«Я спал с Джоуи Рамоуном.» Глава 16: ‘’1-2-3-4’’.

Джонни и я вновь становились друзьями. Я ходил с ним на пару первых гигов Ramones в Performance Studio. То я его подвозил на своей тачке, то он меня. Но наша дружба перестала быть такой как раньше: теперь всё вращалось вокруг группы. Но у нас всё ещё были общие интересы, мысли, вещи вроде команд Yankees и Mets, и, в особенности, фильмы. Джонни и я были настоящими фанатиками кино, а именно это касалось старых черно-белых фильмов и хорроров. Классический ужастик 40-х «Аллея Кошмаров» (Nightmare Alley, 1947) входил в пятёрку лучших фильмов, о которых мы так часто говорили. Он же стал вдохновением для всей группы.

Тайрон Пауэр (Tyrone Power) играл в нём авантюриста, получившего работёнку на ярмарке в качестве жуликоватого экстрасенса. Он был очарован незаконным шоу, которое называлось “the Geek”, в котором какой-то псих откусывал головы живым курицам за бутылку дешёвого пойла и крова на ночь.

Тайрон Пауэр прокачивает свои «экстраординарные способности» до уровня, достаточного чтобы делать вид, что вызывает духов людей, отошедших в мир иной. Покинув ярмарку, он начинает обчищать карманы доверчивых толстосумов. Попавшись на жульничестве, он становится отщепенцем, бродягой-алкашом, удирающим от полиции и людей, которых кинул на деньги. В отчаянии, он отправляется обратно на ярмарку, чтобы найти работу, но единственный вариант для него – отвратительное шоу “the Geek”. В последней сцене Тайрон в шапито, смотрит свирепым, дьявольским взглядом на толпу людей и на курицу.

Фильмы вроде этого интриговали нас и приносили нам настоящее наслаждение. Они были странные и убогие, но при этом абсолютно осмысленные. Это было то самое, из чего были сделаны песни Ramones в начале их пути. Участники группы хотели перенести суть этих фильмов в свои песни, и когда попадали в точку, песни становились такими же классическими, как и кино. Я знаю, что это именно то, чего хотел Джонни – следовательно, на это ориентировалась вся группа, поскольку Джонни был самопровозглашенным лидером. Джонни хотел сайко/хоррор/карнавальные мотивы в песнях. И сама история/песня должна была быть воплощена в качестве урагана, максимум на две минуты, так, что ты даже и не успел бы решить понравилось тебе или нет: «One-two-three-four,» бам! Поздняк, песня уже закончилась… теперь зацените эту… «One-two-three-four,» бам!

К счастью, остальные парни не имели противоречий по этому поводу.

«В начале», вспоминает Джои, «Ramones были полны чёрного юмора. Не только сценический образ, но и о смысл наших песен. Не всех песен,» смеялся Джои, «но всех ранних. Мы веселились. В то время вокруг было слишком много серьёзных и угрюмых людей. Рок-н-ролл это веселье. Как раз его и не хватало в роке на протяжении очень долгого времени, пока не появились Ramones.»

У Джонни были свои взгляды на чувство юмора. Например, он восхищался плохими парнями вроде Гитлера и Чарльза Мэнсона. Ди Ди его поддерживал, особенно приколы насчёт нацизма – может из-за, того что в детстве он рос в пост военной Германии, или может просто потому что он был эмоционально неуравновешен. Как бы то ни было, кое-что из этого нашло своё воплощение в композициях группы. Томми написал несколько отличных песен. Он сам написал “I wanna be your boyfriend”, а потом ещё одну, которая называлась “Animal Hop”. “Animal Hop” – ярчайший пример того, как сталкиваются характеры, стили и взгляды членов группы и сливаются в нечто новое. «Я написал ‘Blitzkrieg Bop’,» заявил Томми Рамон. «Я хотел посодействовать, но парни особо не воспринимали мои вклады. Каждый раз, когда я писал песню для группы, она должна была быть невероятно хороша. Так считал даже не Джон, а Ди Ди, потому что Ди Ди был особенно настроен на конкуренцию. Не знаю, что думал Джои - он был слишком тих. Джои мог просто сидеть на одном месте и не говорить ничего. Но, в общем, я написал эту песню, которая изначально называлась “Animal Hop”, и она была слишком хороша для того чтобы её отвергли. Она была не о нацистах. Она была о обычных ребятах, которые идут на гиг и просто хорошо проводят время.»

