2. Дальнейшее развитие женских и гендерных исследований в России. Л.П. Репина: гендерные отношения в перспективе «новой социальной истории»

Уже в 1990-е гг. в стране сложился ряд коллективов, в той или иной степени связанных с углубленным исследованием гендерной проблематики. В их деятельности ярко проявились как генетическая связь российской гендеристики с западной, так и ее специфика, вытекающая из особенностей отечественного историографического процесса. Один из наиболее крупных и авторитетных центров оформился на базе Института всеобщей истории РАН вокруг группы исследователей, возглавляемых Л.П. Репиной.

Лорина Петровна Репина (род. 1947) - заместитель директора Института всеобщей истории РАН, президент Общества интеллектуальной истории, крупнейший организатор науки, главный редактор таких получивших широкое признание отечественной и зарубежной научной общественности периодических изданий, как «Диалог со временем» и «Адам и Ева». Ученица Е.В. Гутновой, она начинала как медиевист, исследовательница английского средневековья, затем перешла к комплексному конкретно-историческому и историографическому изучению истории европейского Позднего Средневековья и Раннего Нового времени.

387

Событием в научной жизни страны стала её монография «"Новая историческая наука" и социальная история» (М, 1998). Именно с новейшей социальной историей, ориентированной на комплексный анализ субъективного и объективного, микро- и макроструктур в человеческой истории, превращающейся в своей основе в социокультурную историю, Л.П. Репина связывает будущее нашей дисциплины. «Рождающаяся в этой интегративной практике очередная стадиальная форма развития исторической науки, - предвещает она, - станет, возможно, «новой историей» XXI в.» ¹.

Стяжавшая громкое имя в науке исследованиями в различных сферах новой социальной и интеллектуальной истории, продемонстрировавшими блестящую эрудицию и особую чуткость их автора к теоретико-методологическим и историографическим инновациям, Л.П. Репина в дальнейшем инициировала и возглавила рад масштабных коллективных изданий, возвестивших о появлении нового перспективного направления в отечественной историографии ². Речь идёт о масштабном изучении исторической памяти в широком социокультурном интерьере, основывающемся на синтезе социокультурной и интеллектуальной истории. Не вдаваясь в специальное обсуждение данного аспекта творчества Лорины Петровны ³, подчеркну, что в эту социокультурную историю она органически вписывает женские и гендерные исследования.

В середине 1990-х Л.П. Репина публикует статьи, обозначившие её интерес к теоретико-методологической проблематике женских и гендерных исследований, направленный на определение их места и значения в современном историографическом процессе ⁴. Для неё эти исследования являются одним из ярких выражений трансформации новой социальной истории в социокультурную историю.

388

Это центральное в концептуальном подходе Лорины Петровны положение получило обстоятельное обоснование и развитие в её последующих трудах. В их числе выделяется книга "Новая историческая наука" и социальная история», содержащая главу «История женщин и гендерные исследования: от социальной к социокультурной истории».

Тем самым определяется значение этих исследований в трансформации самой социальной истории от «старой» «мужской», имевшей дело главным образом с широкими макроисторическими построениями, к новейшей, исследующей отношения между индивидами обоих полов в определённом культурно-историческом ракурсе. Раскрывая это положение, Л.П. Репина указывает на интегративный потенциал гендерных исследований, центральным предметом которых становится история «тех самых отношений между мужчинами и женщинами, которые, будучи одним из важнейших аспектов социальной организации, особым образом выражают её системные характеристики и структурируют отношения между индивидами (в том числе и внутригрупповые), осознающими свою гендерную принадлежность в специфическом культурно-историческом контексте («гендерная идентичность»)» ¹.

Так в обширной историографии вопроса появляется собственная «деляна» Лорины Петровны, которая может быть обозначена как определение роли гендерных исследований в становлении новой социальной истории. Её пристальное внимание привлекают возможности гендерного анализа как эффективного противоядия от крайностей постструктуралистских психоаналитических интерпретаций, настаивавших на изначальности и неизменности бинарной оппозиции мужского и женского начал, с одной стороны, и традиционной социальной истории, увлекавшейся широкими макроисторическими построениями, не оставлявшими места для изучения взаимоотношений между мужчинами и женщинами как одной из детерминант исторического развития, - с другой. В частности, она указывает на эвристическое значение гендерного подхода, исходящего из представления о комплексной детерминации различий в иерархии полов и анализирующего их функционирование и воспроизводство в макроисторической перспективе.

