6. Исторические роли интеллигенции

Мы попытались определить социальную базу современной ментальности. Очевидно, что так называемый интеллектуальный процесс - многополюсность, разнообразие взглядов - в конечном счете обусловлен разобщенностью интеллигентов. Это еще не дает нам полной со-

* Порядок (лат.}.

118 циологической картины ментальности нашего века, но позволяет нарисовать общую схему, исходя из которой возможно создать типологию интеллигенции.

Интеллигенция как специфическая группа вообще и интеллигенция, сформировавшаяся после средневековья, в частности, образуют главный предмет социологии духа. В настоящем эссе мы остановимся на последнем типе, поскольку его историческое положение придает ему особое значение в наших глазах. Марксистская социология рассматривает проявления интеллектуальной деятельности только в широком контексте основных классовых противоречий. Нельзя отрицать, что такой упрощенный взгляд содержит зерно истины в той мере, в какой ожесточенные общественные конфликты представляют основной интерес для социологического исследования духа. Однако этот огрубленный подход лишь подтверждает существование взаимосвязи между классовыми противоречиями и формированием идей, но не обращает особого внимания на промежуточные звенья. Правда, опосредующий характер данной связи не игнорируется, но не делалось никаких попыток дать ему четкое определение. Интеллигенты, продуцирующие идеи и формирующие идеологии, образуют самое важное из связующих звеньев между социальной динамикой и становлением идей. Хотя неправомерно объяснять идеологии исходя только из оценки ситуации их творцов и игнорируя более широкий контекст, в котором эти идеологи осуществляют свою деятельность, широкий спектр социальных противоречий сам по себе не может объяснить, каким образом выразители определенных взглядов делают свой выбор и присоединяются к тем или иным группам. Этим фактам мы должны уделить особое внимание. Мы постараемся на ряде наглядных примеров показать, в чем состоят основные проблемы социологии интеллигенции и какие последовательные шаги надлежит предпринять, чтобы приблизиться к их пониманию25.

Мы сможем взглянуть на этот вопрос под правильным углом зрения, лишь отказавшись от знакомой категории «функционер». Марксистская социология, занимающаяся проблемами интеллигенции, рассматривает интеллигентов как функционеров и попутчиков. (Следует отметить ограниченную сферу, из которой заимствован общий термин «функционер»; он в известной мере связан с положением профсоюзных чиновников.) И все же эту доморощенную разновидность социологии нельзя назвать совершенно бессмысленной и бессодержательной. Несомненно, интеллигенция часто была и есть лишь поставщиком идеологий для определенных классов. Однако это только одна из многих функций формирования идей, и пока мы не будем готовы изучать все, исследование едва ли станет действительно продуктивным.

Рассмотрим четыре основных вопроса, имеющих основополагающее значение для социологии этой проблемы; первые два относятся к специфическим характеристикам интеллигенции, два последних касаются ее отношения к социальному процессу в целом: 119

а) социальная база интеллигенции;

б) ее специфические объединения;

в) ее прогрессивная и регрессивная мобильность;

г) ее функции в крупном, многосоставном обществе.

а) Социальная база интеллигенции важна для нас в той мере, в какой она помогает осветить групповые импульсы, часто выражаемые интеллектуалами. Первоначальная среда существования индивида не обеспечивает нас данными, необходимыми для полного понимания его духовного развития, однако она выявляет некоторые факторы, определяющие его специфическую предрасположенность к реакциям на данные ситуации. Чтобы объяснить доминирующие типы формирования идей в определенных исторических обстоятельствах, мы должны проанализировать не только индивидуальные биографии, но и статистические данные, касающиеся социального (классового или профессионального) происхождения и положения выдающихся представителей интеллигенции. Традиционная интеллигенция, однако, может удерживать свою командную позицию, несмотря на постоянный приток в ее ряды новичков. Так было в политике, где знать в ряде случаев продолжала сохранять контроль еще долго после того, как более низкая страта достигла значительного веса в обществе. Следует также рассмотреть и еще один вопрос: какое значение имеет прежний статус индивида после его вступления в ранг образованных людей; далее - продолжает ли страта, занимающая высокое положение, сохранять сплоченность в новой для нее роли и до какой степени индивиды отказываются (и отказываются ли вообще) от своего прежнего статуса, прежде чем присоединиться к интеллигенции? Численный показатель социальной базы образованного индивида является, конечно, лишь одним из факторов, представляющих интерес. Столь же важно знать, какие ситуации придают вес лицам того или иного социального происхождения; наконец, не следует упускать из виду тот факт, что в некоторых случаях интеллигенты «топят» свою прежнюю личностную идентичность в новых связях и отношениях, в которые погружено их «я».

