Язык и стиль трагедокомедии

«Художественное слово во «Владимире», как и в большинстве пьес русской драматургии конца XVII—XVIII вв., превалирует над действием, поступком, сценическим жестом. О совершаемых поступках мы узнаем из рассказов героев (так, об убийстве Владимиром Ярополка рассказывает тень последнего в своем пространном монологе), а о крещении князя и его действиях в связи с обращением русских людей в новую веру повествует Храбрий и сообщается в «епистолии» Владимира и т.п. Статичность пьесы обусловлена многими причинами, среди которых немаловажной является непосредственно сама установка автора на создание пьесы идей, пьесы-диспута, «брани духовной», — недаром драматург в прологе к зрителям назвал их «слышателями».

Решается ли автором трагедокомедии проблема индивидуализации речи? Речевая характеристика персонажей не дает большого материала для постижения индивидуальности героя, однако попытки в этом направлении Феофаном Прокоповичем были сделаны. Осуществляется это с помощью дифференциации, в основном лексической, языка положительных героев пьесы, с одной стороны, и языка жрецов — с другой.

Речь Владимира, его детей, Философа, Храбрия, Мечислава, апостола Андрея почти нейтральна во всех отношениях, то есть язык одного персонажа по сути дела не отличается от языка другого (конечно, коммуникативная, смысловая сторона не берется в расчет). Это язык проповеди, «слов и речей» Феофана, язык книжный, чаще всего язык высокой литературы, так как эти места в пьесе — «серьезный и возвышенный род письма», а герои относятся к людям знаменитым или значительным для содержания пьесы...

Язык Философа отвечает и соответствует этимологии имени героя: греческий посол уснащает свою речь сложной лексикой, она носит ярко выраженный книжный характер, это стиль научного языка начала XVIII в. Сопоставление именно монолога и диалога с участием Философа и Владимира с соответствующими местами «Слова в день святаго равноапостальнаго князя Владимира» позволяет говорить о том, что речь этих героев — воплощение авторского понимания норм и форм книжно-публицистической речи того времени.

Философ часто прибегает к прямому и косвенному цитированию священных книг, упоминает имена древних философов, употребляет, правда умеренно, сравнения, метафоры и другие тропы.

Структура монологов в пьесе строится на основании правил риторики и поэтики, по композиции они однотипны: приступ, наращивание и раскрытие темы, пафосная часть и, наконец, заключение. Драматург ни разу не обрывает и не усекает монолога персонажа, он не дает ге­рою уйти в сторону в раскрытии мысли, увлечься. Речь продумана, точна, ясна и по мысли, и по способу выражения, рассчитана и вымерена, рационалистична.

У жрецов своя речь, представляющая значительный интерес: в ней отразился живой разговорный язык начала XVIII в., причем с сильной примесью жаргонной (если не в языковом, то в смысловом плане) лексики... Между жрецами в пьесе происходит диалогическая и, реже, полилогическая беседа, перебранка (например, между Куроядом и Пиаром в первом явлении II действия). Явления с их участием оживляют действие трагедокомедии. Их язык — разговорный язык, совершается обмен репликами, короткими фразами. Драматург приближает эти сцены к обыденной беседе... Эмоционально-экспрессивная речь жрецов используется автором пьесы прежде всего для создания комических контрастов, в целях сатирической заостренности персонажей. Кроме этого, в трагедокомедии речь жрецов — пример того, как с помощью стилевой дифференциации делается попытка углубления образа, попытка создания характера.

Феофан Прокопович, создавая историческое произведение, безусловно, и не задумывался над проблемой стилизации языка эпохи X в. Для него не стояло задачи выхода за пределы наличной языковой традиции. У него не обнаруживается сознательного использования языка и стиля исторических литературных памятников. Основой стала система современного драматургу языка, с помощью которой Прокопович пытается живописать образы, в ряде случаев делая это весьма успешно» (Буранок О.М. Речевая характеристика персонажей пьесы Ф.Прокоповича «Владимир» // Взаимодействие жанров, художественных направлений и традиций в русской драматургии XVIII—XIX веков: Межвуз. сб. научных трудов. Куйбышев, 1988. С.13—17).