В этом ракурсе Л.П. Репина впервые в отечественной литературе предприняла систематический обзор основных направлений гендерных исследований истории Раннего Нового времени, начиная с изучения гендерной асимметрии в браке и семье.

389

Она обстоятельно рассматривает такие проблемы, как «гендерные представления и гендерная идентичность», «гендерная власть и теория раздельных сфер», «гендерный статус и историческая периодизация». Надо оговориться, что этот обзор носит историографический характер, базируясь на материалах оживленных дискуссий в западной науке. Но при этом следует отметить оригинальность позиции Лорины Петровны, организующей богатый историографический материал под определённым углом зрения, позволяющим раскрыть значение гендерных исследований для формирования новой социокультурной истории.

Это значение Л.П. Репина усматривает в их синтезирующей различные направления гуманитарной мысли роли, ориентированной на комплексные исследования самого высокого уровня, преодолевающие собственно гендерно-историческую автономию. «На сегодняшний день, - пишет она, - история женщин и гендерная история в её наиболее широком истолковании представляет собой огромное междисциплинарное поле, охватывающее социально-экономическое, социологическое, культурно-антропологическое, психологическое, интеллектуальное измерения, и имеет объективные основания стать весьма важным стратегическим плацдармом для реализации проекта «новой всеобщей истории», способной переосмыслить и интегрировать результаты микро- и макропроцессов, полученные в рамках «персональной», локальной, структурной и социокультурной истории» ¹. Иными словами, именно на этом междисциплинарном поле оказывается возможным осуществить исторический синтез как важнейшую задачу нашей науки.

Обосновывая это положение, Л.П. Репина обозначает основные вехи развития исторической мысли: от всеобщей по форме, но по существу игнорировавшей женщин истории, к её зеркальному отражению в лице столь же «однополой», но с противоположным знаком «женской истории», и от неё к действительно общей истории гендерных отношений и представлений. А ещё точнее, заключает она, речь идёт о движении «к обновлённой и обогащенной социальной истории, которая, в отличие от так называемой новой социальной истории, стремится расширить понимание социального (и соответственно - своё предметное поле), включив в него все сферы межличностных отношений, как публичную, так и приватную, и все социокультурные (в том числе и гендерные) характеристики исторического индивида» ².

390

Таким образом, мы имеем все основания полагать, что гендерно ориентированная социокультурная история и станет той стадиальной формой развития исторической науки, которой, по убеждению Лорины Петровны, принадлежит будущее как «новой истории» XXI в.

Дальнейшим шагом в отечественной историографии в осмыслении природы гендерных отношений явилась книга Л.П. Репиной «Женщины и мужчины в истории: новая картина европейского прошлого» (2002). Отмечу своеобразие структуры этой книги, соединившей под одной обложкой монографическое исследование и учебное пособие. Что касается первого, то здесь развиваются идеи, сформулированные в предыдущей книге с тем, однако, существенным дополнением, что в их обосновании автор наряду с широким привлечением историографического материала обращается к собственной исследовательской практике, обогащающей общее видение изучаемой проблематики.

Сошлюсь на умозаключения Л.П. Репиной относительно религиозности европейских женщин Раннего Нового времени, рассматриваемой в контексте проблемы «женщина и власть». «В эпоху реформации, - пишет она, - религия была одной из немногих сфер, открытых для проявления индивидуальных предпочтений и реализации невостребованных способностей женщин, для их самостоятельных решений и действий» ³. Развивая это положение, она указывает, что религиозные убеждения женщин могли повлечь за собой ситуацию конфликта между двумя авторитетами - людскими суждениями и божьими заповедями, - открывавшую для них возможность выбора. Женщина, поясняет автор, должна была выбирать между тем, что требовала для неё принадлежавшая мужчинам политическая и церковная власть, и тем, что, как подсказывал внутренний голос, было ей предназначено Господом, бывшим для неё единственным судьёй. Поэтому, заключает автор, религиозные убеждения женщин, «вступая в противоречие с идеалом покорности и пассивности, иногда являлись побудительным мотивом и внутренним оправданием публичных акций» ¹.

