Часть вторая Проблема интеллигенции: исследование ее роли в прошлом и настоящем

1. Самоопределение социальных групп

Мы живем в период возрастающего самосознания. Наша эпоха отличается от других не принципиально новой верой, а именно ростом самосознания и интереса к самим себе.

Какова же природа этого современного нам самосознания? В прежние времена человек жил в атмосфере веры, не ощущая потребности присмотреться к самому себе. Жил, не испытывая желания узнать, каковы условия и цели его жизни, почему он живет именно так, а не иначе. Он принимал веру, знания и поступки, как мы принимаем саму жизнь. Человек прошлого жил вне времени, не нуждаясь в размышлениях об условиях своего существования. Для нас же существенно важное значение приобрела ясность и определенность. Мы стремимся назвать по имени не только известное, но и неизвестное. Конечно, потребность мыслить - не нова, но в прошлом мысль была направлена на то, чтобы помочь человеку самоутвердиться и застраховать себя от каких бы то ни было угроз и опасностей - именно в этом поиске прочного, безопасного положения человек воспринимал себя и свои верования как нечто безусловное.

Тенденция современного мышления имеет иную направленность. Его цель вовсе не обеспечение уверенности и не примирение с существующими условиями жизни. Личность, условия жизни которой претерпевают изменения, уже не воспринимает себя в четких и определенных понятиях1. Мировоззрение такой личности никогда не будет устойчивым, поскольку, прежде чем обрести законченные очертания на основе ясных представлений о мире, оно должно взломать рамки определенной системы взглядов. Развенчан и идеал полной самодостаточности. Изолированность от мира, замкнутость в собственных рамках была идеалом общества аграрного типа, в то время как для современного общества характерен тип человека, обладающего чертами Протея, вечно переступающего установленные границы и обретающего новый облик, всегда движимого прежде всего мотивами обновления и изменения.

Человек со средневековым образом мысли, как правило, стремился играть одну и ту же, давно предписанную ему роль. Новый тип, отдельные представители которого начали появляться со времени разложения жестко фиксированного мировоззрения средневековья, - прежде всего вечный первооткрыватель, искатель новых перспектив. Он стремится рассмотреть то, что скрывается за каждой новой истиной и в процессе этих поисков раз за разом открывает случайный ха-

94 рактер отдельных ситуаций. Если статичный тип принимает всякое условие как вневременной порядок существования, то динамичный искатель отбрасывает ложные абсолюты и сознательно сосредоточивается на исследовании конечной и условной сферы вещей. Однако, отважившись выйти за пределы установленного мировоззрения, он на каждом шагу сталкивается с проблемой: как, зная, что собственное существование ограничено определенными условиями, принимать и осуществлять решения, выходящие за рамки этих условий?

Как бы ни различались между собой люди разных эпох, они задают себе одни и те же вопросы, касающиеся их самих - им хочется знать, как думать о себе, чтобы действовать, Какое-то представление о мире и о себе, пусть и несформулированное, сопровождает каждое наше движение. Вопрос «Кто мы такие?» - задавался всегда, но всегда опосредованно, в связи с различными проблемами, в силу которых такие вопросы и возникают. Человека едва ли интересует, что он собой представляет, когда он не сталкивается с определенными вещами или ситуациями. На вопрос, кто я и что я собой представляю, мне ответить было бы нелегко. Другое дело, если бы меня спросили, кем я являюсь в глазах А или Б. Мы смотрим на себя прежде всего глазами других. Важно лишь, кто этот другой.

То, что считается верным для индивида, почти полностью применимо и к группам. Они тоже обладают «отраженным я», если воспользоваться выразительным термином Кули. История коллективных самоинтерпретаций, не являющаяся предметом настоящего эссе, в известном смысле представляет собой эволюцию самосознания; и каждая фаза этого развития определяется природой тех других, глазами которых люди видят себя. Наиболее длительный из этих этапов характеризуется стремлением человека понять себя vis-a-vis* личного Бога - отношение, менявшееся от ситуации хозяин-слуга к ситуации отец-дитя. Каждое из этих отношений выражало существующую социальную парадигму и систему социальных норм, верховным хранителем и гарантом которых объявлялся личный Бог.

Ослабление целостного мировоззрения средневековья знаменует собой начало долгих поисков нового хранителя новых норм. После ряда промежуточных решений Просвещение нашло нового гаранта нового порядка - разум. Ретроспективно мы можем определить вневременные нормы разума как правила конкуренции, принятые среди средних слоев общества. Однако не следует понимать их слишком узко, поскольку они признавались и при дворах абсолютных государей и в среде недавно сформировавшейся бюрократии.

