Часть 3.

и несентиментальный характер, чем романтический идеал торжествующей любви, освещающий все соблазны и искушения долгого периода добрачных ожиданий. Хотя та форма брака, которая, как кажется, получила широкое распространение, не всегда является моногамной (поскольку впоследствии часто сменяется полигамией), она все же типична для подлинного партнерства, опирающегося на множество общих интересов, и сексуальный среди них - лишь один из многих. Эта неромантическая связь находится где-то посередине между чрезмерно одухотворенной любовью прежнего романтизма и совершенно бездуховной сексуальностью, ставшей опорой проституции на Западе. Как можно объяснить возникновение этого нового типа отношений между мужчиной и женщиной?

С тех пор как существует проституция (возникновение которой на Западе можно проследить вплоть до времен Солона), половая любовь приняла две формы - нежного и глубоко личностного, индивидуализированного эроса, с одной стороны, и несублимированного и агрессивного типа сексуальных отношений - с другой. В каждом из этих двух типов обычно принимали участие партнеры, принадлежащие к различным социальным слоям. У нежного, философски глубокого эроса своя история. В определенных общественных слоях Древней Греции объектом такого эроса была занимавшая высокое социальное положение гетера или ценившийся особенно высоко мальчик, а не собственная жена. Не менее долгую историю имеет и отверженная обществом наложница или проститутка. В конце этого длительного периода двойственной сексуальности мы встречаем благовоспитанную «бидермейеровскую»* девицу18, обрекшую себя на ожидание мужчины ее мечты; рядом с ней мы замечаем проститутку, удовлетворяющую полигамные и бездуховные влечения мужчины. Две эти женские роли отражают социальную дифференциацию эротизма на двух уровнях - «бидермейеровская» девица отвечает возвышенной форме мужского эроса, тогда как проститутка берет на себя заботу о его физической стороне. Обе комплементарные роли являются компонентами одной и той же жизненной ситуации, в центре которой находится мужчина. Если женщины, принадлежавшие к различным слоям общества, играли противоположные роли, для мужчин была характерна двойственная позиция в отношении секса, объединявшая оба аспекта-и духовный, и плотский. Мужчины способны приспособиться к обоим экстремальным проявлениям сексуальной привлекательности. То, что выглядит как присущая мужской натуре черта характера, в действительности является личностным проявлением структурного расщепления, происходящего в том или ином исторически сложившемся обществе19. Чтобы объяснить эти проявления, необходимо просле-

* Помимо комментария, данного Манхеймом, следует добавить, что бидермейер являлся стилевым направлением в немецком и австрийском искусстве ок. 1815-48 гг., отражавшим бюргерскую среду, ее обывательские воззрения и вкусы.

53 дитъ характер их социального распределения. В прежние времена в странах Запада отношение мужчины к женщине обычно соответствовало тому социальному типу, который они представляли, и именно социальный тип определял, какая из двух потенциальных позиций в отношении к противоположному полу будет реализована. Мы также обратили внимание на то, что с появлением среднего, умеренного решения проблемы взаимоотношения полов произошли значительные изменения в отношении обоих партнеров к противоположному полу. По истечении аскетического периода добрачного ожидания любовь все реже воспринимается в ее сверходухотворенной форме, однако развивающийся тип эроса является чем угодно, только не голым сексом. Наблюдаемое нами среднее решение не только влияет на женщин, но и постепенно изменяет двойственное отношение мужчин к женщинам.

Произошедшие крупномасштабные изменения напоминают то, что экономисты называют процессом перераспределения. Половые различия между мужчиной и женщиной (которые обусловлены биологическими факторами) обычно возлагали груз социальных обязанностей на женщину, чаще всего отверженную или проститутку. По мере смягчения поляризации женской роли и с появлением третьего, среднего решения ноша, которая раньше возлагалась на плечи более или менее профессионального меньшинства, теперь разделяется большинством женщин. Новый тип партнерства вызвал к жизни и новый тип «духовности» - сниженной, но отнюдь не иссякающей. Читателю не стоит истолковывать предлагаемый нами очерк этого процесса как его оправдание. Нет оснований классифицировать бидермейеровскую форму любви как в высшей степени подавленную разновидность отношений между полами, коммерциализированный секс - как зверски жестокое обращение с женщиной, а брачный союз, заключенный на основе контракта, - как здоровое среднее решение. Данный экскурс в проблему секса был сделан в целью привлечь внимание читателя к тому факту, что не только индивидуальный, но и групповой опыт может стать комплементарным, и что роли, которые мы проживаем и непосредственно познаем на своем собственном жизненном опыте, в действительности могут быть не чем иным, как «обратной стороной» неизвестных ролей неизвестных индивидов.

5. К вопросу об адекватной концепции общества

Приведенные выше примеры должны проиллюстрировать основополагающий тезис, согласно которому духовные процессы обладают социальным измерением, в силу чего социология духа - всего лишь систематическая попытка определить социальный характер духовных процессов. Это было продемонстрировано на трех последовательных уровнях сложности. На уровне первого примера (показавшего двойственную натуру бизнесмена) контекст нагляднее, чем во втором при-

54 мере (женская скупость как комплементарный феномен, возникший в ответ на безответственное поведение мужа, сорящего деньгами) и особенно в третьем (различные виды сексуального партнерства), который иллюстрирует циркуляцию перцепций в масштабах общества.