391

Прежде всего, это относится к женщинам, находившимся на вершине власти. Но Л.П. Репина указывает также на исходившую из той же возможности выбора публичную деятельность в Раннее Новое время простых женщин, акцентируя их массовое участие в радикальных протестантских сектах и в религиозно-политических конфликтах эпохи ранних европейских революций в целом. В особенности она отмечает большую роль женщин в голодных бунтах, где они часто выступали в роли зачинщиц, и других движениях народного протеста.

Но обратимся к центральному вопросу, занимающему Л. П. Репину: гендер и властные отношения, а именно, в какой мере лидерство женщин в этих протестных движениях подрывало основы традиционной гендерной иерархии, основанной на верховенстве мужчин? Не преувеличивая его значение, она полагает, что это лидерство ввиду кратковременности таких чрезвычайных обстоятельств не воспринималось как нарушение гендерной иерархии. Другое дело, когда женщины вовлеклись в широкую политическую борьбу. «Но когда дело касалось более широких и продолжительных восстаний политического характера, - пишет Л.П. Репина, - массовое вовлечение в них женщин вызывало обострённое внимание и дополнительное беспокойство властей, а, в конечном счёте, - особенно ожесточённую реакцию». Так вырисовывалась важнейшая социальная функция гендерной иерархии. «Из всех возможных способов иерархической организации общества - в соответствии с классом, возрастом, рангом, занятием и т.д., - подчёркивает автор, — гендер воспринимался как самый «естественный», а покушения на его незыблемость как самые опасные» ². Так завершается исследование гендера как важнейшей социокультурной категории новой социальной истории.

Его основные положения нашли своё отражение в помещённой в книге программе спецкурса «История Западной Европы в гендерном измерении», за которой следует обширная, насчитывающая более 50 страниц, удачно структурированная библиография женских и гендерных исследований в отечественной и зарубежной литературе. Чётко выделяющая их проблематику, классифицированную по 11 рубрикам, она не только даёт яркое представление о размахе этих исследований, но и позволяет разглядеть их основные направления.

392

Так демонстрируется органическая связь исследовательского и учебно-методического компонентов университетского образования: последний закономерно вытекает из первого, являясь в определённом смысле его практическим результатом.

Едва ли есть необходимость пространно доказывать, что такая связь является необходимым условием достижения подлинно университетского уровня преподавания исторических дисциплин. Чем научно значимее является проблема, которой занимается преподаватель, чем ближе он знакомит с нею студентов, организуя работу с ними в режиме творческого диалога, тем эффективнее они овладевают азами самостоятельной исследовательской работы на уровне современного научного знания. Я могу сослаться на опыт чтения Л.П Репиной и Н.Л. Пушкарёвой своих «гендерных» спецкурсов в Томском университете, ставших памятными событиями в академической жизни кафедры истории древнего мира, средних веков и методологии истории, пригласившей их, и всего факультета.

Но вернёмся к рассматриваемой книге. Её несомненным украшением является великолепная, занимающая в книге около 200 страниц, хрестоматия гендерных текстов. Начиная с ранней греческой поэзии (конец VI - начало V в. до н.э.) и заканчивая отрывком из классического текста современной гендеристики, принадлежащего Симоне де Бовуар, «Второй пол», она насыщена разнообразным материалом, раскрывающим в режиме долгого времени динамику взаимоотношений между полами с разных точек зрения - мужской и женской. Соответственно этому в хрестоматии выделяются два больших раздела: «От первого лица: женщины, брак, любовь — в стереотипах «мужской культуры» и «Своим голосом: женщины о женщинах и о мире, «который принадлежит мужчине». Так воспроизводится многокрасочная палитра запечатленных в источниках мужских и женских голосов. Каждый из них обладал собственной интонацией, а все вместе позволяют бросить взгляд на движение человеческой истории сквозь призму гендерных отношений.

Обращает на себя внимание подбор Л.П. Репиной авторов текстов, демонстрирующий их репрезентативность. Это, чтобы ограничиться первым разделом, и Августин Блаженный, и философ М. Монтень, и доминиканские монахи-инквизиторы, создатели печально знаменитого «Молота ведьм» Я. Шпренгер и Г. Инститорис, и автор «Кентерберийских рассказов» Д. Чосер и другие известные поэты и писатели Средневековья и Раннего Нового времени. Здесь же помещены тексты Ф. Энгельса и Н.А. Бердяева.