Следующий абсолют возник после поражения французской революции и реставрации - им стала «история». Именно путем обожествления истории противники буржуазных революций получили возможность доказывать, что абсолютный разум, возведенный на престол этими революциями, был лишь одним из возможных вариантов сре-

95 ди всех творений, создаваемых историей. Здесь нет возможности показать, как, ведя эти арьергардные бои, философия рационализма отказалась от претензий на абсолютность, признав свой преходящий характер, или как она отступила к более абстрактной и формальной концепции разума. Но даже в своей второй и формалистической версии рационализм не смог противостоять развитию новых, весьма основательных теорий.

Поскольку разум сам выступал как функция истории, основа самоинтерпретации снова изменилась. Никакая точка зрения не могла более защищаться на основе имманентной ей рациональности, ибо только история могла легитимировать ту или иную политическую цель или показать ее несостоятельность. Казалось более соблазнительным быть на стороне Weltgeist* или быть представителем следующей фазы истории, чем выступать в качестве пророка вневременных истин. Исторический прагматизм взял верх над откровением. Если одни стремились объявить свою точку зрения окончательным приговором истории, то другие предпочитали действовать с санкции ближайшего будущего. Этому соответствовали такие сентенции, как: «Каждая эпоха близка Богу», «Всемирная история - это всемирный трибунал», и даже еще более резко: «Бог - на стороне больших батальонов». Все эти выражения исторического самооправдания, исходящие от Ранке, Гегеля и Маркса, вошли в лексикон исторического прагматизма.

Основа, исходя из которой люди стремились понять и утвердить себя, еще раз изменилась, когда исторический аргумент уступил место социологическому.

Социологическая интерпретация взяла верх над исторической благодаря своей более глубокой постановке вопроса: кто творит это вечное изменение, создающее новые и отменяющее старые нормы, и чья это история?

В самом деле, по зрелом размышлении должно стать ясно, что слово «изменение» может иметь смысл только как глагол в предложении, утверждающем, что нечто изменяется. Употребляемая в качестве субъекта, история становится мифической и непостижимой самодовлеющей сущностью и занимает место, прежде отводившееся Богу-создателю. Хотя некоторые философы истории все еще занимаются выяснением природы исторического, невразумительное многословие последователей Гегеля уступило дорогу тому направлению мысли, суть которого может быть сведена к следующим постулатам:

а) люди, а не история являются подлинными творцами изменений;

б) изменения «интеллекта» - это мутации человеческого духа;

в) изменяется не дух изолированного индивида, а восприятие социализированных личностей;

г) история человеческого духа выражает чередование конфликтов и примирений групп.

Мирового духа (нем.) 96

Мы имеем дело уже не со словесными заменителями, а с наблюдаемыми действиями и периодически возникающими перед людьми дилеммами. Таким образом, основа для самоинтерпретации человека снова изменилась. Он уже рассматривает себя не в зеркале личного Бога, разума, истории или Weitgeist, а в перспективе своих социальных устремлений. Однако возникает вопрос: не является ли такое представление лишь еще одной преходящей точкой зрения, на смену которой придет более совершенная? Возможно, это так, но до сих пор нет метода, превосходящего социологический, и никакой другой под-код не оказался более основательным. Мы не можем не отметить, что в сменяющихся попытках интерпретации каждая новая была более полной и глубокой, чем предыдущая, и каждый новый подход включал в себя прежний, разрешая его противоречия. Больше, чем к какой-либо другой, это относится к социологической системе представлений, особенно, если учесть, что там, где вопросы обсуждаются свободно и открыто, социология стала незаменимой основой самоутверждения в равной степени для радикалов, умеренных и консерваторов. Тот, кто сегодня не способен смотреть на себя с логической и исторической точек зрения, не сможет найти себе места в сложившейся в настоящее время ситуации. Из этого вытекают два вывода.

А. В каждую эпоху люди достигают определенной формы самооценки, более или менее адекватной степени овладения обстоятельствами, в которых они находятся. Обычно лишь отдельные пионеры первыми сообразуют свои взгляды с изменившейся ситуацией, чтобы восстановить до некоторой степени соответствие между своими действиями и мыслями. Постепенно и другие, поначалу сопротивлявшиеся, начинают следовать новым взглядам по мере того, как изменяется переживаемая ими ситуация.

