­ределил свою задачу как преподавателя так: осво­бодиться от диктата требований научности, стро­гого знания, не судить, не выбирать, а «вслух пере­живать грезу собственного исследования». Но реа­лизовать полностью эту задачу ему, как он заявил, мешает власть дискурса. Как же от нее освобо­диться? Как ослабить власть языка? Как подорвать, изобличить его властные функции?

Во-первых, считает Р.Барт, это можно сделать, если в обществе будет разрешена языковая анар­хия, т.е. функционирование стольких языков, «сколько существует различных желаний к их упот­реблению». Множественность языков расшатает тягу к императивности и нормативности, что ос­лабит власть языка в обществе. Но остается при этом власть языка над самим собой. Для ее ос­лабления следует, во-вторых, «плутовать с язы­ком, дурачить его», вовлекать языковые знаки в работу такого языкового механизма, «у которого отказали все стопоры и предохранительные кла­паны, насаждать - прямо в сердце раболепного языка - самую настоящую гетеронимию вещей» (гетеронимия - разноименность). Следует осво­бодиться от взаимного подчинения слов друг дру­гу, отказаться от приписывания знаку твердых значений, взирать на знак как на нечто вообра­жаемое, не имеющее номинативной функции. На­ука о знаках, пишет Р.Барт, должна стать наукой об игре со знаками. Все пишущие, говорящие, т.е. занимающиеся вербально-знаковой деятельностью, Добиться избавления от власти дискурса в пись­менном тексте можно, если прибегать к фрагмен­тарности, разобщающей знаки, а потому лишаю­щей их порядка, связи и т.д., всего того, на чем держится власть дискурса. В устной речи следует вводить всякого рода отступления, примечания, смещающие смыслы и разрывающие логику речевания. Именно так ведет себя Р.Барт в студенчес­кой аудитории, по его собственному признанию.

Постмодернизм представляют собой номиналистическое направление в философии, они своеобразно продолжают средневековую традицию. Номинализм (лат. поmiпа - имя) - учение, согласно которому существуют только единичные вещи, а общие понятия (универсалии, имена) являются результатами обобщений разума, которым в действительности им ничего не соответствует. Это учение было широко распространено в средние века (спор с реа­лизмом), но начало его восходит к кинику Аптисфену. Именно его хвалит Ж.Делез за введение «новой демаркационной линии» между вещами и предложениями. То, что выражено в слове, предложении, не существует вне последнего, ни одно описа­ние мира - научное, философское, религиозное, политическое и т. д. - не является точной репрезентацией мира каков он сам по себе - таков главный смысл этой демаркации (установле­ние границ). Постмодернисты не только соглашаются с этой по­зицией, но и заявляют, что идея такой репрезентации лишена всякого смысла.

Номиналистические установки постмодернистов сформиро­вались под влиянием не только античного кинизма, но и философии языка, активно разрабатываемой такими философами и лингвистами, как Ф.Ницше, Ч.Пирс, Э.Сепир и Б.Уорф, М.Фуко, Ф. де Соссюр и др. Так, лингвист Ф. де Соссюр постулировал произвольность связей между словом и пред­метом, знаком и означаемым. М.Фуко провел генеалогичес­кие исследования в области социального конструирования язы­ка. Э.Сепир и Б.Уорф утверждали, что язык формирует наше восприятие действительности.

В итоге сформировалось убеждение, что человеческий познавательный опыт заранее структурирован благодаря языку, который не связан с действительностью, а потому любое знание есть исторически обусловленный результат языковой и социальной практики людей.

Исходя из номинализма, философы-постмодернисты отка­зываются признавать значимость гносеологической проблема­тики в том ее виде, в каком она была заявлена в рационалисти­ческой философии, пересматривают понятие истины. Так, аме­риканский философ Р.Рорти в книге «Случайность. Ирония. Солидарность» (1986) утверждает, что истины вовне нет, она при­надлежит высказываниям и потому «там, где нет предложений, нет и истины». Мир не говорит. Говорим только мы на языке, который сами же и сотворили. Языковые тексты имеют отно­шение только к другим текстам (и так до бесконечности). Они не имеют никакого основания (ни божественного, ни природ­ного) вне языка. Тексты включены в языковую игру и невоз­можно говорить об «истинном» их смысле, что обрекает на провал все попытки отыскать истину.

Традиционное утверждение, что «истина - это соответствие реальности», Р.Рорти называет «истертой и обесценившейся ме­тафорой». Дело, по его мнению, в том, что содержание истины формулируется в каких-то словесных утверждениях. Но при этом остается невыясненным вопрос о соответствии языка ре­альности, о его возможностях адекватно выражать объектив­ное содержание вещей и процессов. Отвечая отрицательно на этот вопрос, Р.Рорти отстаивает позицию, согласно которой истина не открывается, а создается в процессе говорения и написания текстов. Здесь Р.Рорти солидарен с позицией философов-аналитиков, которые считали, что только предложения могут быть истинными.

Вслед за Л.Витгенштейном он отказывает языку в способно­сти быть посредником репрезентации (представительства) или выражения, а тем самым не признает правомерности субъект-объектной модели, согласно которой язык человека связан, с одной стороны, с его сознанием, а с другой - с внешней дей­ствительностью. Р.Рорти убежден, что «поскольку истина есть свойство предложений, поскольку существование предложений зависит от словарей, и поскольку словари делаются человечес­кими существами, постольку это верно и для истины», верно в том смысле, что истины творятся людьми. Формулируя та­кой вывод, Р.Рорти демонстрирует свою приверженность амери­канскому прагматизму, в частности, учению Дьюи, который объявлял все сущности номинальными и не признавал, что существует такая вещь, как «действительная природа», «действи­тельная сущность».

Как и прагматики, Р.Рорти считает истину свойством «лингвистических формообразований, предложений». Он предлагает философии отказаться от прежней гносеологической пробле­матики, связанной с поиском сущности, истины, способов адек­ватной репрезентации содержания мира в языке, от традици­онного представления, что есть какой-то один язык, который человечество может использовать для общения с миром, язык, соответствующий реальности. Интуицию об истине следует «вырвать с корнем» из философии - таков главный тезис Р.Рор­ти. Заявив, что не существует никакой, а тем более одной-единственной истины, постмодерн по сути признал господство в культуре принципа: «Все возможно!» Разрушены все иерархии, все становится равноценным: оккультизм, колдовство, есте­ственные науки и т. д.

Философия постмодернизма. Персоналии. Рассмотрим взгляды наиболее известных представителей постмодернизма, к которым относятся французские фило­софы Жак Лакан (1901-1981). Жак Деррида (род 1930), Жорж Батай (1987-1962), Жиль Делез (1925-1995), Мишель Фуко (1926-1984), Ролан Барт (1915-1980), Ж.-Ф.Лиотар (род.1924), Ж.Бодрийяр (род.1929), американський философ Ричард Рорти (род. 1931), Ф.Гваттари (род.1930), итальянские фило­софы У.Эко (р. 1932) и Д. Ваттимо и др.

Справочники и словари по философии характеризуют творчество этих мыслителей, не прибегая к термину «постмодернизм», что сви­детельствует об отсутствии устоявшейся традиции в его упот­реблении. Р.Барта, Ж.Лакана, М.Фуко считают представите­лями французского структурализма, Р.Рорти относят к анали­тическому направлению американской философии, Ж.Деррида объявлен творцом философии деконструкции, а в творчестве Ж.Батая обнаруживают элементы сюрреализма, экзистенциа­лизма, структурализма. Постмодернизм складывался под вли­янием многих интеллектуальных и культурных течений: от прагматизма, экзистенциализма, психоанализа до феминизма, герменевтики, аналитической философии и пр. Но постмодер­нистская мысль двигалась «по краям» названных философских течений, не принадлежа полностью ни одному из них.

Философские взгляды Ж.Делеза (1925-1995). Французский философ Ж.Делез в работах «Ницше» (1965) и «Логика смысла» (1969) показал, что тип постмодернистского философствования и образ философа-постмодерниста имеют свою специфику, которая заключается, прежде всего, в признании существования событий и смыслов, принадлежащих автономной поверхности, не сводимой ни к глубинным субстанциям, ни к высоким идеям. Понятие «поверхность» («ризома») становится главным в постмодернистском философском словаре. В истории философии, счита­ет Ж.Делез, доминировали два типа философов: один из них ярко представлен Платоном, другой - Ф.Ницше. Платон ввел в культуру образ философа-путника, «восходящего ввысь» в царство иерархии Идей. Философское осмысление реальности у Платона представляет собой движение навстречу высшему принципу, определяющему само это движение - как движение самополагания. самоисполнения и познания. Поэтому такой тип философствования был тесно связан с моральным очищением, с аскетическим идеалом. Ж.Делез буквально повторяет рассуждения Ф.Ницше, который также считал, что аскетический идеал долгое время служил философу формой проявления, условием существования, и философ вынужден был представлять этот идеал, верить в него, чтобы быть философом. Объявив любовь к мудрос­ти главной целью своей жизни, античные философы стали с помощью разума судить жизнь с позиций высших ценностей: Божествен­ного, Истинного, Прекрасного, Благого, Идеального и т. д. По мнению Ж.Делеза, высшие ценности - это «тяжести и груз», которыми фи­лософы после Сократа «добровольно и утонченно» поработили себя на века.

Ф.Ницше сформировал иной образ философа, отвергающего диктат высших идеальных ценностей и разума. Ориентиром для философа ницшеанского типа становятся не идеальные сущно­сти, а потаенные глубины, склонность странствовать «по зап­ретному». Разум обозначил границы «запретного»: это, прежде всего, - инстинкты, секс, безумие, бессознательное, тюрьма, инцест, антропофагия (людоедство) и др. Ф.Ницше был уверен, что его философия когда-нибудь непременно победит в силу того, что в ней представлен «долгий опыт» его личного «странствования по запретному», опыт утверждения в качестве творческой силы инстинкта, а не разума. Но хотя Ф.Ницше критиковал Платона и Сократа, он сам, по мнению Ж.Делеза, не вышел за пределы предложенной ими парадигмы философствования: он, как и они, исходил из необходимости осудить «поверхность», но только «с новой точки зрения - взгляда из глубины».