393

Столь же репрезентативным является и второй раздел, центральное место в котором занимают пространные отрывки из книг средневековых писательниц Кристины Пизанской и Маргариты Наваррской. Отметим также сравнительно небольшой третий раздел, в котором помещены отрывки из нескольких трактатов средневековых авторов, позволяющих судить о роли гендерной дифференциации в воспитании и образовании девушек и женщин. Здесь же опубликован отрывок из письма знаменитого английского утописта Т. Мора, содержащего рекомендации о воспитании его дочерей.

Трудно переоценить значение собранных в хрестоматии материалов для самостоятельной работы студентов. Они получают возможность проследить перипетии взаимоотношения полов в длительной исторической перспективе, воочию увидеть их динамику, разглядеть отдельные детали, не всегда попадающие на страницы специальных исследований. И, наверное, главное. Помещенные в хрестоматии тексты могут помочь вдумчивому студенту выработать собственный взгляд на гендерную проблематику, побудить его к собственным творческим поискам на этой стезе.

Особо выделим кипучую научно-организационную и издательскую деятельность Л.П. Репиной, направленную на активизацию женских и гендерных исследований в нашей стране. С её именем связано появление первого в России периодического, специально посвященного гендерной проблематике альманаха, главным редактором которого она является ¹. Обращает на себя внимание формат этого издания. В его редакционный совет наряду с отечественными учёными входят известные зарубежные специалисты в области женских и гендерных исследований. Начиная со второго номера альманаха, на его страницах регулярно публикуются зарубежные авторы, что свидетельствует о его возрастающем международном авторитете. Можно без преувеличений сказать, что в настоящее время альманах «Адам и Ева» является одним из самых авторитетных в отечественной гуманитарии научных изданий.

394

Об идейной направленности альманаха даёт представление опубликованная в его первом номере программная статья Л.П. Репиной. Задавшая тон всему изданию, она ёмко очерчивала современное состояние и перспективы гендерных исследований. Указывая на появление новейших комплексных подходов, учитывающих не только психологическую и культурную составляющие гендерной идентичности, но и положение субъекта в гендерно-социальной иерархии, характеризующееся переплетением социальных и гендерных различий, Л.П. Репина формулировала настоятельную необходимость «разработки таких концепций и методов, которые позволили бы совместить гендерные и социальные подходы в конкретном историческом анализе» ².

Продолжая эту мысль, Л.П. Репина характеризовала трансформацию исторической мысли 2-й половины XX в. как движение к обновлению и обогащению социальной истории, стремящейся расширить своё предметное поле за счёт включения в него всех сфер межличностных отношений - и публичных, и частных. «По существу, - поясняла она, - речь идёт о новой исторической дисциплине с исключительно амбициозной задачей - переписать всю историю как историю гендерных отношений, покончив разом и с вековым «мужским шовинизмом» всеобщей истории, и с затянувшимся сектантством «женской истории» ¹.

Вновь подчеркну характерную черту методологии Л.П. Репиной, включающей гендерные исследования в общеисториографическую перспективу. Думается, такой подход отражает уже упоминавшееся традиционное для отечественной науки пронизанное эпистемологическим оптимизмом стремление к широким историко-социальным построениям, направленным на реконструкцию целостной картины исторического процесса. Продолжая эту традицию в соответствии с новейшими научными реалиями, Лорина Петровна именно в развитии гендерных исследований видит магистральный путь к осуществлению такой целостности. Отмечая, что успехи гендерной истории дали мощный импульс дискуссии о возможных путях её интеграции во всеобщую историю, она в заключение своей программной статьи выражает убеждение в том, что «гендерно-исторический анализ вносит неоценимый вклад в то преобразование целостной картины прошлого, которое составляет сегодня сверхзадачу обновлённой социокультурной истории» ².

395

Отсюда, опять-таки в соответствии с отечественной традицией, ориентирующейся по преимуществу на создание крупномасштабных макроисторических построений, вытекает неприятие «казусных» гендерных и женских исследований, направленных на изучение вне связи с общим единичных и уникальных явлений.

Другим важным стимулом в развитии женских и гендерных исследований в нашей стране и, одновременно, показателем растущего интереса российских учёных к этой проблематике стал выход в 2003 г. под редакцией Л.П. Репиной отдельного выпуска ежегодника «Социальная история», целиком ей посвященного. Характеризуя его содержание, Ларина Петровна указывает, что весь он «посвящен проблемам отечественного и зарубежного прошлого, увиденного и пережитого женщинами, иногда - записанного ими же, истории складывания гендерных иерархий, фемининностей и маскулинностей истории женских социальных движений» ³. Сопоставляя это издание с гендерным альманахом «Адам и Ева», отметим его преимущественное внимание к отечественной истории. Из трёх больших разделов сборника два посвящены изучению гендерных отношений в России, включая советский и постсоветский периоды её истории.