«Там было так, “They’re forming in a straight line, they’re going through a tight wind, the kids are losing their mind, the Animal Hop.”»

«Потом следующая строчка, ‘Hey, ho , let’s go, they’re shouting in the back now.’»

«Ди Ди сказал, ‘Animal Hop’? Давай назовём её ‘Blitzkrieg Bop’! Ди Ди явно саботировал песню,» Томми вспоминал, не скрывая раздражения. «Он сказал, “мне не нравится эта строчка ‘They’re shouting in the back now’- давайте лучше ‘They shoot ‘em in the back now’.” Он хотел добавить этот нацистский оттенок, чтобы песня никогда не попала на радио!»

В итоге Джонни подытожил замешательство: «Вообще-то мы решили писать сумасшедшие бабблгам песни». Первый раз я пошёл в CBGB вместе с Джонни. Я подобрал его на своём Плимуте Дастер, который я купил за 600 баксов. Мы загрузили его гитару, пакет со шнурами и два комбика Mike Matthews Freedom, которыми пользовались Джонни и Ди Ди. Это были довольно маленькие комбари, размером примерно с семидюймовый теле, очень экономичные, но при этом они были громкими и создавали уникальный гармоничный дисторшн, когда мы врубали их на полную. На подъезде к клубу, Джонни и я говорили о выступления группы – что можно было сделать лучше, что срабатывало как нужно и что не очень. Играть песни, быстро сменяя одну другой, казалось тем, что нужно – так у них получалось склеивать две или три песни в одну. Джонни не хотел этой милой сценической болтовни между песнями – он считал это банальным. Я сказал, что смог бы легко обойтись без этого дерьма. Просто скажите название песни и играйте. Иногда даже название можно не говорить – пусть идут одна за другой. Но достичь такой возможности, когда ты можешь это притворить в жизнь не так-то просто. Мы поняли, что должны быть готовы ко всему. Мы сказали, «Просто давайте посмотрим на другие группы. Изучим их поведение на сцене». Именно тогда Джон поднял тему того, чтобы я начал работать на благо группы в качестве роуди. Я всё ещё был в школе, всё ещё был барменом, но я сказал что помогу, как только смогу. Я ужасно хотел начать эту ночь, оставалось только миновать еле ковыляющих обоссаных алкашей, которые загородили вход в CBGB, неустанно вымаливая мелочь и сигареты. Над CBGB располагалась типичная для Бауэри убогая ночлежка, которая называлась Palace Hotel; когда-то, судя по всему, CBGB был баром при этом отеле. Я зашёл внутрь CBGB, неся с собой один из комбиков, когда местное благоухание ударило мне в нос. Смесь запаха собачьего дерьма и деревянных панелей напомнило мне подвал моего друга Майкла Гудрича, после чего я сразу почувствовал себя как дома. Само по себе место не являлось «рок-клубом», но было вполне тёплым и уютным местом, по сравнению с некоторыми из тех притонов, в которых мне доводилось играть.

Там не было никого, за исключением хозяина, Хилли Кристала, барменов Мерва и Ричи, собаки Хилли и одного Ангела Ада, игравшего в пул за сценой.

Мы установили оборудование и устроили небольшой саунд-чек. Джонни на полную выкрутил звук на гитаре так, чтобы комбик начал перегружаться – он хотел именно такого звучания. Когда он заканчивал играть, его гитара заводилась и начинала жутко визжать. Уводить звук до минимума, а потом выкручивать вновь занимало слишком много времени между песнями. Поэтому мы решили, что ему нужна какая-нибудь педаль, соединённая между гитарой и комбиком, чтобы он мог просто наступить на неё и остановить ужасный вой. Затем рука Джонни должна быть наготове, чтобы ударить по струнам, пока Ди Ди отчитывал начало следующей песни, что занимало ни больше, ни меньше чем «1-2-3-4!»

Мы проходили через это вновь и вновь до тех пор, пока не заканчивался сэт.

Затем показывалась тачка, загруженная друзьями из Форест Хиллз, а так же появлялись Артуро Вега и его друзья Горилла и Томата ду Плэнти. Думаю, нас было в этом заведении всего человек 15, включая собак.