Ф.Делез утверждает, что историческое время сформированных Платоном и Ф.Ницше образов философа прошло. Возник, некий третий образ, связанный с переориентацией мысли, которая в своих рассуждениях больше не опирается ни на высоту Идей, ни на глубину инстинктов и других «запретных» субстанций. Низвергаются не только Идеи, как верховные причины, но и абсолютные глубины, спрятанные в телах, психике и мыслях. Там, где нет ни глубины, ни высоты, господствует самодостаточная и автономная «поверхность». Чтобы читатель мог получить представление о том, что такое «поверхность», Ж.Делез уподобляет ее «запотевшему стеклу, на котором можно писать пальцем».

Третий тип философа, считает Ж.Делез, не является абсо­лютно новым: античные киники и стоики дали образцы мыс­ли, не признающей ни глубины, ни высоты. Они учили, что все в мире является смесью тел, проникающих «друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры», и не существу­ет ни трансцендентной, ни имманентной высшей меры, кото­рая позволяла бы оценивать эти смеси в понятиях «лучше - хуже». Все равноценно в мире, а потому не существует иерархии ценностей: нет «верха» и «низа», морального и аморального, высокого и низкого. Каннибализм, инцест, антропофагия - такие же события, как трезвость и целомудрие. Все дозволено! Героем стоической мысли, по мнению Ж.Делеза, является Геракл, который «всегда соотнесен с тремя сферами: адской бездной, звездной высотой и поверхностью земли». Но только на повер­хности земли он «миротворец и путешественник», на земле он ведет «сражение на два фронта»: против адских чудовищ глу­бины и астральных чудовищ высоты. Его стихия - поверхность; глубина и высота для него нонсенс.

Философы «третьего» типа подобны мифическому Герак­лу: только «поверхность» имеет для них ценность, только на поверхности, считают они, появляется смысл, который задает­ся теми, кто пишет на ней, как можно писать по «запотевшему стеклу». «Философ теперь не пещерное существо и не плато­новская душа-птица, а плоское животное поверхности - клещ или блоха», - так характеризует Ж.Делез «третью» модель филосо­фов. Их философствование он называет «извращением», сменившим «маниакально-депрессивную» форму платоновского идеализма и «шизофрению» досократической философии. Если следовать за Ж.Делезом, ставя клинические диагнозы философии, признавая наличие «собственно философских болезней», то третью фор­му философии можно назвать «шизоанализом» или «постмодернизмом», метафорами которых вступают Платон - Ф.Ницше - Диоген (Геракл). Если рассматривать топологическую модель философствования, то она может быть представлена векторами: «верх» - «низ» - «горизонталь» - «ризома», или в другом варианте: «над» - «под» - «везде».

Низвергнув Идеи как верховную причину, разоблачив пустоту глубины «под» «поверхностью», постмодернисты отброси­ли все основания бытия, а также отказались от употребления всех обосновывающих эти основания понятий - Бог, душа, Я, бытие, субстанция и т. д. На первый план вышли хаос и случайность. Они признают лишь власть локальных беспо­рядков и случая, и потому рассматривают себя в одном ряду не с религией и наукой, а с политикой и искусством. Апология случайного главный мотив постмодернистского философствования. Известно, что уже Ф.Ницше и Ф.Фрейд наметили определенную стратегию мысли: ничему не поклоняться, ни с чем не обращаться как с квази-божеством, рассматривать все, что связано с челове­ком, - язык, человеческое сообщество, совесть и т. д., - как продукты времени и случая.

Итак, философы-путники в ХХ веке уступают место философам-туристам. Дальнейшая разработка новых философских идей осуществляется в совместных работах французских философов Жиля Делёза и Феликса Гваттари, оказавших большое влияние на становление «нового мышления». Прежде всего, это касается книги «Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип» (1972), синтезирующей в себе фи­лософию, психоаналитические подходы, политическую теорию, и претендующей на создание теории, направленной против европейского панлогизма и рационализма. Результатом стало создание концепции социального и политического бессознательного. В «Анти-Эдипе» подробно анализируются психоанализ и его проб­лематика. Поэтому одной из главных проблем становится проблема желания, его рефлексии, фиксации и кодификации, что связано с языковым оформлением желания, его проституированием «грамматикой» культуры, которая определяет место человека в «социальной машине». В «Анти-Эдипе» Ж.Делёз и Ф.Гваттари трактуют действительность как совокупность «желающих машин», образующих «желающее производство», осуществляемое на молекулярном (части и механизмы желающих машин) и молярном уровнях (мир, индивиды, общество, классы, государство, наука, искусство и т.п.). Человек выступает как «желающая ма­шина», сочетающая в себе молярный и молекулярный уровни.

Во втором томе данной работы - «Тысяча поверхно­стей» (1980) - Ж.Делёз и Ф.Гваттари исследуют «поверхность» и «уровни напряжения» между ними. Множественность по­верхностей (предметных областей) формируют «ризому». Данный термин заимствован из ботаники и означает специфический способ развития: беспорядочное становление множественности, движение желания без определенного направления, регулярности, без упорядоченности и синхронности. Ж.Делёз и Ф.Гваттари выделяют основные прин­ципы такого взаимодействия, давая каждому из них особое название.

Исследованию соотносимости желания и власти посвя­щены работы Ф.Гваттари «Молекулярная революция» (1977) и «Машинное бессознательное» (1979), в которых раскрываются процессы репрессивного воздействия на человека процессов кодификации и способы реагирования на них. Дальнейшую разработку данная проблематика получает в работах Ж.Делёза «Кино» (1983-1985) и «Фуко» (1986), в которых исследуются природа репрезентации, структура знака, отношения языка и социокультурных институтов.

В своей книге «Ризома» (1976) Ж.Делез и Ф.Гваттари обосновали и проанализировали новую структуру культуры, которая идет на смену модерну. По их мнению, в ХХ веке возникает «культура корневища», а методологией эстетики становится ризоматика (от ризома – «корневище»).

Авторы различают два типа культур, сосуществующих в наши дни, - «корневую», или «древесную», культуру и «культуру корневища». Первый тип культуры тяготеет к классическим образцам, вдохновляется теорией мемезиса. Искусство здесь подражает природе, отражает мир, является его графической записью, калькой, фотографией. Символом этого искусства может служить дерево с глубокими корнями, являющее собой образ мира. Корнем «древесного» художественного мира служит книга. При помощи книги мировой хаос превращается в эстетический космос.

«Корневой» тип культуры еще не изжил себя, но у него нет будущего, полагают авторы. «Древесное» искусство кажется им малоинтересным по сравнению с подлинно современным типом культуры, устремленным в будущее - «культурой корневища». Ее воплощением является практика современной контркультуры, постмодернистское искусство. Поэтому книга, будучи моделью «корневой» культуры, в современных условиях приобретает новые характеристики.

Если синергетика утверждает, что наш мир не является ни хаосом, ни космосом, а скорее напоминает Хаокосм, сложную открытую, многомерную систему, лишенную иерархии, где нет ни центра ни периферии, то современная книга также должна стать не космосам, но хаосом, не корнем, но корневищем. Книга-корневище реализует принципиально новый тип эстетических связей. Все ее точки будут связаны между собой, но связи эти бесструктурны, множественны, запутанны, они то и дело неожиданно обрываются. Книга эта будет не калькой, а картой мира, в ней исчезнет смысловой центр. «Генеалогическое древо» бальзаковского романа рухнет перед антигенеологией идеальной книги будущего, все содержание которой можно уместить на одной странице.

Неожиданные и парадоксальные симбиотические связи, станут воплощением нелинейного типа эстетических связей, присущих «культуре корневища». Например, симбиозы, образуемые проникновением вируса или алкоголя в человеческий организм, осы - в плоть орхидеи, непостижимая множественность жизни муравейника - станут прообразом структуры художественного произведения. По этому же принципу, бессистемно врастая друг в друга, должны сочетаться книга и жизнь. Отношения между искусством и жизнью станут антииерархичны, непараллельны, бесструктурны, неточны, беспорядочны. Таким же образом будут строиться кинопроизведения и клиповая культура, которая уже сейчас занимает значительное место в телепрограммах. Воплощением беспорядка ризомы в архитектуре и градостроительстве может служить Амстердам с его каналами. Однако в целом западная культура продолжает тяготеть к древесному типу, тогда как искусство Востока изначально игнорирует иерархию, одновекторность, однозначность, одномерность, и потому являет собой образ ризомы.

Ж.Делез и Ф.Гваттари считают, что радикальное изменение в искусстве приведет к изменению в эстетике: центральной эстетической категорией по-прежнему останется прекрасное, но содержание ее существенным образом изменится, поскольку содержанием искусства станет бесконечный шизопоток, беспорядок корневища. Поэтому эстетика утратит черты научной дисциплины и займется бессистемным поп-анализом «культуры корневища» при помощи нового методологического ключа - ризоматики . Искусство будет не означать и изображать, а картографировать и окончательно порвет с идеологией.

Примером постмодерного искусства являются книги, которые пишутся коллективными усилиями пользователей ИНТЕРНЕТА, а также те, что написанны «новыми романистами», где строчки переползают с места на место, как муравьи в муравейнике, где предложения без знаков препинания олицетворяют шизопоток, свободное кочевье - некий прообраз искусства ризомы. Чтение таких книг сформирует нового читателя, видящего в литературе не микрокосм, но машину, инструмент, средство. Предполагается, что это будет не смерть книги, а рождение новой формы ее использования. Главным для читателя станет не понимание содержания книги, а использования ее в качестве полигона для интеллектуального экспериментирования.