Разумеется, этими двумя сборниками далеко не исчерпывается размах ведущихся в стране женских и гендерных исследований. Начиная с 1990-х гг. на страницах центральных исторических журналов публикуются статьи, обсуждающие проблемы гендерной теории, за пределами столицы возникают центры гендерных исследований, прокладывающие собственные пути в этой области знания, существенно расширяющие её. Чтобы ограничиться одним примером, сошлюсь на опыт деятельности Ивановского центра, связанного с пионерными разработками по интеграции гендерных исследований в систему образования в средней школе ¹.

396

Не имея возможности не только проанализировать, но хотя бы даже обозначить масштабы ведущихся в стране женских и гендерных исследований, подчеркну главное: посеянные Л.П. Репиной и Н.Л. Пушкарёвой семена дали обильные всходы. Эти исследования стали неотъемлемым элементом отечественной историографической культуры, без учёта которой немыслимо представить ее современное состояние. И дело даже не столько в широте их диапазона, охватывающего разнообразные сюжеты от древней истории до современности, сколько в их органической увязке с новейшими тенденциями в развитии исторической науки. Само время быстро и однозначно ответило на вопрос, поставленный в заголовке одного из сборников: «Гендерная история: Pro et contra».

Но такой ответ вовсе не означает, что развитие гендеристики в России было беспроблемным. Присмотримся под этим углом зрения к вышеназванному сборнику, содержащему аргументацию её противников, что позволяет, так сказать, «от противного» лучше понять достижения отечественной исторической феминологии и гендеристики. Показательной в этом отношении является статья С.А. Ушакина под явно эпатирующим заголовком: «Gender» (напрокат): полезная категория для научной карьеры?». Столь же эпатажным является и начало статьи, сравнивающее гендер по своей роли в постсоветских общественных науках с... ваучером. «Тот, - пишет автор, - кто успел «сориентироваться» и вовремя вложил свой «гендер» (или ваучер) в доходный фонд, сейчас получает «дивиденды» - в виде грантов, поездок и прочих приятных вещей. Основная же часть гуманитарно-настроенной общественности, оказавшись не в состоянии перевести на язык «родных осин» эту полезную категорию, так и продолжает безучастно оставаться в стороне» ².

Впрочем, если бы содержание этой статьи сводилось только к эпатажу, её едва ли стоило упоминать. Все обстоит серьёзнее. Через всю статью красной нитью проходит неколебимое убеждение се автора в том, что в случае с гендером мы имеем дело с поспешным терминологическим импортом, бесполезным и даже вредным для российской науки, поскольку он не соответствует отечественным реалиям. «Речь идёт, - утверждает С.А. Ушакин, - о вполне конкретном случае методологической неразборчивости, в котором нежелание определиться с собственными теоретическими установками и принципами... т.е. нежелание очертить внешние пределы собственного поля зрения/исследования, «полезно» маскируются категорией, смысл которой остаётся не прояснённым» ¹.

397

Поэтому в сущности для отечественной науки не имеют смысла дискуссии западных учёных о гендере. Завершая свою статью пространной цитатой из доклада Дж. Скотт на семинаре «Производство прошлого» в Колумбийском университете (США) в мае 2000 г., где в связи с обсуждением проблем гендера провозглашалась необходимость переосмысления уже ставших рутинными допущений, автор заключает: «Вопрос в том, нужна ли нам эта ревизия уже существующих идей. Или мы так и останемся «с гендером»? Полезной категорией из чужого анализа...» ².

Этим многозначительным многоточием, которое можно расшифровать как «не в свои сани не садись», и заканчивается статья. Едва ли о ней стоило столь подробно распространяться, если бы она, пусть и в утрированном виде, не отражала определённое явление, имевшее место в нашей науке, а именно её концептуальную несамостоятельность. Действительно, от западной, в особенности американской, исторической феноменологии и гендеристики исходили импульсы, во многом определявшие как первоначальное обращение российских учёных к данной проблематике, так и сами подходы к ее изучению. Трудно отрицать, что на первых порах наряду с оригинальными исследованиями выходили подражательные работы, «переводившие» на отечественную почву разработанные на Западе фундаментальные понятия и исследовательские методики. Но, во-первых, такой «перевод» был исторически необходим и демонстрировал возможность адекватного использования этих понятий и методик в отечественной науке, а во-вторых, и это главное, дело им далеко не ограничивалось. На примере трудов Н.Л. Пушкаревой -и Л.П. Репиной мы видим, что в своих лучших выражениях женские и гендерные исследования в России быстро обрели концептуально самостоятельный характер, коренящийся в отечественной традиции широких историко-социологических построений.