Из вышеизложенных рассуждений напрашиваются два вывода. Во-первых, непосредственные перцепции (восприятия) сами по себе являются неполными и зачастую побочными, второстепенными феноменами, неспособными объяснить сами себя. Во-вторых, референциальный характер перцепций в значительной степени зависит от их функции и той социальной среды, в которой они возникают. Их можно игнорировать только ценой неверного понимания частного значения данных перцепций. Согласившись с этим, нельзя больше разделять проявления человеческой деятельности на две сферы - социальную и метасоциальную. Теории, утверждающие подобный дуализм, аргументируют защиту своих положений примерно следующим образом. Выдающиеся произведения искусства, философии и литературы носят надвременной и надсоциальный характер, поскольку их значение выходит далеко за рамки времени и ситуации, их породивших; законным же предметом социологии являются малозначительные события повседневности, детали внутрисоциального общения и решения, отражающие общепринятые вкусы и предпочтения. Эта теория обнаруживает родство с несколько более ранней концепцией, известной как Sittengeschischte*. Дело не в том, что социологи не должны и не будут уделять внимание скромным деталям жизни, но если попытки, связанные с теорией Sittengeschischte, и стали для нас уроком, этот урок гласит, что накопление существенных и примечательных деталей повседневной жизни далеко не всегда становится чем-то большим, чем простое собрание курьезов, когда каждый из предметов исследования не отбирается с учетом общей структурной схемы, общей картины вещей. Самым слабым местом во всей этой процедуре является, однако, тенденция придавать социальный характер лишь незначительным деталям будничной, повседневной жизни и отрицать его наличие в важных событиях или «репрезентативных» проявлениях культуры. Другой вариант этого чисто арифметического подхода к деятельности человека - сопоставление узкой, копеечной мудрости, правящей повседневной борьбой за существование, и хваленых, разукрашенных всеми добродетелями образцов, которые восхищает нас по праздникам. Нам нет необходимости заглядывать слишком .далеко, чтобы распознать кое-кого из других членов этой семьи антиподов - конечное и бесконечное, личность и группу, индивида и массу.

Здесь мы должны предвидеть возражение, заключающееся в том, что многое из вышеизложенного - всего лишь попытка приложить экономическую модель интерпретации явлений к истории и мышлению, о чем свидетельствуют наши неоднократные ссылки на разделе-

Истории нравов (нем.).

ние труда, функциональную дифференциацию и т. д. Возражение это оправданно, так как действительно мы, не колеблясь, рассматривали проблемы мышления в категориях, заимствованных из области экономики. Вовсе не обязательно считать экономику всеобъемлющей сферой или разделять пристрастие к экономическому детерминизму, чтобы понять, что самые фундаментальные социальные категории первоначально были выработаны в сфере экономики. Экономика - это одна из тех дисциплин, что первыми освободились от пут теологии, рано начали развивать светский взгляд на вещи и рано открыли структурный характер общества. На наш взгляд, экономика - не субструктура, а частный случай социологии. Мы полагаем, например, что конкуренция является социальным процессом и социологической категорией, хотя впервые она нашла свое зримое воплощение в экономической форме. Можно признавать специфический характер экономической конкуренции и все же подчеркивать наличие общего социального аспекта конкуренции во всех ее проявлениях и вариантах. Социологическое применение этой категории к области мышления ни в коем случае не означает чрезмерного расширения сферы экономики. Если допустить существование иерархии сфер человеческой деятельности, следует отметить, что сфера социологии носит более сложный, многосоставный характер, чем сфера экономики, и что особенно сложной социология является в отношении идей, имеющих хождение в обществе. Это утверждение не противоречит наблюдению, сделанному ранее, согласно которому экономические взаимоотношения в своей совокупности обладают большей стабильностью, чем прочие, и создают как бы модель человеческих отношений в самых разных сферах социального взаимодействия. Признавая это, все же есть все основания утверждать, что экономическая деятельность представляет собой всего лишь один из аспектов жизни общества.

Вышеприведенные примеры должны были также продемонстрировать, что первичная, лежащая в основе всего сущего реальность (или существование на уровне онтологии) присуща лишь индивиду и только он образует первичный элемент социальной деятельности - и тем не менее социальную деятельность нельзя понять вне ее группового оформления. Мы можем разрешить кажущийся неразрешимым спор между номиналистами и универсалистами, если согласимся с первыми в том, что средоточием реальности является индивид, а реальность групп носит вторичный, выводной характер, и в то же время будем утверждать, что исследование индивида в контексте группы эффективнее, чем его прямой, минующий групповые взаимосвязи анализ. То, что индивид является средоточием реальности, вовсе не означает, что личность при этом интерпретируется как изолированная, самодовлеющая сущность - чтобы понять ее поведение, необходимо познать всю сумму взаимосвязей, в рамках которых личность осуществляет свою деятельность20.

56