Ж.Делез и Ф.Гаттари предлагают еще одну остроумную метафору для понимания сущности ризоматической культуры, которая станет для потребителя своего рода «шведским столом»: каждый будет брать с книги-тарелки все, что захочет. В их книге «Тысяча тарелок» (иногда название книги переводят как «Тысяча поверхностей») развивается мысль о том, что само письмо циркулярно, писатель круговыми движениями как бы переходит от тарелки к тарелке; читатель же пробует изготовленные им блюда, но главное для него - не их вкус, а послевкусие. Авторы, таким образом, разделяют герменевтические идеи о множественности интерпретаций как основной черте эстетического восприятия произведений ризоматического искусства.

Свои идеи Ж.Делез и Ф.Гваттари выразили не только в теоретической форме, но и в стиле графитти и лозунгов революционных событий 1968 г. во Франции: «Будьте корневищем, а не корнем, никогда не сажайте! Не сейте, срывайте! Будьте не едиными, но множественными! Рисуйте линии, а не точки. Скорость превращает точку в линию! Торопитесь, даже стоя на месте! Линия удачи, линия бедра, линия бегства. Не будите в себе Генерала! Делайте карты, а не фотографии и рисунки! Будьте розовой пантерой, пусть ваша любовь будет похожа на осу и орхидею, кошку и павиана».

Эти лозунги служат отличными метафорами для понимания культуры и искусства эпохи постмодерна.

Философские взгляды М.Фуко (1926-1984). Основная цель исследований Мишеля Фуко - выявление «исторического бессознательного» различных эпох, начиная с Возрождения и по XX в. включительно. М.Фуко ввел в оборот понятие «эпистема», ставшее одним из главных понятий всего постмодернистского дискурса.

Характеризуя цели своей работы того времени и подводя итоги сделанного им в работе «Слова и вещи», М.Фуко говорил в 1966 г. после выхода этой книги, одной из самых популярных его книг: «Мы мыслили внутри анонимной и ограни­чивающей системы мышления, системы присущего ей языка и эпохи. Эта система и этот язык имеют свои собственные законы трансформации. Выявление этого мышления, предшествующего всякому мышлению, этой системы прежде всех систем, и является задачей сегодняшней философии».

Исходя из концепции языкового характера мышления и сводя деятельность людей к «дискурсивным практикам», М.Фуко постули­рует для каждой конкретной исторической эпохи существование специфической «эпистемы» - «проблемного поля» достигнутого к данному времени уровня «культурного знания», образующегося из «дискурсов» различных научных дисциплин. При всей разно­родности этих «дискурсов», обусловленной специфическими зада­чами каждой научной дисциплины как особой формы познания, в своей совокупности они образуют более или менее единую систему знаний - «эпистему», реализующуюся в речевой практике современников как строго определенный языковой код - свод предписаний и запретов. «В каждом обществе порождение дис­курса одновременно контролируется, подвергается отбору, орга­низуется и ограничивается определенным набором процедур», считал философ. Эта языковая норма, по мнению М.Фуко, бессознательно предопределяет языковое поведение, а, следовательно, и мышле­ние отдельных индивидуумов.

Таким образом, характерной особенностью понимания «эпистемы» у М.Фуко является то, что она у него выступает как ис­торически конкретное «познавательное поле» научного свойства, как уровень научных представлений своего времени. Насколько можно судить по всему контексту работ французского философа, он выделял не менее пяти подобного рода «познавательных полей»: античное, средневековое, возрожденческое, просветительское и современное.

В работе «Слова и ве­щи», речь у него идет о трех четко друг другу противопоставленных «эпистемах»: Возрождение (ХV-ХVI вв.), классический рационализм (ХVII-ХVIII вв.) и современность (с начала XIX в.). Эти три эпистемы кардинальным образом отличаются друг от друга: «В ренессансной эпистеме слова и вещи сопринадлежны по сходству; в классическую эпоху они соизмеряются друг с другом посредством мышления - путем репрезентации, в пространстве представления; начиная с XIX в. слова и вещи связываются друг с другом еще более сложной опосредованной связью - такими мерками, как труд, жизнь, язык, которые функционируют уже не в пространстве представления, но во времени, в истории».

Анализируя работы своих коллег - Ж.Делеза «Различие и повтор» (1968, совместно с Ф.Гваттари) и «Логика смысла» (1969), - М.Фуко писал: «Высвобождение различия требует мысли без противоречий, без диалектики, без отрицания; мысли, которая приемлет отклонение; мысли утверждающей, инструмен­том которой служит дизъюнкция; мысли множества - номадической рассеянной множественности, не ограниченной и не скован­ной ограничениями подобия; мысли, которая не приспособляется к какой-либо педагогической модели (например, для фабрикации готовых ответов), атакует неразрешимые проблемы...»

Хотя сам М.Фуко, кроме книги «Слова и вещи», практически нигде не употреблял понятия «эпистема», это не помешало ему получить исключительную популярность среди широких кругов литературоведов, философов, социологов, эстетиков, культурологов. Вырвавшись из замкнутой системы М.Фуко, категория «эпистема» у разных интерпретаторов обрела различные толкования, однако сохранился основной ее смысл. Под «эпистемой» понимают устойчивый характер некоего специфического языкового мышления, всюду проникающей дискурсивности, которая, будучи неосознаваемой, существенно предопределяет нормы его дея­тельности, сам факт специфического понимания феноменов окружающего мира, оптику его зрения и восприятия действительности.

Нарушая традиции классической философии, задачей которой являлось решение проблемы познания, т. е. отношения между мышлением и реальным миром, М.Фуко осуществляет своеобразный «поворот к языку», ставит в центр вни­мания проблему языка, и поэтому вопросы познания и смысла приобретают у него чисто языковой характер. В результате и кри­тика метафизики принимает форму критики ее дискурса, или дискурсивных практик. Для М.Фуко знание не может быть нейтральным или объектив­ным, поскольку всегда является «продуктом властных отноше­ний». Вслед за М.Фуко постмодернисты видят в современном обществе, прежде всего борьбу за «власть интерпретации» различных идеологических систем. «Господствующие идеологии», завла­девая «индустрией культуры», иными словами, средствами массовой информации, навязывают индивидам свой язык, т.е., по пред­ставлениям постмодернистов, отождествляющих мышление с языком, навязывают сам образ мышления, отвечающий потребно­стям этих идеологий. Тем самым «господствующие идеологии» существенно ограничивают способность индивидуумов осознавать свой жизненный опыт, свое «материальное бытие». Современная «индустрия культуры», отказывая индивиду в адекватном средстве для организации его соб­ственного жизненного опыта, тем самым лишает его необходимого «языка» для понимания (интерпретации) как самого себя, так и окружающего мира.

Таким образом, язык рассматривается не просто как средство познания, но и как инструмент социальной коммуникации, манипулирование которым со стороны «господствующей идеологии» касается не только языка наук (так называемых «научных дис­курсов» каждой дисциплины), но главным образом проявляется в «деградации языка» повседневности, служа признаком извращения человеческих отношений, симптомом отношений господства и подавления.

М.Фуко), продолжая традиции Франкфуртской школы, воспринимает критику языка как критику культуры и цивилизации.

Философские взгляды Р.Рорти (род.1931). Американский философ Ричард Рорти попытался примирить антиметафизические и антиабсолютистские тенденции английской, американской и континентальной философии XX века, представленные, главным образом, в работах Д.Дьюи, М.Хайдеггера и Л.Витгеиштейна. По мнению Р.Рорти, их объединяет понимание необходимости отхода от традиционной цели западной философии - построение точной и достоверной модели реальности. В работе «Философия и Зеркало Природы» (1979) он констатирует, что традиционно европейские философы считали, что знание представляет собой точный слепок реальности, получение которого возможно благодаря особым интеллектуальным процедурам. Традиционная философия рассматривается Р.Рорти в виде гигантского зеркала, содержащего различные представления о мире, некоторые из которых воспроизводят точные картины бытия. Начиная с Р.Декарта, все философы пытались найти в самих себе, этом субъективном зеркале, отражающем объективный мир, некую определенность.

Мыслители XX века, начиная с Д.Дьюи, попытались отыскать новые способы достижеиия этой традиционной цели, но, в конечном счете, пришли к выводу, что стремление к достоверности является иллюзорным и не может привести к поставленной цели. Д.Дьюи обратился к социальному использованию философии и предложил считать знание тем, во что мы обоснованно верим при различных социальных ситуациях. Таким образом, обоснованность из соотношения между отдельно взятым познающими субъектом, разумом и реальностью переходит в разряд социального феномена.

В свою очередь, Л.Витгенштейн в своих поздних работах развил представление о том, что язык - это орудие, средство отражения, но не само зеркало. А коль скоро это так, нам не следует надеяться на существование возможности адекватного отображения реальности лингвистическими средствами. М.Хайдеггер же, по мнению Р.Рорти, считал попытку превратить познающий субъект и разум в источник необходимых истин лишь разновидностью самообмана.

Следуя за ходом мысли этих трех крупнейших мыслителей XX века, Р.Рорти призывает отказаться от традиционной задачи философии, перестать рассматривать разум как зеркало, способное передавать нам некие отблески реальности. Необходимо свернуть с эпистемологической тропы, протоптанной философами от Р.Декарта до Б.Рассела, и признать, что у философов нет ни особого знания, ни особого дос­тупа к нему, ни какой-либо особой методологии его обретения. Р.Рорти считает, что в некотором смысле традиционная философия мертва. Однако тут же Р.Рорти заявляет, что информация о «смерти философии» оказалась преждевременной.

Согласно Р.Рорти, исчез привилегированный статус философов как неких стражей, охраняющих секрет того, как и что люди познают, однако у философии и философов остается их роль наставников, помогающих людям избавиться от существующих предрассудков и привычек, очистить интеллектуальный багаж и освободить культуру от устаревшего понятийного инвентаря и непродуктивных интеллектуальных установок. Эта новая возвышенная цель философии предполагает возможность получения истины, однако для этого необходимо произвести капитальные изыскания в сфере эпистемологии, стараясь расширить новые познавательные возможностей, не пытаясь ограничить познания рамками какой-либо определенной методологии или системы. Такой подход позволяет рассматривать каждую новую эпистемологическую модель как преходящий момент исторического процесса познания.