Несмотря на то, что всё это полный кабак, всё равно было офигительно. Были фальстарты, перепутанные концовки, куча технических неполадок и прочей лажи.

Все эти нелепые казусы были почти такие же смешные, как и само шоу. Джонни злобно ворчал и гавкал на всех приказами, Томми не соглашался, Ди Ди делал не самые удачные попытки вставить своё мнение, а Джои или пытался позировать и падал со сцены во время песен, или стоял посередине в позиции готовности, дожидаясь пока все решат, что они будут делать дальше.

Всякий раз, когда они могли протянуть без ошибок добрых 6-7 минут, которых хватало на, как минимум, 3 песни, зрители могли видеть потенциал группы.

Кто вообще мог подумать, что с ними всё может так получиться в будущем? Я даже об этом не думал. Они же так просто могли упасть плашмя на свои лица. Но что бы ни происходило, в их пользу или же нет, я всегда их безумно уважал хотя бы за то, что каждый раз они выходили на сцену и продолжали стараться. Это гораздо большее, чем то, на что был способен я. Уже почти полностью я готов был похоронить рок-н-ролл. Но эти парни заставили меня передумать. Раньше нам нигде ничего не светило. По крайней мере, теперь нам было чем заняться – чем-то, что вытащило меня из Форест Хиллз. Я определённо был благодарен за это.

Они начали регулярно выступать в CBGB по понедельникам.

«Когда мы впервые пошли в CBGB, это было жестко», сказал Джои, «не лучший район, со всеми этими алкашами. Мы пытались предлагать другим группам играть с нами, но никто не соглашался, из-за того, что это всё происходило в таком районе. Но нам нравилась атмосфера, плюс там была отличная акустика».

Когда Ramones играли свои первые концерты в Performance Studio и CBGB, у них ещё не был сформирован определённый имидж.

«Говоря о этом, Джон, например, носил эластичные штаны и блестящие пиджаки в стиле Дэвида Боуи», говорил Томми. «Но потом мы постепенно вернулись к мотоциклетным курткам-косухам. Я считал, что куртки из чёрной кожи выглядели лучше всего, хоть это и не было чем-то новым».

Джонни вспоминал, «Всё равно мы наряжались, чтобы пойти кутить на концерт New York Dolls, но теперь у нас была своя группа – что теперь делать нам? Такой прикид подходил для сцены Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, но он был бы слишком ограничен. На мне были серебряные штаны и кожан с искусственным леопардовым мехом на воротнике. Ну и что нужно было сделать, чтобы люди так приходили на концерты? Мы хотели, чтобы каждый пацан по всей Америке имел шанс стать похожим на нас. Мы поняли, что нам нужна униформа: джинсы, футболки, косухи и кеды. Тогда бы у детишек не возникло бы проблем с тем, чтобы приходить на гиг одетыми так же, как и мы. Мы определились с имиджем, оставалось только отработать наше поведение на сцене». «Некоторые группы выходили на сцену, начинали чесать языком, начинали настраиваться, и уже тогда мне становилось скучно. Это же самый волнующий момент всего шоу, так что ты должен быть уверен, что правильно начинаешь песню, при этом важно не растерять интригу ещё до того, как сыграл первый аккорд. Мы настраивали гитары до выхода на сцену, чтобы зажечь в ту же минуту, как мы поднялись».

Они старались записывать все свои выступления на видео, чтобы выяснить, что нужно было сделать и изменить.

«Мы учились на этих представлениях», продолжал Джонни. «Джоуи двигается в пидорковатой манере Элиса Купера и падает – просто ужасно. Ди Ди всё ещё играет пальцами. Мы смотрели запись и пытались исправлять ошибки. Ди Ди достал медиатор. Мы сказали Джоуи, “Ты лучше смотришься, когда стоишь и не падаешь. Просто не отпускай микрофонную стойку, как будто ты приклеен к ней”. Мы думали, так Джоуи будет выглядеть в наиболее выигрышном свете. Все должны были стоять по своим местам, соблюдать симметрию». Потребовалось немного времени, чтобы понять, что лучше всего было просто оставаться естественными. Ramones отбросили спандекс и переродились в униформе обычных городских парней. Теперь они скорее походили на рядового жителя Нью-Йорка, чем на кучку космических, неприкасаемых рок-звёзд.