Вместе с тем последовавший в нашей стране в 1990-е гг. бум женских и гендерных исследований породил определённые проблемы, нуждающиеся в своём осмыслении.

398

Попытку обозначить некоторые из них предприняла в цитированном сборнике его ответственный редактор М.Г. Муравьёва. Не со всеми её положениями можно согласиться, например, с утверждением о безнадёжном отставании отечественной науки. «То знание, - пишет она, - которое предлагается на суд научной и просто интересующейся аудитории, безнадёжно отстало и находится на ступени западной феминистической рефлексии конца 70-х гг.» ¹. В то же время приходится согласиться с замечанием автора, что в отечественной литературе «до сих пор происходит подмена гендерной истории женской историей, что совсем не одно и то же» ².

Продолжая эту мысль, отметим даже известную нерасчленённость данных понятий. Действительно, гендер стал модным термином, в который подчас вкладывается весьма расплывчатый смысл, вследствие чего в историографической практике иногда исчезает грань между собственно женскими и гендерными исследованиями на фоне безудержной экспансии понятия «гендер». Многочисленные примеры тому легко можно найти практически во всех номерах, вышедших уже после опубликования этой статьи, альманаха «Адам и Ева». Многие статьи альманаха, интересные и научно содержательные сами по себе, имеют всё же весьма опосредованное отношение к гендерной истории.

Впрочем, речь идёт именно об историографической практике. В теоретическом плане указанная грань с чётким определением гендера, как социального пола артикулируется в отечественной науке, как мы это видели на примере трудов Н.Л. Пушкарёвой и Л.П. Репиной, весьма убедительно, что никак не даёт основания утверждать, что она находится на ступени западной феминистической рефлексии конца 1970-х гг. К тому же контрпродуктивно педалировать различия между женскими и гендерными исследованиями как разными стадиями (более низкой и более высокой) единого познавательного процесса, в ходе которого высшая закономерно поглощает низшую. Как свидетельствует мировая практика, женские исследования продолжают сохранять самостоятельную научную ценность, способствуя приращению наших знаний о прошлой действительности. Переход в теоретическом плане от «её истории» к «их истории» вовсе не отменяет специальное изучение истории повседневной жизни женщины, моделей её поведения, отношения к семье и материнству и множества других аспектов, характеризующих её бытование, но уже без того «женского шовинизма», который был присущ ранним женским исследованиям на Западе.

399

Возвращаясь к статье М.Г. Муравьёвой, следует согласиться с её центральным положением о необходимости преодоления нашего разительного отставания от Запада в институализации гендерных исследований в высшей школе. «Гендерная история, - справедливо пишет она, - не включена в стандартные программы вузов по специальности «история», более того, вопрос об этом серьезно не ставится» ¹. Добавим, что это положение существенно не изменилось за прошедшие несколько лет после публикации статьи. Правда, едва ли, как пишет далее автор, дело в отсутствии научного интереса к данному вопросу. Такой интерес, безусловно, есть, о чём свидетельствует прогрессирующий рост женских и гендерных исследований в российских университетах. Скорее нужно говорить о косности чиновников Росминобразования, ведающих подготовкой учебных стандартов по историческим специальностям, их отставании от действительных запросов времени. Но факт остаётся фактом: возникли явные ножницы между размахом женских и гендерных исследований и внедрением их результатов в практику университетского преподавания, что, естественно, сказывается на общем уровне профессиональной подготовки историков. Сложилась парадоксальная ситуация: «гендер» стал модным словечком, быстро вошедшим в повседневный язык гуманитариев, но, кроме относительно небольшого круга специалистов, мало кто использует это понятие в своей профессиональной деятельности в его истинном значении. Между тем, как мы могли убедиться, осмысление категории «социальный пол» совершенно необходимо для современного понимания природы исторического процесса, а следовательно, и для университетского преподавания отечественной и всеобщей истории, долженствующего помочь студентам разглядеть существенные закономерности и тенденции исторического развития.