Б. Нельзя рассматривать как симптом разложения постепенное вытеснение черт характера, свойственных прежнему типу личности, которому было свойственно непоколебимое довольство собой, новыми - самоанализом, склонностью к самопроверке и приспособляемостью. Новые черты возникают в ответ на возрастающий динамизм мира, создавший наряду с сельским городской образ жизни, наряду с аграрным - индустриальный и наряду с феодальным - бюрократический. В ходе этих изменений первопроходец становится центральной фигурой, поскольку принимает мир таким, какой он есть, и всегда готов рассмотреть свою позицию в связи с изменением общего порядка вещей2. В этом социология оказывается непревзойденным инструментом, ибо ее рабочие гипотезы охватывают больше фактов, отвечают большему числу релевантных обстоятельств, чем другие. Гипотеза мира, управляемого мстительным правителем, соответствовала ситуации, когда все необходимое для жизни создавалось природой. Зависимость от капризов погоды выражена в Weltanschauung, основанном на вере в судьбу или неумолимого Бога. Сельское хозяйство - одна из

* Мировоззрение (нем.).

4 Зак. 3496 97

первых сфер занятости, в которых технология начала заменять судьбу. Переход от палки-копалки к трактору знаменует ускоренное сокращение сферы непредсказуемого, и в связи с этим представление о непостижимой и всемогущей воле утрачивает свою значимость, все чаще расходясь с действительностью. В новых условиях мировоззрение, примирявшее мысли человека о Вселенной с постоянно преследующими его опасностями и неудачами, уже не может удовлетворить человека. Земледелец начинает отдавать предпочтение детальному плану действий, а не убаюкивающим его сомнения представлениям о космосе.

Критерии адекватной самооценки аналогичным образом изменяются и в сфере социальной организации. Общее мировоззрение, приводящее мышление в гармоничное соответствие с социальным поведением, удовлетворяет требованиям относительно стабильного общества с простой структурой. Пока социальные отношения человека осуществляются на первичном уровне, где конформизм, покорность и соблюдение взаимности в отношениях обеспечивают необходимые успехи, гипотеза о предустановленном порядке вещей предоставляет оптимальную возможность для этической ориентации. Но изменяющееся общество и невежественное, ограниченное узкими рамками своей деятельности население не могут функционировать без рабочего плана, понятного по крайней мере тому, кто способен вплоть до мельчайших деталей объяснить его и взять на себя руководство необходимыми работами. Задавая сегодня себе вопрос: «Кем и чем мы являемся?», - мы имеем в виду определение нашего места в существующем социальном порядке.

Настоящая эпоха характеризуется не только ростом самосознания, но и нашей способностью определять его конкретную природу; мы живем в период осознанного социального существования. Этот процесс само-выяснения начался снизу. Несомненно, средние классы на заре своей истории обладали некоторой социологической ориентацией, и в известном смысле можно отметить моменты социологического понимания в политическом мышлении патрициата, правившего городами-государствами в эпоху Возрождения. То же самое можно сказать об управляющих княжескими или королевскими канцеляриями. Не следовало бы в этой связи игнорировать социологическое значение таких писателей эпохи Реставрации, как де Местр. Однако только в мышлении пролетариата социологическая точка зрения стала всеобъемлющей. Пролетариат был первой группой, предпринявшей попытку последовательной социологической самооценки и выработавшей определенное и ясное классовое сознание.

Социальное сознание сейчас уже не является более привилегией пролетариата. Мы обнаруживаем его и у высших классов, и оно все более проникает в каждую значительную группу, в том числе и определяемую полом или возрастом.

Что же является типичным в возникновении группового сознания? Оно начинается с попыток группы определить свою позицию в новой

98 ситуации. Так, например, женские объединения - относительно новое явление среди таких групп. Уже не случайностью и не данью моде становятся все более многочисленные, чем когда-либо ранее, исследования, посвященные природе и положению женщин, молодежи, пожилых людей и лиц среднего возраста. Каждая из этих групп стремилась по-новому определить свое место в обществе, но, совершая эту попытку, они были вынуждены не только обратить внимание на самих себя, но и критически проанализировать уже существующие интерпретации. Женщины обычно принимают определение своей роли, исходящее от мужчин. Более того, они смотрят на себя их глазами. Понимание этого факта знаменует начало формирования сознания феминистских групп. Коллективное определение, такое, например, как взгляд на женщин с точки зрения мужчин, уже больше не гипотеза и не теория, оно становится источником коллективных привычек и поступков. Поэтому, если какая-либо группа рассматривает определения, даваемые ей другой группой, она начинает пересматривать свое отношение к этой другой группе. Вспомним «Кукольный дом» Ибсена, впервые в современной литературе показавшего разрыв между двумя представлениями о женщине. Новая самооценка, как у Норы в пьесе Ибсена, редко имеет успех без поддержки со стороны индивидов, находящихся в подобной же ситуации и подобным же образом мотивированных.