Парни вернулись; они снова были как один из нас. Изгои Форест Хиллз теперь действительно могли в полной мере поддержать их. Мы без опаски, с гордостью раздавали и расклеивали флаеры и постеры в Общественном Колледже Куинсборо, Колледже Куинса, Нью-Йоркском Университете, Колледжах Хантера и Хофстра – во всех ближайших районах, а также на Манхэтенне. Мы строили фундамент Ramones.

Обычно, после концертов Джонни, Розанна, Арлен, Алан Вульф и я подводили итоги вечера, останавливаясь в Jack in the Box в Куинсе, ели тако и пили молочные коктейли перед тем, как разойтись. Захватывающе, верно? Нам было скучно, мы жутко уставали за вечер – и мы даже уже не были подростками. Нам было нечего делать. Мы просто ждали, что что-нибудь произойдёт. В то же время, мы даже не подозревали, что что-то уже происходило.

Однажды вечером Джонни притащил меня в CBGB, чтобы сказать, что Дэнни Филдз уже почти обеспечил контракт для Ramones. У них предстояло важное шоу вне города, так что им нужен был кто-то надёжный, чтобы работать с ними всё это время. Список критериев идеального роуди от Джонни был очень лестный: кто-то умный, быстрый, проворный, с хорошим музыкальным слухом, чтобы настраивать гитары, кто был в группах, знал, что делает и знал что делает группа. Он сказал, что все они хотели, чтобы этим человеком был я и уверили, что когда они получат контракт, они начнут платить мне зарплату.

Каким-то образом это оказалось предложение, от которого я просто не мог отказаться. Тогда я сломал палец, пока играл в баскетбол, и в любом случае не мог играть на своей гитаре, - тем не менее, я мог настраивать их гитары. Я дал согласие. Летом 1975 я официально стал единственным – пока без должности и зарплаты – членом тур-команды Ramones. Я сказал Джонни, что однажды хотел бы вновь играть сам. Через неделю, или около того, мы загрузили гитары в багажник моего Дастера, и я и Джонни поехали за Дэнни Филдзом и остальными парнями, чтобы поехать в Уотербери, Коннектикут. Это было первое путешествие Ramones и первое выступление на большой сцене, на разогреве у легендарного Джонни Уинтера (Johnny Winter). Из-за того, что выступление было поздно согласовано, название группы так и не поместили на навес перед входом. «Мы пытались заполучить этот контракт», вспоминает Томми Рамон, «Дэнни Филдз был хорошим приятелем Стива Пола, владельца Blue Sky Label, который записывал Джонни Уинтера. Чтобы прослушать нас, Стив Пол поставил нас на разогрев Джонни Уинтера в Уотербери, Коннектикут».

Группа под названием Storm, гибрид классического рока и фьюжена, образованный бывшими участниками группы Yes, открывали концерт. Нам нужно было как можно скорее всё установить после того, как они отыграли свой элитарный, виртуозный отстой на радость довольно отсутствующей публике – публике, которую Ramones надеялись присвоить себе.

По какой-то причине казалось, что персонал клуба и личные команды других групп затаили на нас злобу. Полагаю, они просто были не в восторге от ещё одной группы на сцене. Они реально очень медленно освобождали пространство, нужное нам для того, чтобы все установить. К тому времени, как мне удалось всё подготовить для Ramones, толпа неугомонно скандировала, требуя Джонни Уинтера. Когда занавес открылся, а на сцене стояли Ramones, публика была, ну, скажем так, удивлена – во многих смыслах. «WE’RE THE RAMONES AND YOU’RE A LOUDMOUTH BABY!» надрывался мой брат. «TAKE IT, DEE DEE!»

«ONE-TWO-THREE-FOUR…»

Публика дала им около минуты, что примерно равно одной целой песне. Они думали, что на сцене какие-то технические неполадки или вроде того. Но когда Ramones начали играть вторую песню, и она оказалась примерно такой же, как и первая, ребятишки в зале осознали, что это правда было выступление – и они завелись. Выражения их лиц - поистине бесценная память для меня, но в ту ночь это было довольно страшно. Чёрт, это всёго лишь были несколько чуваков, который играли музыку, но толпа себя вела так, как будто они закидывают камнями кучку кровожадных растлителей детей.

«Когда мы вышли и начали играть песни Ramones», вспоминал Томми, «они начали забрасывать нас все, чем только могли».