б) Объединения интеллигенции и деятелей искусства. Между закрытой организацией кастового типа и открытыми свободными группами существуют многочисленные промежуточные типы объединений, к которым могут присоединяться интеллектуалы. Взаимные контакты интеллигенции часто носят неформальный характер, причем наиболее распространенной формой организации является небольшая группа близких по духу люцей26. Они играют роль важного катализатора в формировании общих установок и образа мыслей.

Организации художников в период раннего средневековья отражали природу их занятий. Они носили характер типичного ремесла. Работа была сосредоточена вокруг общей мастерской, осуществлялась бригадами и в соответствии с непостоянным характером занятости требовала частых миграций. Совместный характер процесса труда по-

120 могает понять организации-братства средневековых художников, следование традиционным формам искусства и тот факт, что индивидуализация в этой сфере началась довольно поздно. Одним из первых объединений средневековых художников было братство каменщиков «Bauh?tte»* в Германии. «Bauh?tte», первое упоминание о котором относится к XII в. в Южной Франции и Германии, представляло собой склад инструментов, мастерскую и место встреч каменщиков, строителей и скульпторов. Довольно скоро Bauh?tte превратилось в братство, которое следило за соблюдением общих стандартов работы, осуществляло юрисдикцию над своими членами и охраняло секреты мастерства. Странствующие живописцы стояли ближе к лицам свободных профессий, хотя часто они находили постоянную работу в качестве придворных художников в замках князей, как, например, братья Ван Эйк, получившие титул «valet de chambre»**.

Поэты также создавали объединения различного типа. В генеалогии античных поэтов мы находим ясновидящих; древние германские поэты известны как «менестрели»27. Первоначально они принадлежали к княжеской свите, носили оружие и выделялись лишь своим певческим талантом. Однако довольно часто физическая немощность или какие-либо другие особенности ставили их в положение аутсайдеров28, что способствовало развитию склонности к рефлексии и несогласию с окружающим. Это, видимо, одна из главных черт, отличающих поэта, ибо, еще не порвав со своим кругом, он уже дистанцируется от него.

Наряду с первыми поэтами существовали странствующие менестрели и артисты, следовавшие традициям и роли античных мимов. Они были абсолютными аутсайдерами, никак не связанными со свитой знати и не принадлежавшими к профессиям, которые пользовались почетом, - их приравнивали к мошенникам и проституткам. Эти люди с самого начала обладали особой организацией и групповой солидарностью, тогда как поэты, разделявшие статус и звания своих благородных собратьев, значительно позднее выработали собственное самосознание.

Своеобразное положение занимали трубадуры и миннезингеры. Они входили в систему феодальной иерархии, хотя многие из них были бедными или обнищавшими рыцарями, оказавшимися на задворках общества. При этом важную роль играло их происхождение: одни были «благородными» от рождения, другие происходили от так называемых министеришюв. Шульте, работы которого относятся к этой теме, отмечает, что поэты обычно группировались в соответствии со своим статусом. Так, Гейдельбергская рукопись с записями песен называет в списке певцов сначала императора, затем князей, графов, баронов, министериалов и оруженосцев; последняя группа включает представителей городской аристократии, духовенства, ученых, артистов и бюргеров. Такова иерархия XIII в.2() Следует отметить, что, хотя поэты

* Зодческий дом, объединение зодчих (нем.). ** Камердинео (??.).