Р.Рорти не отказывает человеческому разуму в его претензиях на постижение истины, но он далек также и от безграничного эпистемологического оптимизма.

Философские взгляды Ж.Деррида (род.1930). Жак Деррида - основоположник деконструктивизма и веду­щий теоретик данного направления. Для концепции Ж.Дерриды особое значение имела рефлексия идей Ф.Ницше, М.Хайдеггера, 3.Фрейда, Э.Гуссерля. Его исходной посылкой стал тезис об исчерпанности филосо­фии и разума в классических формах, основанных на по­нимании бытия как присутствия. Способом преодоления кризисной ситуации в философии он считает предложен­ный им метод деконструкции.

Ж.Деррида стремится разрушить рационализм и логоцентризм Г.Гегеля, говорит о необходимости «четвертовать» гегелевскую концепцию диалектики. Он размывает существующие границы между философией, литературой и критикой, усиливая тенденцию к эстетизации философии. Ж.Деррида создает особый тип мышления - многомерного и разнородного, противоречи­вого и парадоксального, пульсирующего и плавающего, по­коящегося на деталях и нюансах, полутонах и переливах. Воз­никающая при этом «беллетризованная» философия утра­чивает свою «идентичность» как особое явление культуры.

Изложение основ нового метода содержится в его зна­менитой книге «О грамматологии» (1967) и включает кри­тическую рефлексию традиций метафизики, понимаемой как позитивное смыслостроительство. Деконструкция наце­лена на преодоление метафизических смыслов, содержа­щихся в тексте.

Ж.Деррида образно сравнивает деконструкцию с волшебной дверью в Алисино Зазеркалье, где начи­нается путаница смыслов и измерений. С его точки зрения, западноевропейское мышление не может выйти из однажды выбранного им круга проблем, пытаясь ответить на одни и те же вопросы, решить одни и те же задачи. Философия Западной Европы обусловлена предшествующими идеями и способами их выражения и обоснования. Это проявляется в философских категориях, в системе их субординации. Именно категории задают метод описания, рассмотрения, объяснения, определяя предмет, объект и субъект. Поэтому единственное средство выйти за пределы навязанных смыслов - их деконструкция с помощью глубинного ана­лиза языка. Это откроет возможность спонтанного мышле­ния, свободной комбинаторики категорий, обретения смыс­лов в процессе философствования. Деконструкция направ­лена на уничтожение «привнесенного», связанного с исторической и культурной традицией смысла. Она нацелена против историзма, линейности, прогрессизма. История в деконструктивизме тождественна речи, практике, памяти, кон­тексту.

Деконструкция Ж.Деррида - это попытка разобрать всю систему понятий, сформированных около знака. Она наце­лена, в первую очередь, на рефлексию тех областей, ко­торые связаны с проблемами, возникающими из-за языка (философия, литература), на глубинный анализ текстов гу­манитарной культуры для выявления заключенных в них «опорных понятий бытия».

Деконструкция включает не­сколько «шагов»: открытие того, что текст «говорит» иное, чем кажется на первый взгляд; принятие множества смыс­лов, заложенных в текст и не связанных с его автором; по­нимание того, что текст рассказывает свою собственную историю, не связанную с автором и адресатом; осмысление того, что текст вступает в противоречие с самим собой; принятие вывода о том, что, в конечном счете, невозможно создать абсолютно деконструктивный текст, очищенный от любой метафизики.

При этом, под текстом может быть понято все. Текст не обладает единым принципом структурности, значение его знаков определяется контекстами, оно бесконечно измен­чиво. Любой знак может быть процитирован, закавычен, порождая бесконечное множество интерпретаций, новых контекстов. Всякий текст может быть прочтен, через дру­гой текст, более того: любой текст может быть рассмотрен как потенциальная цитата. Поэтому свобода интерпретаций относительна: невозможно определить истинную цену тек­ста, сказать» какой лучше, а какой хуже.

Философские взгляды Ж.Бодрийяра (1930-2007). На Жана Бодрийара оказали большое влияние фи­лософские идеи К.Маркса, 3.Фрейда, Ф. де Соссюра. Переосмысление прежних философских подходов, осуществлено им в книге «Зеркало производства» (1973); в которой предпринимается попытка глубинной критики социальной теории с точки зрения ее знаковости. Ж.Бодрийяр рассмат­ривает социальную историю как историю развития способа обозначения. Начало современной истории он видит в эпо­хе Возрождения, когда знаковые коды получают относи­тельную самостоятельность от референтов, окончательно реализованную в конце XX века.

Согласно Ж.Бодрийяру, социальная история разворачивается как процесс вытеснения смерти, которая понимается как асистемность. Поэтому социальная история начинается с вытеснения из социального пространства мертвых, затем дикарей и т. п., вплоть до интеллектуалов и женщин. При этом смерть амбива­лентна жизни. Феномен обратимости используется Ж.Бодрийяром для создания концепции симуляции, что понима­ется как смешение реального и воображаемого. Развитие уровней симуляции приводит к подрыву самой системы: мир утрачивает реальность, выступая как совокупность моделей. Симуляция смешивает всякое различение, выдавая отсутствие за присутствие, а воображаемое - за реальное. Симуляция непосредственно связана со «знаковостью» чело­веческого существования.

Эволюционируя, знак утрачивает всякую связь с реальностью и переходит в разряд симуляции, обретая связь с телом, становясь симулякром - «кентавром знака и тела». С симулякрами связана убежденность в конечности культу­ры, ее деградации, так как реальность порождается симу­ляцией, но не наоборот. В книге «Фатальные стратегии» (1983) Ж.Бодрийяр доказывает, что развитие мира сопряжено с крайностями, а не с равновесием и гармонией.

Симулякр (франц., анг. simulacre от лат. simulacrum - образ, подобие) - один из наиболее популярных в последнее время терминов по­стмодернистски ориентированной философской и теорети­ческой мысли, введенный в широкий обиход Ж.Бодрийяром. Обычно и создание этого термина приписывают Ж.Бодрийяру, что не совсем верно - другое дело, что он дал ему наиболее приемле­мое для современного (постмодернистского) сознания определение и довольно удачно его применял для характеристики самого широкого круга явлений: от общефилософских проблем современного сознания до политики и литературы.

Подход Ж.Бодрийяра заключается в том, что он попытался объ­яснить симулякры как результат процесса симуляции, трактуемой им как «порождение гиперреального» «при помощи моделей peального, не имеющих собственных истоков в реальности».

Под действием симуляции происходит «замена реального знаками реального», в результате симулякр оказывается принципиально несоотносимым с реальностью напрямую, если вообще соотносимым с чем-либо, кроме других симулякров. Собственно в этом и заключается его фундаментальное свойство. Признавая симуляцию бессмысленной, Ж.Бодрийяр в то же время утверждает, что в этой бессмыслице есть и «очарованная» форма: «соблазн», или «совращение». Совращение проходит три исторические фазы: ритуальную (церемония), эсте­тическую (совращение как стратегия соблазнителя) и политиче­скую. Согласно Ж.Бодрийяру, совращение присуще всякому дискурсу и всему миру.

Чтобы стать законченным, или, как предпочитает его называть Ж.Бодрийяр «чистым симулякром», образ проходит ряд последова­тельных стадий:

• он является отражением базовой реальности;

• он маскирует и искажает базовую реальность;

• он маскирует отсутствие базовой реальности;

• он не имеет никакого отношения к какой-либо либо реальности: он является своим собственным чистым симулякром.

В результате возникает особый мир, мир моделей и симу­лякров, никак не соотносимых с реальностью, но воспринимаемых, как гораздо более реальное, чем сама реальность. Этот мир, который основывается лишь только на самом себе, Ж.Бодрийяр и называет гиперреальностью.

Современная культура, согласно Ж.Бодрийяру, представляет собой тотальную симуля­цию, и он всюду обнаруживает симуляционный характер всех со­временных социальных и культурных феноменов. Так, власть лишь си­мулирует власть, при этом столь же симулятивно и сопротивление ей; что же касается информации, то она не производит никакого смысла, а лишь «разыгрывает» его, поскольку подменяет коммуникацию симуляцией общения, что и порождает специфику миро­ощущения современного масс-медиированного состояния общества и общественного сознания. В результате, по мнению Ж.Бодрийяра, люди имеют дело не с реальностью, а с гиперреальностью, воспринимаемой гораздо реальнее, чем сама реальность.

Понятие «соблазна», введенное Ж.Бодрийяром, становится метафорой взаимоотношений смысла и его знакового оформле­ния. В такой реальности - гиперреальности мира симулякров - нет деления на искусственное и естественное, на природу и культу­ру, центр и периферию; нет особого инструмента для заделыва­ния пустот, «смысловых брешей», перерывов постепенности. «Тело» культуры разрастается в разных направлениях, без зара­нее, заданной цели.

Философские взгляды У.Эко (р. 1932). Умберто Эко - итальянский семи­отик, специалист по теории массовой коммуникации, известный писатель, профессор Болонского универси­тета, Генеральный секретарь Международной Ассоци­ации по семиотическим исследованиям. Основные рабо­ты: «Открытое произведение», «Отсутствующая структура», «Знак», «О читателе речь», «Теория се­миотики», «Семиотика и философия языка», «Эсте­тика хаосмоса. Средневековье Джеймса Джойса», «Пределы интерпретации», «В поисках совершенного языка» .

У.Эко начинал как медиевист: в 1955 году защитил докторскую диссертацию по эстетике Фомы Аквинского. В 50-60-х гг. он обращается к анализу массо­вой культуры, теории массовой коммуникации, аван­гардистского и экспериментального искусства. В этот период он сотрудничает с итальянским телевидением, газетами, является одним из участников неовангардистской «Группы 63». Первая значительная работа досемиотического периода - «Открытое произведе­ние» (1962). Она предвосхитила две основные темы в современном литературоведении и эстетике: акцент на элементе множественности, полисемии в искусст­ве и смещение интереса к читателю в процессе интер­претации художественного произведения.