«Уотербери был очень гадким городком», добавил Ди Ди. «Пока мы не вышли на сцену, в гардеробной был коп. Когда он услышал как мы разогреваемся, он сказал “Мне правда жаль вас, парни”. «Мы говорим типа, “Ты о чём?” Он сказал, чтобы мы не убегали со сцены во время выступления.

«Я начал немного волноваться», продолжил Ди Ди. «Но я не знал чего ожидать, потому что я никогда не видел, чтобы группа так облажалась, как мы в ту ночь. Нас даже на афише не было, так что когда поднялся занавес, публика вообще не поняла, какого чёрта мы там делали. Все вставали, кричали, просто сходили с ума. Как только мы начали играть, толпа обезумела. Я никогда жизни не получал столько бутылок, петард и людей, которые показывают мне средний палец».

В нас летели даже здоровенные батарейки, которые народ, судя по всему, вытаскивал из фонариков билетеров. Вываливаясь на сцену в попытках хоть немного расчистить этот разгром, я прятался за комбиками Marshall Джони Уинтера до тех пор, пока группа не решила, что пора сваливать.

«Нас просто освистали, заставили уйти со сцены», пояснил Томми.

Поездка домой была чем-то вроде смеси из воодушевления и депрессии. Дэнни Филдз бодрился; группа была подавлена.

В конце сентября Джонни сказал мне, что я «должен быть» на выступлениях предстоящего октября в месте под названием «Mother’s» на 23-ей улице Манхеттена. Стараниями Дэнни Филдза, президент Sire Records, Сеймур Штайн, собирался прийти посмотреть на Ramones. Всё должно было пройти гладко.

«Была снежная-снежная ночь», вспоминала бывшая жена Сеймура, Линда Штайн. «Сеймур должен был посмотреть группу, о которой так бредили Лиза Робинсон и Дэнни Филдз. Но он слёг с сильнейшим гриппом. Он остался дома, а я пошла с Крейгом Леоном из офиса». «Mother’s был старым гей баром», объяснила Линда, «вечно заполненным престарелыми трансвеститами. В глубине была маленькая комнатка. Я услышала, как Ramones играли «53rd and 3rd» и подумала, «Боже мой, это просто потрясающе!» К счастью, шоу, на которое пришли люди из Sire, прошло очень гладко, если закрыть глаза на то, что Джонни порвал струну, а Ди Ди раз или два терялся в песнях. Помимо этого, банда держала просто убийственный темп. Люди из Sire были определённо впечатлены. Линда Штайн во всех красках описала своему мужу увиденное шоу.

«По дороге домой, я могла петь все эти песни», Линда смеялась. «Каждая из песен цепляла, понимаете? Я вернулась домой и сказала, “Сеймур, ты обязан увидеть эту группу. Ты обязан увидеть эту группу!”»