121 различались по рангу и статусу, изысканность и культурность начали оказывать уравнивающее воздействие до такой степени, что князья и прочая знать стали гордиться возможностью причислить себя к trouvers*. С другой стороны, рыцари со скромным достатком находили известную социальную компенсацию в качестве поэтов по мере того, как культурность становилась фактором продвижения по социальной лестнице. Тот факт, что поэтическая форма зависела от статуса поэта, наглядно показывает пример Вальтера фон дер Фогельвейде, бедного рьшаря, ведущего жизнь странствующего поэта, который первым ввел афористический с гиль в придворную поэзию. Связь между формой искусства и социальным статусом была еще прямой и ясной, и только в более поздние периоды социальное значение формы уже стало невозможно понять без социологического анализа31. Литературный стиль, начиная с ранних периодов эпохи расцвета придворной лирической поэзии, менялся в связи с постепенным изменением социального положения автора. Шульте отмечает, что ранний стиль характерен для высокопоставленной земельной знати, в то время как в более поздний период ее наивысшего подъема первенство переходит к поэтам, не принадлежащим к высшей знати и занимающим положение министериалов; короче говоря, преобладающее влияние перешло от статичной страты к относительно мобильным группам. Шульте пишет о раннем периоде:

«Исключая военные годы, знать была тесно связана со своей почвой; бароны жили на собственной земле, а министериалы несли службу. Вот почему поэты первого периода ведут гораздо более оседлый образ жизни, чем в эпоху расцвета поэзии. Существуют сведения лишь об одном путешествующем бароне, а именно Генрихе фон Фельдеке. Двор в Клеве был первым, о котором известно, что он оказывал приют бродячим благородным певцам. Как все потом изменилось! Мы знаем, что Рейнмар, Вальтер, Вольфрам, Нейдгарт, Цветер и Тангейзер** жили и сочиняли стихи при дворах чужеземных властителей. Что гнало вассалов прочь от своих феодов, что превращало странствующего рыцаря в поэта - бурный порыв страстей или нужда?»32

Мы видим здесь в действии обе формы социальной мобильности, если воспользоваться категориями Сорокина: стимулы и движение вертикальной мобильности и горизонтальное расширение видимого и ощущаемого мира. Рыцари, сохранявшие свой статус, однако не столь прочно укоренившиеся в рамках своего сословия, чтобы не быть восприимчивыми к новому опыту, ~ это бродяги и искатели приключений, открывавшие новые перспективы в рамках феодальной иерархии. Путешествие - источник нового опыта лишь для тех, что не скованы рамками прочного социального положения. Дворянин, путешествую-

* 1'рувер (французский средневековый поэт) (??.).

Имеются в виду немецкие поэты-миннезингеры Рейнмар фон Хагенау, Вальтер фон дер Фогельвейде, Вольфрам фон Эшенбах, Нейдгарт фон Рейен-таль, Рейнмар фон Цветер и Тангейзер.

щий за границей для своего удовольствия, не испытывающий необходимости утверждать себя на каждом шагу, воспринимает новых людей и их обычаи как разновидность уже знакомых явлений и ситуаций. Только путешественник, выходящий за пределы своей социальной среды и оставляющий свое место, чтобы найти новое, открывает альтернативы и новые горизонты. Так, будучи относительно свободными и странствуя, рыцари становились выразителям глубокого и многомерного взгляда на жизнь. То, что они не являлись полностью аутсайдерами, сохраняли феодальный статус и говорили на языке своих собратьев, обеспечивало им внимание и влияние в средневековом обществе33.

