38. Познание как творчество. Явное и неявное знание. Знание и вера.

Рациональное познание взаимосвязано не только с чувственным познанием, но и с различными психологическими и внерациональ- ными его факторами. В структуре познавательного процесса, ин­терпретированного как исследовательская творческая деятель­ность, большую роль играют воображение, фантазия, эмоции, воля и другие познавательные способности субъекта. Среди них особое место принадлежит интуиции. Под интуицией обычно понимают такую познавательную способность, которая позволяет непосред­ственно усматривать истину без предварительных логических рас­суждений и доказательств. В истории философии и психологии бы­ли обоснованы различные концепции и модели интуитивного поз­нания. Оно понималось как «внезапное сверхчувственное озаре­ние» (Платон); «прочное понятие ясного и внимательного ума, по­рождаемое лишь естественным светом разума» (Р. Декарт); «позна­ние в виде чувственного созерцания» (Л. Фейербах); «скрытый бес­сознательный первопринцип творчества» (3. Фрейд) и др. В современной эпистемологии и психологии интуиция тракту­ется как сложно структурированная познавательная процедура, соединяющая в себе рационально-дискурсивные и чувственно-ир­рациональные моменты познания. В структуре интуитивного ак­та выделяют ряд определенных этапов. К ним относятся: а) инкубационный период, предполагающий накопление и ак­кумуляцию в сознании образов, идей, абстракций; б) неосознаваемое перекомбинирование и систематизация на­копленной информации; в) более полное и точное уяснение задачи, которую необходи­мо решить; г) неожиданное и непосредственное усмотрение искомого ре­шения в форме интеллектуального прозрения или инсайта. Существуют и другие внерациональные компоненты в струк­туре познавательного процесса. В частности, они обнаруживают себя в так называемом неявном знании. Как правило, оно сущес­твует в форме жизненно-практического опыта личности, ее уме­ний, навыков, стереотипов мышления и поведения. Неявное зна­ние, как и любое другое, существует в сфере сознания, но не арти­кулируется в нем как рефлексивный пласт. Например, умение плавать или бегать предполагает наличие определенного знания о том, что и как нужно делать, чтобы эти навыки реально осущест­влялись. Но это знание не находится в фокусе сознания и не выс­тупает как осознанное и объективированное в вербальной форме. М. Полани называет этот тип знания периферическим, считая, что оно передается прежде всего в процессе личного контакта учителя с учеником в форме остенсивных определений или пос­редством образцов поведения, деятельности и общения. Логи­ко-вербальные средства при этом чаще всего играют вспомога­тельную роль, а зачастую и затрудняют адекватное проникнове­ние в суть передаваемого знания или навыка. В понятии неявного знания М. Полани стремится подчеркнуть важность психологи­ческого аспекта познания и в противовес когнитивно-рациона­листической традиции привлечь внимание к исследованию скры­той и нередко принципиально невыразимой основы реального познавательного опыта личности. Неявное знание, логически и вербально не оформленное, тес­но связано с феноменом гносеологической веры. В данном случае вера понимается не как элемент или характеристика религиозно­го сознания, а как важнейшая духовно-психологическая особен­ность субъекта познания, обнаруживающая себя в чувстве уверен­ности в чем-либо и исключающая сомнение по поводу его сущес­твования или наличных характеристик. Гносеологическая вера как атрибут обыденного и нефилософского сознания убедительно обнаруживает себя в естественном доверии к сенсорному опыту и данным органов чувств, которые глубоко укоренены в структурах практической деятельности и повседневной жизни человека. Она также сущностно характеризует представителей естественных на­ук относительно их убежденности в реальном существовании ма­териального мира как независимого от познающего субъекта предмета исследования и изучения. А. Эйнштейн считал эту веру одним из основных условий существования естествознания, в то время как Э. Гуссерль называл ее натуральной или естественной установкой сознания, которая должна быть обязательно преодо­лена, если мы претендуем на философское отношение к действи­тельности. Феномены веры и неявного знания актуализируют важность и значимость такой гносеологической процедуры, как интерпрета­ция. Поскольку явное знание всегда объективировано в языке культуры и таким образом приобретает статус общественного ду­ховного продукта, то принципиально важно зафиксировать роль и функции интерпретации в процессе перевода неявного знания в его явную и социально значимую форму. Традиционное понимание интерпретации сводилось к логи­ко-методологической операции перевода математических симво­лов и понятий на язык эмпирически значимых конструктов естественных наук (эмпирическая интерпретация) либо отобра­жения одной формальной системы или теории на категориаль­но-понятийный аппарат другой теории (семантическая интерпре­тация). Однако в социально-гуманитарном познании феномен интерпретации приобретает несколько иной характер, свиде­тельствующий о принципиальной и неустранимой субъективнос­ти как атрибута гуманитарного знания. Универсальной даннос­тью любого гуманитарного и философского знания является текст. В нем как в семиотической реальности содержится мно­жество потенциально возможных смыслов и значений. Их выяв­ление и экспликация требуют сложной гносеологической работы. Процедура интерпретации текстов и составляет одну из важных форм этой работы. Она позволяет рельефно продемонстрировать многомерность и полифоничность гуманитарного знания, его де­терминированность не только субъективно-личностными, но и культурно-историческими факторами и основаниями.