«Группу открыла Линда Штайн», подтвердил Дэнни Филдз. «Мы с ней устроили прослушивание на репетиционной базе, чтобы Сеймур смог их увидеть». Два или три дня спустя, Ramones проходили прослушивание у Сеймура, продюсера Крейга Леона, публициста Sire Джанис Шахт, Дэнни Филдза и Линды Штайн, также присутствующей в аудитории Performance Studio. «Сеймур был как маленький ребёнок», вспоминал Джои Рамоун. «Он был восхищен. Он просто обалдел, понимаешь? Именно тогда всё и закрутилось. На тот момент ещё никто не был подписан в Нью-Йорке с тех пор, когда New York Dolls провалились, оставив за собой чёрное облако над Нью-Йорком, потому что Mercury Records недостаточно их продвигали». «Решающим фактором», говорил Дэнни, «стало то, что у Сеймура Штайна был просто отличный вкус в рок-н-ролле». В то время начала распространяться молва о CBGB. Теперь, когда ты поворачивался после выступления Ramones, за тобой правда мог кто-то стоять. Взрастал настоящий урожай из новых групп. Детишки начали приезжать их Куинса, Лонг-Айленда, Бруклина и Нью-Джерси, даже из таких далей как Коннектикут. Начиналась эпоха возрождения, революция в своём роде, но без какого-либо слогана или боевого клича. Это всё могло просто загнуться, если бы никто не дал этому определение. У пары энергичных, амбициозных пацанов из Коннектикута было то, что нужно для этого. Джон Холмстром, Лэгс МакНил и Гед Данн, три приятеля из Чешира, двинулись южнее по карте, чтобы начать выпускать новый журнал, который отражал бы всю энергию и дух того, что происходило на Bowery. «Я хотел, чтобы Punk стал смешным рок-н-ролльным журналом», объяснял Джон Холмстром. «Патти Смит и Televiosion были двумя наиболее важными группами в Нью-Йорке образца 1975 года, пока мы не пришли и всё им не обломали. Журнал Punk перевернул всю местную сцену с ног на уши. Мы сменили приоритеты с чтения поэзии, цитирования Артюра Рембо, длинных гитарных соло и битниковских шмоток на панков, бургеры, пиво, косухи и кеды». «Когда мы отправились в CBGB впервые, чтобы увидеть Ramones, это было довольно впечатляюще», вспоминал Лэгс. «Там было всего около 35 человек в ту ночь. Они отсчитывали песню, а потом все начинали играть разные песни. Они с отвращением бросали свои гитары и уходили. Я никогда до этого не видел ничего настолько искреннего на сцене. Потом они вернулись через несколько минут и отыграли лучший сет из тех, что мне приходилось видеть». Джон Холмстром был ярким и смешным парнем, отличным художником-иллюстратором с совершенно уникальным стилем. Лэгс, писатель, был пиво-жрущим, хуйню-несущим, добродушным парнем. Дружелюбный, словно твой любимый одноклассник-клоун, он с первого взгляда производил впечатление друга. Мы все моментально сдружились. Лэгс и Джоуи стали приятелями молниеносно. Со всем хорошим, что с нами происходило в последнее время, самоуверенность Джоуи по-настоящему пошла в гору, и это было просто прекрасно. На этот раз это уже не было мимолётной убеждённостью в себе, которая лёгко пропадала сразу после того, как какой-нибудь пацан ткнёт в него пальцем и начнёт ржать. Всё же Джоуи по-прежнему был очень стеснительным, особенно в окружении Джонни и Томми, когда мы все отвисали, пили пиво и заценивали новые группы в CBGB, мой брат казался новичком в нашей компании. Мы могли ржать и подъёбывать друг друга как никогда прежде. Я больше не должен был париться о его ссорах с мамой из-за беспорядка; теперь это была проблема Артуро. Давление было устранено и теперь мы могли так же отлично проводить время вместе, как и в детстве. Джоуи и я не особо говорили о Ramones. Я всё время был рядом и знал примерно всё, что происходило с группой. На самом деле, гораздо больше о делах группы я говорил с Джонни и Томми, нежели с Джоуи. Кроме тех случаев, когда он играл мне некоторые новые песни, чтобы узнать моё мнение, брат больше говорил со мной о других группах и вещах в целом – например, что бы обо всём этом подумал наш старик. Ближе к концу октября, Джонни Рамоун позвонил, чтобы сообщить последние новости о контракте с Sire Records. Он был не особо взволнован, но Джонни никогда не был слишком эмоциональным – за исключением выражения гнева. Джонни просто сказал : «У нас контракт с Sire. Вы должны уволиться со своих работ». Я известил об увольнении в диско, бросил учёбу и посвятил свою жизнь Ramones. Они платили мне 50$ в неделю. У банды было забито несколько шоу в местных клубах до конца года, а уже в начале февраля парни должны были идти в студию, чтобы начать запись своего первого альбома. Мы очень серьёзно начали относиться к тому, что нужно сделать для «беспроигрышного» шоу. Всё должно было быть в порядке с выпуском пластинки, а также с туром в её поддержку. В первую очередь, Ramones нуждались в аппарате. Аванс от Sire размером в $20000 позаботился об этом. Далее нам нужно было понять, каким образом можно избежать сбивок в темпе шоу. Чтобы добиться наших целей, нам нужно было всего по две штуки. Мы достали два баса Fender Precision для Ди Ди. Джонни получил новенький Fender Stratocaster для баллад в середине сета или же на тот случай, если на Mosrite порвётся струна.