Анализируя современное искусство (начиная с Джойса), У.Эко ус­матривает радикальное отличие между традицион­ным (классическим) и авангардистским искусством в том, что тексты, подобные «Поминкам по Финнегану» Джойса, содержат большое количество потенциальных значений, но ни одно из них не может быть доминирующим. Текст предоставляется читателю полем возможностей, актуализация которых зависит от его интерпретативной стратегии.

Знакомство с французским структурализмом, с идеями Ч.С.Пирса обусловили интерес У.Эко к семиоти­ке. В работах 70-80-х гг. («О читателе речь», «Те­ория семиотики» и др.) он разрабатывает вопросы прагматики повествовательных текстов, концепту­альные основы общей семиотики как философии языка и специальных семиотик (грамматики отдельных знаковых систем), вводит ряд новых семиотических по­нятий, исследует системы визуальных кодов архитек­туры и кино и т.д.

Если как теоретик У.Эко получает признание в академических кругах именно как специа­лист в области семиотики, то после опубликования двух романов, ставших бестселлерами («Имя розы» (1980) и «Маятник Фуко» (1988), он становится всемирно известным писателем.

Тематика исследований У.Эко разнообразна: проблемы поэтики «открытого произведения», роль читателя, различные типы чита­тельской аудитории, теория «возможных миров» применительно к анализу фабульных ожиданий читате­ля, различия между авангардистской и постмодернис­тской эстетикой, проблемы масс-медиа и массовой культуры, понятие «текстовой компетенции», в ос­нове которой лежит «энциклопедия» читателя, ана­лиз «серийного» искусства и др. Постмодернизм со­ставляет неотъемлемую часть того общекультурно­го контекста, в который погружена исследовательс­кая работа У.Эко.

Чтобы понять, почему для У.Эко постмодернизм - не просто одна из модных кон­цепций, а в определенном смысле «выстраданная» точ­ка зрения и методологическая посылка, нужно вер­нуться в 60-е гг., когда он изучал масс-медиа с целью выявления отношений между нарративными структурами и идеологией, разрабатывал концепцию китча как не-искусства. Китч, по мнению У.Эко, - это «идеальная пища для ленивой аудитории», которая жела­ет получать удовольствие, не прикладывая к тому никаких усилий, которая уверена, что наслаждается подлинной репрезентацией мира, а на самом деле в со­стоянии воспринимать лишь «вторичную, имитацию первичной власти образов».

У.Эко занимал промежуточную позицию между теми, кто придерживается «апокалипсического» взгляда на природу и результаты использования средств массовой информации, и теми, кто настроен позитивно, кто считает, что масс-медиа - это неотъемлемая часть жизни общества, и задача интеллектуа­лов состоит в том, чтобы анализировать их сущность и активно участвовать в их преобразовании, а не пас­сивно наблюдать.

В этот период У.Эко отождествля­ет китч с массовой культурой и противопоставляет его «высокой культуре», репрезентированной авангар­дом. Одним из критериев такого разделения выступа­ет «всеядность» и конъюнктурность китча, с одной стороны, а с другой, - элитарность художника в авангардистском искусстве. Проблема, однако, заключа­лась в том, что китч паразитировал на успехах авангарда, обновлялся и процветал на его творческих находках. Примирение китча с авангардом состоялось в постмодернистской культуре, постмодернизм учился у массовой культуры разнообразным техникам стимулирования восприятия, учитывающим различия между «интерпретативными сообществами». Она взрастила его, сформировала его язык и затем - подверглась самой беспощадной критике с его стороны. В 60-е гг. У.Эко, не подозревая о возможности тако­го сложного симбиоза, разводит их по разные стороны барьера. Позже он обнаруживает истоки амбивалентности постмодернизма, заинтересованного в порождении значений, но ставящего их в зависимость от реакции аудитории. По внешним признакам постмодернизм легко спутать с китчем, однако если китчу не удавалось соблазнить интеллектуальную публику (китч не способен «развлекать, не отвлекаясь от проблем»), то постмодернизм, напротив, рассчитывает именно на такую аудиторию, которая способна оценить иронию, «деланность» произведения, отследить в нем интертекстуальные коды и элементы интеллектуальной игры, то есть, развлекаться и одновременно получать новое знание.

Для того, чтобы такой контакт стал возможен, что­бы текст был прочитан адресатом, постмодернизм вырабатывает определенные принципы организации сообщения. В данном случае У.Эко обращается к анализу взаимоотношений между различными формами аван­гардистского искусства и их интерпретативным сообществом, а затем к трансформации самих этих форм и, соответственно, отношений произведения с аудиторией в постмодернистской культуре. Ключе­вая оппозиция «инновация и повторение» является той осью, вокруг которой разворачиваются размышления У.Эко о жанрах, видах и возможностях искусства эпохи массовой коммуникации, а также об эволюции различных типов аудитории.

Анализируя творческий процесс писателя-постмодерниста на примере своего собственного художественного творчества (создания романа «Имя розы»), У.Эко констатирует общие принципы постмодернистского мировоззрения. Он исходит из того, что язык способен описывать и исчезнув­шие и несуществующие вещи, а читателю предлагается делать собственные вы­воды. При этом автор не должен интерпретировать свое произведение. Автору следовало бы умереть, закончив книгу, чтобы не становиться на пути текста. Либо он не должен был пи­сать роман, который по определению является «машиной - генератором интерпретаций». Ничто так не радует сочинителя, как но­вые прочтения, о которых он не думал, и которые возникают у читателя. Текст сам порождает собственные смыслы. Этой установке, однако, противоречит тот факт, что роману требуется заглавие. Заглавие, к сожалению, - уже ключ к интерпретации. Но даже если читатель доберется до подра­зумеваемых толкований последней фразы, он все равно придет к этому только в самом конце, успев сделать массу других предположений. Название, по мнению У.Эко должно запутывать мысли, а не дисциплинировать их.

Анализируя модель своего романа, У.Эко вводит понятие «лабиринт», который характеризует любую культуру. Абстрактная модель догадки - лабиринт. Но они известны трех видов. Первый - гре­ческий: лабиринт Тесея. В нем никому не удастся заблудиться. Входишь, добираешься до середины и из середины выходишь. По­тому-то в середине и сидит Минотавр. Ина­че пропал бы весь смысл предприятия. Это была бы обычная прогулка. Ужас берется (если берется) из неизвестности: неизвест­но, куда ты угодишь, и что выкинет Мино­тавр. Но на пороге этого классического лабирин­та в твою ладонь сразу ложится нить Ариадны. Собственно, лабиринт это и есть нить Ариадны.

Существует другой лабиринт, который У.Эко называет «маньеристическим». В плане он представляет собой нечто вроде дерева - корни, ствол, крона. Разветвленные коридоры с множеством тупиков. Выход один. Но как его найти? Поэтому Ариаднина нить нужна и тут.

И, наконец, существует лабиринт-сетка - то что у Ж.Делеза и Ф.Гваттари называется «ризома», которая так устроена, что в ней каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Нет центра, нет периферии, нет выхода. Потенциально такая структура безгранична. Пространство догадки - это пространство ризомы. Мир, в котором обитают герои романа У.Эко, выстроен уже как ризома. Вернее, по идее автора выстроен как ризома, хотя на самом деле не достроен до конца.

Характеризуя восприятие постмодерного романа читателем, У.Эко пишет: «Один семнадцатилетний юноша сказал, что ничего не понял в моих богословских дискуссиях, но воспринимал их как некое продолжение пространственного лабиринта. Эти куски текста для него - то же са­мое, что «жуткая» музыка в фильмах А.Хич­кока. Думаю, он прав. Этот простой чита­тель учуял, что мой текст - в сущности, ис­тория лабиринтов, и совсем не только пространственных. Думаю, что, как ни стран­но, самые простые прочтения оказались са­мыми структуралистскими. Наивный чита­тель, не защищенный теоретическими «буферами», впрямую наталкивается на ту истину, что у книги не может быть только один сюжет. Так не бывает».

Философские взгляды Ф. Джеймисона (р. 1934). Фредрик Джеймисон - американский философ и культуролог, является ведущим представи­телем современного западного марксизма. Круг его ин­тересов чрезвычайно широк - от литературы Пруста и Сартра до теории кино и пространственно-визуаль­ных практик современной культуры, от неомарксистких концепций Д.Лукача, Т.Адорно и Л.Альтюссера до постмодернистских построений Ж.Лакана, Ж.Делеза и Ф.Гваттари. При этом им последова­тельно отстаивается оригинальная авторская пози­ция, не вписывающаяся ни в рамки догматического мар­ксизма, ни «догматического» постструктурализма. Ф.Джеймисон принадлежит к левому крылу теоретиков культуры, сочетая прекрасное владение современным аналитическим аппаратом (психоанализ, лингвисти­ка, текстуальный анализ) и критическую дистанцию по отношению к современному состоянию общества и доминирующим типам рефлексии над ним.

Его концепция «политического бессознательного» изложена в книге «Политическое бессознательное: Нарратив как социально символический акт» (I98I). Ф.Джеймисон исходит из двух основных посылок. Во-первых, из абсолютной исторической, социальной, классовой и, следовательно, идеологической обусловленности сознания каж­дого индивида; и, во-вторых, из утверждения о якобы фатальной непроясненности, неосознанности своего положения, своей идео­логической обусловленности, проявляемой всякой личностью. Эта политическая неосознанность особенно характерна для писа­теля, имеющего дело с таким культурно опосредованным артефак­том, как литературный текст, представляющим собой «социально символический акт». Таким образом, утверждает­ся, что любой писатель при своей обязательной политической ан­гажированности оказывается неспособен ее осознать в полной ме­ре.