Мы уже указывали на социальную дифференциацию среди миннезингеров. Современное разделение миннезанга на большой и малый связано именно с этой дифференциацией. Знатные вельможи культивировали «высокий миннезанг» (hohe Minne)*, в то время как Вальтер и его менее высокородные собратья не только отстаивали народные формы, но и дерзали защищать право на любовь к девушке из народа. Это знаменует, скорее, новую установку, чем изменившееся поведение, так что не следует предполагать, будто ухаживание за девушками из народа ведет свое начало с Вальтера. Дворяне более низкого ранга ввели более естественную, но уже одухотворенную форму любовных отношений как противовес традиционной любви в придворной страте общества. Таков один из тех случаев, когда различные образы мыслей двух страт сливаются воедино в рамках системы представлений и оценок подвижной группы, участвующей в обеих стратах и разделяющей их установки. Различные кодексы морали сами по себе не сталкиваются до тех пор, пока страты, следующие им, не сливаются. Конфликтные ситуации возникают только тогда, когда мобильные буферные группы, движущиеся сверху вниз или снизу вверх по социальной лестнице, присоединяются к обеим и принимают их ценности. Именно из таких маргинальных ситуаций, открывающих доступ к прежде закрытым мирам, и возникает подлинная интеллигенция.

Нами упоминалось духовенство - доминантная группа образованных людей в период средневековья, говорилось о ее замкнутой организации и особом типе обучения. Теперь обратим внимание на внутреннюю структуру духовенства, особенно на то, как она отражает различное социальное происхождение его представителей. Вполне естественно, что закрытая группа стремится к созданию единого esprit de corps и к нейтрализации воздействия различных социальных ориентации, привносимых ее членами. Эту же тенденцию проявляет бюрократия последующих эпох. Тем не менее происходящая внутри группы вторичная дифференциация, как мы будем ее называть, может отражать кое-что из первоначальных различий, внешних по отношению к группе. Поэтому важно рассмотреть социальный состав тесно объединенной интеллигенции. Здесь мы можем воспользоваться в первую оче-

* Высокую любовь (нем.).

123 редь важной работой Шульте, а также исследованиями Штуца, Коте и др., удачно обобщенными Вермингхофом34, на которого в дальнейшем изложении мы будем прежде всего опираться.

В ранний период своей истории церковь руководствовалась учением Христа о равенстве и не признавала светских градаций в системе христианских ценностей. На практике эта доктрина, отражавшая интересы мятежных низов, претерпевала изменения по мере того, как церковь становилась институтом высокодифференцированных обществ, в особенности в германских государствах. Церковь сама установила иерархию в среде духовенства, создав монашеские и светские ордена. Различие это становилось все более резким, уподобляясь феодальному типу дифференциации общества. Подводя итоги социальной истории церковной иерархии, Вермингхоф отмечает: «Духовенство всегда, с самого начала давало доступ в свои ряды свободным, а среди них прежде всего тем, кто был ближе к знати по рождению. Позднее более низкое по рангу дворянство также получило доступ в капитулы, монастыри и аббатства; в конце концов за ним последовало и бюргерство. Начиная с XI в. германское духовенство представляет собой очень пеструю картину»35. Коте приходит к подобным же выводам в своем исследовании духовенства в Страсбурге в XIV в.

Всякое общество стремится сохранять свою систему организации не только с помощью законов и институтов, но и путем создания соответствующей структуры управления. Если это можно сказать о демократическом обществе, то в еще большей степени данное утверждение верно для феодального общества, в котором знать контролирует ключевые позиции и в светских, и в церковных структурах. Последние были институционализированы после того, как сан епископа и архиепископа стал прерогативой свободнорожденных представителей благородного сословия. В монастыри шли сыновья и дочери князей и графов, но для отпрысков служивого сословия, рыцарей-вассалов и детей патрициев двери монастырей были закрыты. Это началось еще со времен династии Меровингов. Такие резервации могли бы упрочить влияние определенных семей на церковную иерархию, если бы не институт целибата. Фактически преобладание феодалов в церкви начало уменьшаться уже с XV в.; около 1427 г. феодальные монастыри ослабили свою политику закрытых дверей, ас 1516 г. стали принимать простолюдинов. Приводимая ниже таблица Вермингхофа иллюстрирует вышесказанное.