То же относится mutatis mutandis* и к германской молодежи, которая создала множество философских теорий, являющихся реакцией на концепции молодежи, созданные прежним поколением. В них молодежи отводилась лишь второстепенная роль, как стадии, предваряющей зрелость. Именно это резко критиковали различные молодежные декларации, утверждавшие автономную ценность молодости. Социальный импульс этого освободительного движения исходил от промышленной революции, предоставившей беспрецедентные возможности для способных к адаптации, инициативных молодых людей и поставившей их в преимущественное положение по сравнению с более пожилыми, имеющими устоявшиеся взгляды и трудовые навыки. В стабильном обществе крестьян и ремесленников - хранителей традиций - взрослые и пожилые люди были общественными интерпретаторами социального порядка, созданного ими в своих собственных интересах. Индустриальное общество в противовес этому больше ценит молодежь и девальвирует ценность накопленной мудрости3. Было бы интересно исследовать вопрос: неизбежно ли уменьшение полезности старшей возрастной группы подрывает ее идеологическую роль? Чтобы ответить на него, мы должны были бы определить, из каких факторов складывается социальное влияние старших поколений и, наоборот, какие ситуации благоприятствуют молодежи. Динамика промышленной революции - это лишь один из многих факторов.

* С соответствующими изменениями (лат.}.

99 Социальное сознание не всегда совпадает с восхождением групп к вершинам власти, с занятием ими доминирующего положения в обществе, так как сознательная реакция на социальные изменения - только современный феномен. Это, как мы уже указали, характерно для всех страт, а не для одного пролетариата, хотя его самосознание было первым и наиболее ярким из подобных проявлений. То, что такие стремления могут иметь успех лишь в наше время, объясняется различными обстоятельствами, но совершенно ясно, что до тех пор, пока одна группа находится в подчинении у другой, она принимает и выполняет возлагаемую на нее роль как нечто само собой разумеющееся.

Два фактора делают возможным такое социальное самосознание. Во-первых, современное общество разработало множество различных видов контроля, заменившего принудительную власть в качестве основной гарантии господства и подчинения4. Во-вторых, современное общество предполагает широкий воспитательный и дисциплинарный контроль, осуществляемый первичными группами и общественными организациями.

Вернемся к первому фактору. Чтобы ответить на вопрос, почему классовые конфликты в древности, а позднее антагонизм между мастерами и подмастерьями не приводили к развитию классового самосознания, следует принять во внимание условия, при которых возникшее позднее индустриальное общество создало свободного рабочего и свободное партнерство, основанное на договоре.

Успех на свободном рынке в условиях конкуренции предполагает постоянное осознание социальных изменений. Необходимая адаптация к этим изменениям требует непосредственной реакции и независимого суждения, свободного от традиционных или мифологических иллюзий. Индивид, вынужденный жить своим умом и использовать возникающие перед ним возможности, уже не может чувствовать себя связанным предписанным образом жизни. Непосредственным результатом такого нового порядка вещей является возрастающая рациональность, сначала в экономическом поведении, затем в определенных производных ситуациях, а в конце концов - в концептуализации своих собственных интересов. Такие ситуации учат людей ориентироваться на собственную точку зрения и игнорировать традиционные, отчуждающиеся идеологии. Это - первый шаг к социальному самосознанию. Вначале его совершают отдельные индивиды, но затем он принимает коллективный характер. Индивиды в сходных ситуациях обнаруживают общность своих позиций и приходят к общему определению своих ролей. Возникающая групповая идеология развивается, игнорируя традиционные чувства, вызванные кровными и религиозными связями или кастовой честью.

Второй фактор, способствующий возникновению группового сознания, - это современная практика воспитания личности в социально нейтральной атмосфере, тогда как ее отсутствие в воспитании традиционного типа препятствовало возникновению новой и независи- 100