Выявить это политическое бессознательное и является задачей работы Ф.Джеймсона. Ограничиваясь пределами письменно зафик­сированного сознания, критик и всю историю человечества опре­деляет как целостное в своем единстве коллективное повествова­ние, связывающее прошлое с настоящим. Это повествование ха­рактеризуется единой фундаментальной темой: «коллективной борьбой, цель которой - вырвать царство Свободы из оков цар­ства Необходимости». По мнению Ф.Джеймисона, концепция политического бессознательного поможет выявить ис­комое им единство этого непрерывного повествования - «рассказа истории», т. е. ее логику и «диалектику».

Философские взгляды Д.Ваттимо. Д.Ваттимо представляет герменевтический вариант постсов­ременной философии. В отличие от других постмодернистов слову «постсовременность» он предпочитает термин «поздняя современность», считая его более ясным и понятным. Д.Ваттимо согласен с тем, что большинство понятий классической фило­софии сегодня не работает. В первую очередь это относится к бытию, которое все больше становится «ослабленным», оно растворяется в языке, выступающим единственным бытием, которое еще может быть познано. Что касается истины, то она сохраняется, но должна пониматься сегодня не по позитиви­стской модели познания, а исходя из опыта искусства.

Д.Ваттимо считает, что «постсовременный опыт истины от­носится к порядку эстетики и риторики». Он полагает, что организация постсовременного мира является технологиче­ской, а его сущность - эстетической. Философское мышление, по его мнению, характеризуется тремя основными свойствами. Оно является «мышлением наслаждения», которое возникает при воспоминании и переживании духовных форм прошлого. Оно является «мышлением контаминации», что означает смешение различных опытов. Наконец, оно является осмыслени­ем технологической ориентации мира, исключающим стрем­ление добраться до «последних основ» современной жизни.

Основные проблемы постмодернизма. По крайней мере, можно назвать один общий объект критики постмодернизма - Просвещение, однако исследование и критика Просвещения ведется различными авторами с различных точек зрения. Все эти точки зрения объединяет ирония, скепсис относительно проекта Просвещения, и относительно составляющих этот проект тем и образов. Следовательно, основная цель постмодернизма - смещение, деконструкция проекта Просвещения посредством различных риторических стратегий.

Основные темы, критикуемые постмодернистами, - дискурсы и нарративы, реальность, истина, язык, человек, история, знание, философия, метафизика.

1. Дискурсы и нарративы. Ж.-Ф.Лиотар в книге «Состояние постмодерна» решает важную задачу самоопределения постмодернизма, его от­деления от «проекта модерна». Понятие «модерн» Ж.-Ф.Лиотар трак­тует предельно широко, фактически речь идет о европейском рационализме, существующем на протяжении почти пяти веков в различных формах. Одним из важнейших критериев разделяющих эти эпохи является трактовка роли дискурсов и нарративов.

Основной критический пафос Ж.-Ф.Лиотара на­правлен против «больших нарраций», великих повествований, «метарассказов». Стремление к упорядочиванию, рационализа­ции и «тотализации» культуры на основании единых принци­пов, характерных для Нового времени, предполагает признание достижимости идеи «овладения реальностью» или приближения к абсолютному источнику всего существующего. Субъект-объ­ектная структура всех видов человеческой деятельности и цело­стность субъекта в его противопоставленности объекту характе­ризует с его точки зрения, прошлую эпоху.

Согласно Ж.-Ф.Лиотару, в среде множества «языковых игр» попытка легитимации собственного статуса ведет к возникновению «метадискурсов». Последние принимают форму «больших нарраций». Модернизм характеризуется, господством, двух таких нарраций: нарратив Просвещения и нарратив Духа. В нарративе Просвещения (представителем этого нарратива Ж.-Ф.Лиотар называет И.Канта) философ выступает от имени универсальной истины и человечества. Просвещенное государство обеспечивает просвещение и свободу людей через познание истины. Государство легитимируется самими людьми. Таким образом, в нарративе Просвещения знание, власть и эмансипация тесно взаимосвязаны.

Представителем нарратива Духа Ж.-Ф.Лиотар называет Г.Гегеля. В этом нарративе философия достигает единства через образование, а отдельные науки развиваются как моменты в становлении духа. Нарратором этого нарратива выступает «метаобъект», который формулирует легитимность дискурса эмпирических и культурных институтов. В противоположность нарративу Просвещения, нарратив Духа самолегитимизируется. По Ж.-Ф.Лиотару, основная характеристика постмодернизма заключается в том, что метанарративы утратили свои легитимирующие способности.

2. Реальность. Западная метафизика основана на понимании бытия как присутствия. Основная цель западной метафизики заключалась в конструировании философских систем, репрезентирующих реальность. При этом подразумевается, что между субъектом познания и реальностью лежит непреодолимая пропасть. Основными характеристиками реальности являются стабильность, целостность, неизменность.

Постмодернисты отказались от понимания бы­тия как чего-то абсолютного и неизменного, с помощью которого объяснялось бы все изменяющееся, из которого оно бы выводи­лось. Идущую еще от античности традицию - познать и запечатлеть некое первоначальное абсолютное бытие, они раскри­тиковали как бесплодное упражнение в языковой игре, и нача­ли отрабатывать идею бытия как становления, изменения. Например, Ж.Батай описал бытие и жизнь как становление с помощью гераклитовской метафоры огня. Жизнь есть горение, дающее ощущение боли и радости одновременно. Бытие как становление - это огонь Гераклита, вечно творящий и вечно разрушающий, не подчиняющийся в этом процессе никаким законам. Идея бытия как становления обосновывалась А.Берг­соном, М.Мерло-Понти, М.Фуко, Ж.Делезом, Ж.Батаем и др. Мысль о бытии как становлении сама должна быть становящейся, т. е. пребывать в том пространстве и времени, где она еще не получила окончательного логического и грамматичес­кого оформления. Ключевой момент постмодернистского понимания реальности - признание изменчивости и случайности. Таким образом, реальность изначально процессуальна. Западная метафизика продуцировала все более замкнутые системы, редуцируя гетерогенность и процессуальность реальности в метафизические оппозиции.

Стандартная метафизическая практика объясняет мир, реальность, используя метафизические бинарные оппозиции, один из терминов которых занимает приоритетную позицию. Второй термин в оппозиции рассматривается как вторичный и производный. То есть, оппозиция асимметрична, Репрезентация реальности в метафизических оппозициях позволяет философии, притязающей на приоритетные термины, диктовать собственную волю реальности. Поэтому реальность, согласно постмодернизму, является не реальностью бытия, а скорее результатом определенных философских практик.

Постмодернизм отклоняет всякую претензию на соотнесение текстов культуры с реальностью. Каждая реальность является текстовой по своей структуре, поскольку воспринимается, переживается как система различий в смысле постоянных отсылок к чему-то другому. Реальность постмодернизма представленная как текст, открывает возможность для бесконечных интерпретаций и трансформаций. В центре внимания оказывается изменение, ситуативность, сингурлярность социального явления. Любое явление реальности воспринимается как «продукт времени и случая». Само понятие репрезентации в данном контексте - контексте имманентности текста реальности - объявляется неуместным, поскольку объективность реальности ставится под сомнение.

3. Истина. В эпоху Просвещения целью любого познавательного отношения человека к миру является познание истины, которая мыслится как объективная, универсальная, не зависящая от познающего субъекта. Истинное знание представляет собой лишь репрезентация реальности, отражение структуры естественного мира. Истина предстает в терминах полноты, адекватности самотождественности.

Постмодернисты отрицают объективность истины, считая, что любая попытка обнаружить истинную сущность вещей с самого начала обречена на неудачу, поскольку истина всегда выступает в рамках лингвистического, культурного, исторического и социального контекста. Более того, не существует и какого-то универсального критерия, который позволил бы нам отличить истину от не-истины. Истина вырабатывается в рамках дискурсивной или социальной практики, которые, в свою очередь, являются интерпретациями предшествующих систем. Любая претензия на всеобщую истину влечет конструирование «метадискурса», легитимируется особым отношением к истине. В противоположность традиционному философскому дискурсу, который верит в истину, постмодернисты считают, что в лучшем случае письмо закавычивает «истину» или вписывает истину.

4. История в эпоху модерна мыслится как определенная логическая схема, задним числом прилагаемая к реальности, как определенная линейная последовательность прошлого, настоящего и будущего. Все исторические события подчиняются жестокой необходимой связи, определенному логическому порядку. Такое «вульгарное» понимание истории, по мысли Ж.Деррида, состоит в утверждении привилегии настоящего времени, в утверждении господства «теперь». Просвещенческая идея истории является историей для человека, историей человека. Человек является пред-данной целью этой истории. В этом смысле, история телеологична, т.е. она предполагает некую высшую цель, к которой бессознательно стремится человечество. Прогресс истории выражается в самосовершенствовании человека. Культивируемая в этом проекте концепция истории человечества, так или иначе, ведет к апологии единства, тотальности, закрытости, тождества. Все другие характеристики истории, выпадающие из логики необходимой связности, оказываются исключенными. Результатом такого понимания истории неизбежно является апология тотального контроля, ориентация на абсолютную и всеобщую необходимость, исключающую различие и многообразие, также как случайное и уникальное.

Согласно постмодернистам, история не обладает внутренней связностью, не подчиняется какой-то необходимости или логической последовательности, она в большей степени представляет собой хаос совершенно случайных событий. История не имеет никакой пред-данной цели, следовательно, исключает завершенность и закрытость. История это открытое пространство бесконечных трансформаций и интерпретаций. Любое явление единства, порядка, необходимости, систематичности, непротиворечивости необходимо предполагает акт насилия или репрессии над плюральностью, беспорядком, изменчивостью. Сама логическая практика, устанавливающая теоретическую возможность телеологической, единой и тотальной истории в то же время исключает такую возможность.

5. Человек. Ключевым моментом идеала эпохи Просвещения является признание нормативности и центрированности бытия человека, который возводится во главу угла, ставится в центр мироздания и культуры.