Я предложил выбрать одно место в сете, когда вся группа сняла бы косухи одновременно, вместо того, чтобы делать два-три перерыва за выступление. Мы выяснили, что на всё про всё уйдёт около 10 секунд максимум. Я должен был держать гитару Джонни, пока он снимал свою куртку, у меня оставалось около пяти секунд, чтобы метнуться через сцену к Ди Ди и подобрать куртки Джоуи и Томми по пути обратно. Не стоило с этим тянуть, лучше было сделать это раньше, потому что публика начинала расти, обстановка на сцене накалялась. Хилли Кристал снабдил нас новым освещением на сцене и даже нанял парня, Космо, который за это должен был за него отвечать ; но Джонни хотел, чтобы он просто включал, а потом выключал свет. Он не хотел никаких «психоделических» эффектов. Также Джонни хотел, чтобы свет был одинаково ярким со стороны каждого члена группы, а не только вокалиста, как это было принято делать. Плюс ко всему он хотел выделиться среди всех остальных команд. Космо вытащил из всех прожекторов цветные стекла, оставив только яркий белый свет. Он, кстати, тоже неплохо нагревал сцену. Середина сета была определена, как место для баллады, где мы должны были поменять гитары. Я обязан был бать уверен на 1000%, что гитары настроены до того, как я отдал бы её Джонни, иначе рисковал быть испепелённым его взглядом. В 1975 ещё не было маленьких удобных цифровых тюнеров. Раньше я вынужден был бегать в гримерку – в туалет или подвал в CBGB – чтобы настроить гитары на слух. Однажды Джонни и Томми пришли со штукой под названием Strobotunner, которая выглядела так, будто они её стащили с подводной лодки. Она работала на осциллоскопе. Несмотря на то, что управляться с этой штукой оказалось настоящим геморроем, всё же это было намного проще, чём носится с гитарами по клубу в поисках тихого места. Теперь я мог отдавать Джонни полностью настроенную гитару к тому моменту, как подходило время для следующей песни. Мы отрепетировали замену, чтобы это занимало лишь секунды. А также это было время, когда вся группа могла попить. В отличие от большинства групп, их бутылки с водой были правда наполнены водой. Я прилеплял изолентой запасные медиаторы к обратным сторонам их гитар. Я заклеивал ремни на гитарах, чтобы не было ни малейшей возможности для падения гитары во время сета. Когда пришли новые гитарные комбики Marshall и басовые Ampeg SVT, мы их смонтировали так, чтобы я смог мгновенно переключаться на запасную голову, если основная выходила из строя. Мы достали запасной малый барабан и запасную педаль бочки для Томми. Со временем он стал намного сильнее и начал гораздо чаще рвать пластик. У нас была куча запасных шнуров для гитар, поскольку они в первую очередь и накрывались. И примотал скотчем кабель микрофона моего брата к самому микрофону, чтобы он случайно не вырвал его во время выступления. У Джоуи ещё была привычка ломать металлические основания стойки. Он постоянно бил её об пол до тех пор, пока она окончательно не ломалась, и тогда я подползал к нему, чтобы всё там обратно прикрутить. Иногда, когда всё ломалось в один и тот же момент, у меня голова шла кругом. Когда всё было как надо, я мог просто мог качать головой под ритм и одновременно посылать Джонни сигналы о том, что всё было в порядке. Сложно было сказать, всё ли было хорошо с самим Джонни, ведь его лицо постоянно было как-то скорчено. Когда я отчётливо видел его сердитый взгляд и соответствующие покачивания головой, я понимал, что что-то не так и брался за дело. Мы придумали как будем начинать выступления. Сцена должна была быть в полной темноте после того, как всё было установлено, подключено, проверено и готово к шоу. Парни выходили на темную сцену, пока играла музыка – я провожал их с фонариком. Очки моего брата были как всегда на нём, так что я держал его за руку, подводя к его месту, чтобы он не спотыкался. Однажды они вышли на сцену без единого звука. Когда всё было готово, я дал сигнал звукарю, и музыка затихала. После того, как мой брат выкрикивал своё короткое приветствие, Ди Ди почти обрезал его слова своим отсчетом «One-two-three-four», и бум! – все пылающие белые огни зажглись одновременно со звуками первого аккорда. Ramones были на своём пути, и они не останавливались до самого конца. Было просто захватывающе, когда выступление шло гладко и совсем без перерывов – только рубилово чистой воды. Это было охренительно, я видел восторг на лицах людей в зале. Колёса были смазаны. Отправляясь в студию, мы были уверены, что с живыми шоу у нас все настолько хорошо, насколько могло быть. Мы были готовы отправиться в дорогу, привезти людям новый звук и поддержать первый альбом Ramones.