Согласно постмодернистам, человек изначально «децентрирован» - в Универсуме, в социуме, в культуре, в собственной психике. Будучи социальным, культурным существом, человек лишен привилегированного положения. Поэтому они призывают разрушить представление о человеке как об автономном, самосознающем, обладающем собственным «я», центрированном индивиде. Другими словами, они предлагают осуществить деконструкцию антропологического, лингвистического, гносеологического фундаментализма, возводящего человека в центр Универсума.

6. Знание и власть. Эпоха Просвещения теснейшим образом взаимоувязывает между собой знание, легитимность и власть. Здесь гарантом истинного знания выступает абсолютный разум. Таким образом, знание в идеале модерна выполняет двойную функцию: с одной стороны, знание является нейтральным, поскольку апеллирует к инстанции абсолютного и универсального разума, и в этом смысле знание соблюдает нейтралитет. С другой стороны, знание является социально полезным, поскольку на службе легитимной власти гарантирует и свободу, и прогресс.

Идея социально полезного и в то же время нейтрального знания детерминирует учреждение соответствующих институтов и профессий, задача которых заключается в просвещении, образовании и, следовательно, эмансипации людей. Таким образом, как говорит Ж.-Ф.Лиотар, в нарративе Просвещения наблюдается взаимозависимость знания, власти и эмансипации.

Постмодернисты рассматривают знание как исторически и социально обусловленное: производство знания необходимым образом связано с прагматикой социального действия. Знание производится только в контексте «дискурсивных формаций». Последние, согласно М.Фуко, представляют собой систему возможностей знания. «Дискурсивные формации» позволяют идентифицировать определенные высказывания на истинность или ложность с точки зрения существующих правил и норм. Причем именно дискурсивные правила определяют характер и функции субъектов и объектов познания. Основание «дискурсивных формаций» заложено в инстанции власти. Таким образом, «воля к знанию» необходимо связана с «волей к власти», хотя современное социальное устройство позволяет «замаскировать» определенные механизмы собственного функционирования власти. М.Фуко отказывается рассматривать власть в терминах репрессивной гипотезы. Власть не репрессирует, а производит самих субъектов, благодаря тому, что они познают так называемых истины «человеческой природы», а уже сами субъекты выступают объектами приложения власти. Согласно М.Фуко, человек является спекулятивным элементом господствующей в современных западных обществах формы власти - биовласти. Последняя функционирует посредством исповедальных и дисциплинарных практик. Так называемые гуманитарные науки также возникают в результате практики биовласти. Именно посредством этих практик человек «очеловечивается». Именно посредством этих практик утверждается идея индивидуальной «самости», требующей познания и самопознания.

7. Язык. В эпоху Просвещения сложилась репрезентативная трактовка языка, согласно которой реальность посредством языковых обозначений репрезентуется сознанию, тогда как язык выступает передаточным механизмом, средством фиксации реальности. В этом процессе язык сохраняет прозрачность, нейтральность, универсальность и объективность, которые обеспечиваются означаемой, идеальной или смысловой характеристикой языка. Именно объективные характеристики означаемого позволяют языку воспроизводить реальность объективно и неискаженно. При этом, само собой разумелось, что означающее - материальная сторона языка, как вторичная и производная характеристика, полностью исключается из этого процесса. Таким образом язык обеспечивает закрепление смысловых структур в культуре определенной эпохи. Однако отождествление означаемого и означающего неизбежно приводила к их единству, тотальности.

Постмодернисты отвергли представление о языке как о нейтральном посреднике между реальностью и мышлением. Они показали, что язык является образованием, имманентным реальности, что реальность не выражается в языке или через язык, а, напротив, «созидается», конституируется лингвистически.

Постмодернисты предпочитают анализировать все же не язык, а текст, письмо. Речь идет о «текстуализации» реальности. «Текстуализация» реальности подрывает миф о присутствии. Текст ничего не означает, поскольку производится гетерогенными знаками, всегда совмещающими все временные модусы. Сцена письма - это не сцена присутствия, сознания (самосознания), интенциональности или даже интерсубъективности. Сцена письма - это также пространство нередуцируемого множества бесконечных повторений-замещений-дополнений означающих, единственным правилом для которых будет утверждение бессмысленной игры. Только внутри пространства письма возможна встреча с непредставимой реальностью, с воображаемым.

С точки зрения принципа «текстуализации» реальности традиционные категории философии - «реальность», «репрезентация», «истина» и т.д. оказываются неуместными. Более того, постмодернисты предлагают сместить саму философию с пьедестала культуры, поскольку она больше не может выполнять первую роль, предоставленную ей проектом Модерна.

8. Философия. Проект Просвещения особое место выделяет философии как гаранта объективных универсальных оснований познания и истины. Философия легитимирует сама себя, а также легитимирует дискурсы эмпирических наук. Отношение между философией и остальными науками строится по вертикали. Философия находится на вершине и осуществляет контроль, надзор над всеми остальными науками. Философия представляется важнейшей деятельностью по репрезентации Бытия. Бытие недоступно никому, только философы способны на познание бытия, на построение адекватной логической системы.

Философия, ориентированная на самообоснование и самооправдание, всегда нейтрализовала «другого» в любом смысле слова. С этой точки зрения западная философия представляет собой воплощенное стремление к насилию и власти. Единство, однородность субъекта, разума и реальности достигаются, благодаря насилию и власти. Однако философия не в силах сохранить единство и однородность вследствие активной борьбы (за власть) множества разнообразных, очень часто противоречащих друг другу течений, школ и направлений. С другой стороны, меняется отношение между философией и науками. Вертикальная структура заменяется на горизонтальную, философия больше не «надзирает» за ними, а находится в тесном взаимоотношении с науками, искусством, литературой.

С точки зрения «текстуализации» реальности, граница между различными жанрами стирается, философия находится теперь «не над миром», а «в мире» и представляет собой нерепрезентативную деятельность человека. Между философским и любым другим дискурсом исчезает дистанция. Определить, какой из этих дискурсов является более истинным, не представляется возможным, поскольку для этого потребовалась бы трансцендентальная позиция. Теперь в лучшем случае, философ предлагает бесконечное множество смыслов и значений, которые в принцип нельзя укладывать в замкнутую, закрытую систему. Преодоление метафизики присутствия/репрезентации влечет за собой отказ от представления о философии как об особой сфере применения человеческого разума, где он имел дело с предельными основаниями бытия и познания, равно как и от самой идеи «теории познания». И, соответственно, истина в той мере, в какой она достижима для человека, есть всего лишь одно из множества измерений дискурсивной практики, и не более того.

Деконструкция философии как особого типа нерепрезентативной деятельности человека ведет к поиску новых форм дискурса и новых форм организации текста, которые противостояли бы тотальному построению самой книги – «книги круга», когда произведение выступает в виде некоторого замкнутого, закрытого, завершенного мира.

Ж.Деррида говорит о «двойной науке», «двойном письме», «двойном сеансе» - где на одной и той же странице в два ряда в две колонки располагаются тексты Платона и тексты Малларме, тексты Гегеля и тексты Жане. Как поясняет Ж.Деррида, книга не является единым тотальным произведением, а представляет собой произведение с нарушенной линейной структурой, в котором подорваны традиционные, классические формы выражения. В таких текстах инкорпорированы множественность голосов, полифония смыслов.

Ж.Делез и Ф.Гваттари предлагают другой образ постмодернистского пространства культуры, мышления, текста - ризому. Ризома - это корневище, трава, не имеющая центра, расползающаяся во все стороны. Ризома противопоставляется древовидной, строго вертикальной структуре, что символизирует классическое (модерное) мышление, классическое пространство культуры и классический текст. Классическое произведение подчиняется линейному структурированию - предисловие, суесловие, послесловие, имеет явный и скрытый смысл, центр и периферию. В ризоматическом тексте все это отсутствует. Ризома – это символ философии плоскости, где нет центра, нет глубины. Децентрированное ризоматическое пространство можно эксплуатировать, только путешествуя но нему. Его нельзя наблюдать со стороны, как эвклидово пространство; скорее оно напоминает звуковую или цветовую гамму, отмечают Ж.Делез и Ф.Гваттари.

Постмодернизм в искусстве «опознаётся» по ряду однозначных признаков - отказу как от самостоятельной авторской позиции, от бесстрастной изобразительности; разрушению барьеров между элитарной и массовой культурой, мозаичностью, прин­ципиальной фрагментарностью культурных текстов; ироничностью; смешением жанров («гибридизация»); «цитированием» и т.д.

Известный теоретик постмодернизма И.Хассан предложил следующую классификацию его характерных признаков, проявляющихся прежде всего, в художественном творчестве.

1. Неопределенность, включающая в себя все виды неясностей, двусмысленностей, разрывов повествования, перестановок. В теории литературы это проявилось в диалогическом воображении М.Бахтина.

2. Фрагментарность. Художник-постмодернист занимается деконструкцией, предпочитает коллаж и монтаж, используя готовый или расчлененный литературный текст. Этим объясняется и его обращение к парадоксу, ложным умозаключениям.

3. Деканонизация, относящаяся ко всем канонам и всем официальным условностям. В настоящее время наблюдается делегитимация основных законов общества, деканонизация культуры и демистификация знания.

4. Безличность, поверхностность постмодерна, отказывается от традиционного «я», усиливает стирание личности, подчеркивает множественность «я».

5. Непредставимое, непредставляемое. Искусство постмодерна ирреалистично и антииконографично. Литература постмодерна ищет не идеалы, обыгрывает свое истощение, приговаривая себя к молчанию. Непредставляемое, по мнению Ю.Кристевой, - это то, что, проходя через язык, не может являться частью языка, то, что, обретая значение, становится невыносимым, немыслимым, ужасным.

6. Ирония. При отсутствии основного принципа или парадигмы происходит обращение к игре, диалогу, полилогу, аллегории, самооотражению, короче, к иронии. Выделяются различные формы иронии: «связующая», «расчленяющая» и неопределенная ирония, еще более полно представляющая сложное, беспорядочное, абсурдное. Ирония относится к проявлениям умственной деятельности, направленной на поиски постоянно ускользающей истины.

7. Гибридизация, или мутантное изменение жанров, порождающее неясные формы: жанр паралитературы и паракритики, нехудожественный роман. Смешение жанров позволяет пересмотреть понятия традиции и расширить рамки прошлого в настоящем.

8. Карнавализация. Термин принадлежит М.Бахтину и охватывает неопределенность, фрагментарность, деканонизацию, иронию, безличность, гибридизацию. Карнавализация означает центробежную силу языка, «веселую относительность» предметов, участие в диком беспорядке жизни, имманентность смеха, карнавал, по мысли М.Бахтина, означает истинный праздник времени, становления, перемен.

9. Перформанс, участие. Неопределенность подразумевает участие: пробелы должны быть заполнены. Многие виды искусства постмодерна претендуют на то, чтобы называться спектаклем, поскольку они нарушают границы жанров. Театр становится действующей нормой для деканонизирования общества.

10. Конструктивизм. Поскольку искусство постмодерна отличается образностью, метафоричностью и ирреалистичностью, автор конструирует реальность. Постмодерн предполагает так называемый «новый гностицизм», возросшую роль вмешательства разума в сферу культуры и в природу.

11. Имманентность. Это понятие И.Хассан относит к возросшему объему памяти, выражающей себя через символы. При помощи новых технических средств стало возможным развить человеческие чувства - охватить мир от тайн подсознания до черных дыр в космосе и перевести его на язык знаков, превратив природу в культуру, в имманентную семиотическую систему.

По вполне понятным причинам постмодернизм вызывает по отношению к себе заметное сопротивление со стороны приверженцев модернизма. Можно констатировать, что значительное количество возникающих при этом философских и культурологических проблем рождается в результате неправомерной логической и хронологической локализации постмодернизма.

Время, когда доминировала традиция, давно миновало. Но и эпоха доминирования инновации, т.е. эпоха модернизма, подходит к концу. В постсовременную эпоху возникают попытки открытия инновации внутри традиции, которая была бы формой воспроизведения социального опыта и включения традиции (точнее разных традиций) в длящийся диалог (полилог) культур, социальных общностей, художественных, научных направлений, религиозных движений. Поскольку все эти субъекты, системы и направления деятельности людей оказываются в известной мере синхронными и равноценными, вопрос их новизны уступает место вопросу об их сочетаниях, формах их взаимодействия, о языке их взаимопонимания. В этом плане перспектива деконструкции культурных стандартов и привилегированных позиций, намечаемая постмодерном, имеет серьезный культурный смысл и эвристическую ценность.

«Эпикурейский» и «скептический» постмодернизм. В современной философской, социально-гуманитарной, политической мысли явно обозначились две тенденции, выражающие различное понимание и трактовку постмодерна:

1. «Эпикурейский» постмодернизм, представители которого выражают мирочувствование «золотого миллиарда», возвестили о наступлении царства абсолютной свободы, эпохи игры различий и жизненных стилей, получения максимального эстетического удовольствия от разнообразия, безудержного творчества, всепоглощающей иронии и доминирования симулякров. Они рассматривают сегодняшний мир сквозь призму «гиперкультуры», «гипертекста», «культурного капитала», «ризомы» (Ж.Бодрийяр, Ж.-Ф.Лиотар, Ф.Гваттари).

Основные установки постмодернизма - это децентрация, декон­струкция, детерриториализация. С исчезновением иерархии проблем, смыслового центра исчезают все прежние оппозиции, прежде всего «высо­кое - низкое». Наступает эпоха сосуществования всех форм и стилей, в искусстве преобладают принципиальное отсутствие глубины, подражание мертвым стилям, речь автора звучит через маски и голоса, накопленные, согласно Ф.Джеймисону, в воображаемом музее глобальной культуры.

Постмодерная философия (и сама культура) становится интересной и забавной игрой, в которой сталкиваются разные стили, эпохи, мироощущения, виды и формы знания. Философ при этом превращается в архивариуса, эколога, археолога, ученого и т.д. В литературе, в том числе философской, гос­подствуют коллаж, пародия, мобильные малые жанры, метароман. Читателю, например, часто предлагаются на выбор несколько вариантов, и он сам должен определить, как закончится книга. Высокоинтеллекту­альные пассажи сознательно смешиваются с низкими коммерческими жанрами. В философские тексты постоянно вплетаются научные и художественные, смешиваются стили мышления разных эпох, «расшиф­ровываются» и начинают звучать совсем иначе классические тексты, иногда высекается искра действительно нового понимания, иногда ис­следование больше похоже на веселую пародию. То же самое мы видим в архитектуре, моде и т. д. Везде стоят радостный шум и веселье, напо­минающие пир во время чумы, потому что во многих работах проскальзывают тревожные рассуждения о близящемся конце века, о том, что, все, возможно, вскоре радикально и катастрофически изменится.

Культура настолько разрослась вширь и вглубь, что внутри ее обнаруживаются целые неисследованные континенты. Так, существует огромное количество книг из всех областей знания, которые никогда и никто не читал. Жизни человека хватает лишь на то, чтобы овла­деть какой-нибудь крохотной долей этого наследства и добавить к нему одну-две малозначительные детали. Там, где культура замыкается на себе самой, где преобла­дает «игра в бисер», пусть яркая и талантливая, где бытие, тайна, смысл существования являются лишь терминами игры, там исчезает собствен­ная специфика философии, философское знание как таковое, и философия растворяется в общей, синтетической, культурно-производящей деятельности.

В русле того направления постмодернизма философия приближается к своему концу, ей нечем больше заниматься и потому «смерть философии» неизбежна. Оправданием этой игровой концепции постмодерна может служить нежелание ее представителей участвовать в выборе между плохим и отвратительным.

2. Представители «скептического» постмодернизма, выражают мирочувствование обделенного «Юга», не верящего в наступление царства свободы. Они видят в постмодерне камуфляж новых зависимостей, подозревают, что мир просто перестраивается в новую иерархию, приобретает более изощренную и менее узнаваемую, но еще более жесткую структуру (И.Валлерстайн, А.Зиновьев). Реальность здесь представлена новыми структурами власти, не устранившими неравенство, угнетение, несправедливость, зависимость. В какой-то мере эта демаркация напоминает прежнее разделение на «правых» и «левых».

Представители «скептического» крыла постмодернизма реализуют свои методологические изыски в сфере социокультурного познания, социологии, политологии, культурантропологии, трансперсональной психологии и др. Преодолев ограничения классической и неклассической социально-гуманитарной науки, они углубили представления о современном обществе, человеке и культуре. Именно в этом лагере мыслителей создаются новые модели выхода из глобального кризиса, в котором очутилось человечество, продуцируются попытки обновления идей гуманизма. Скептическая версия постмодернизма связана не с отказом от познания и преобразования мира, не с идеалами «деконструкции», а с попытками постичь негативные последствия развития человечества и поставить диагноз больному миру.

«Смерть» философии. В последние десятилетия интерес к проблеме бытия существенно падает. И это происходит, прежде всего, под влиянием постмодернистской философии, которая не только отрицает значимость онтологической проблематики для философии, но и вообще отказывается от всякой иерархии смыслов и ценностей. Если для классической философии поиски оснований бытия были поисками оснований культуры, а метафизические прозрения - питательной почвой для построения всевозможных культурных форм и образов, то для постмодерной философия - это чисто культурная деятельность. Как пишет Ф.Джеймисон, «...постмодернизм, постмодернистское сознание представляют собой не более чем теоретизирование о своем собственном состоянии и возмож­ности... перемен и модификаций. Постмодернизм - это то, что мы полу­чаем, когда процесс модернизации закончен, и природа ушла навсегда. Это более человеческий мир, чем прежний, но мир, в котором «культу­ра» действительно стала второй природой».

Современная культура, по большому счету, творит лишь видимости, иллюзии, а плотность, существование им придают интуиции бытия, которые сохраняют религиозные философы. «Эпоха постмодернизма, - пишет Л.В. Карасев, - собственно, только тогда и началась... когда человек увидел, что иллюзия создаваемой им реальности может оказаться не менее убедительной, чем сама реальность. Отсюда - детский, по сути, психологический срыв. Шум открыв­шегося сиротства. Попытка прикрыть разочарование игрой, обрушиванием иерархий и вседозволяющим весельем, которое на самом деле замешано на нарастающем ужасе осознания бессмысленно­сти бытия».

Представители «классической», а также религиозной философии, убеждены, что бытие все еще остается вечной темой философии. Поэтому результаты изощренной работы с языком, ко­торую провели аналитики, герменевтики, структуралисты и постструктуралисты, должна быть усвоены и органично переработаны современ­ной философией бытия, онтологией. Никакая техника не долж­на заглушать голос бытия, не должна размывать границы между быти­ем и культурой, между вечной загадкой сущности человека и его повсе­дневными практическими и теоретическими успехами. Постмодернизм встречает сопротивление со стороны тех, у кого не исчезла тяга к поиску Абсолютного, которые сохраняют веру, что на смену постмодернизму, разрушившему все табу, смешавшему все в игровом задоре, использующему «исторические аллюзии цинично, смеясь», придет «время метафизики, иерархий... время Абсолюта».

Как оценивается феномен постмодернизма современника­ми? Одни считают его условием прорыва в новую культуру и мировоззрение, другие называют «натужной игрой на пустотах», перспективы которой «безжизненны». Во Франции - родине постмодернизма - ряд писате­лей и философов характеризуют его, по свидетельству Р.Барта, как «пустое в интеллектуальном отношении», «софистичное в вербальном», «опасное в моральном», обязанное своим успе­хом «одному только снобизму» «маньяков расшифровки, вооб­ражающих, будто и прочие люди рассуждают о литературе с точки зрения Каббалы, Пятикнижия или Нострадамуса».