Согласимся поэтому с М.Г. Муравьёвой, когда она видит основную проблему в том, что «нет необходимой подготовки для преподавания гендерной истории в вузе, так же как и специалистов-историков в данной области можно подсчитывать по пальцам».

400

Есть резон и в её замечании о том, что занимающиеся этой проблематикой в России социологи, психологи и философы часто совершенно не представляют себе историческую реальность поднимаемых ими гендерных проблем ². Отсюда вытекают весьма амбициозные цели гендерного образования в российских вузах. Вот как они выглядят в формулировке М.Г. Муравьевой: «Начать процесс пересмотра базовых программ по истории на специальных исторических факультетах в сторону обязательного включения гендерных исторических проблем. С другой стороны, проблему отсутствия подготовленных специалистов можно решить и обычным путём предложения специальных курсов по гендерной истории, не входящих в обязательные предметы» ¹. Примером тому может служить прочитанный в Российском педагогическом университете им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург) 2-семестровый спецкурс. Назову также помещённую в сборнике содержательную статью Н.Л. Пушкарёвой. Рассматривая в режиме долгого времени развитие в России женских и гендерных исследований, автор акцентирует необходимость их институализации как обязательную предпосылку подъёма исторического образования и выхода российской науки на мировой уровень ².

Можно, таким образом, заключить, что магистральный путь к институализации новой дисциплины проходит через широкое внедрение в университетское преподавание гендерных спецкурсов как его неотъемлемого элемента. В настоящее время в отечественной науке накоплен определённый опыт проведения таких курсов, являющихся продуктом органического сочетания исследовательской и преподавательской деятельности их авторов. Это в подлинном смысле авторские курсы, раскрывающие многообразие существующих в отечественной гендеристике подходов к её преподаванию.

401

Сопоставим под этим углом зрения программы спецкурсов Л.П. Репиной и Н.Л. Пушкарёвой. Первый из них, как уже упоминалось, носит название «История Западной Европы в гендерном измерении» и предназначен для студентов 3-5-х курсов исторических факультетов, специализирующихся по всеобщей истории. Рассчитанный на 34 часа, он имеет своей целью познакомить студентов с «методологией и концептуальным аппаратом женской и гендерной истории, показать эвристические возможности и интегративный потенциал гендерного анализа в истории» ³. Соответственно этому формулируются задачи курса, заключающиеся в том, чтобы дать его слушателям целостное представление о важнейших исследовательских подходах в рамках женской и гендерной истории, познакомить их с теми понятиями, моделями и методами гендерного анализа, которые используются в историографической практике, а также показать пути интеграции гендерного подхода в изучение всеобщей истории и создающиеся на его базе новые интерпретации прошлого.

Эти задачи решаются в семи темах спецкурса, последовательно рассматривающих такие проблемы, как развитие «женских исследований», истории женщин и перехода к гендерному анализу, соотношение между понятиями «класс» и «гендер», социальные и гендерные иерархии, гендерные представления и гендерная идеология, гендерная асимметрия в браке и семье, гендер в экономике, гендер, власть и теория «разделённых сфер», совмещение гендерного и социального анализа в конкретно-исторических исследованиях, проблема исторического синтеза и комбинации микро- и макроподходов в гендерной истории, гендер и история повседневности и т.п. Программа предусматривает проведение наряду с лекциями семинарских занятий. Занимающие почти половину отведённого на спецкурс времени (16 ч), они предполагают обсуждение рефератов и докладов, подготовленных участниками семинара на основе самостоятельной работы с оригинальными источниками и литературой.

Существенно иной характер носит специально подготовленный автором для чтения в Томском университете спецкурс Н.Л. Пушкарёвой «Историческая феминология и гендерный подход в исторических науках».

402

Отличие вытекает уже из его целевой установки. Формулируя цели курса, автор называет: «Ознакомление студентов-историков с новыми (модернистскими, структуралистскими) и новейшими (постмодернистскими, постструктуралистскими) концепциями социологии, философии, психологии пола, оказавшими влияние на развитие зарубежного гуманитарного знания в последнюю треть XX в.; обучение методам и приёмам гендерной экспертизы социально-исторических явлений; расширение горизонтов исторического видения» ¹. Добавим к этому явный акцент в программе курса на российскую проблематику, которой целиком посвящены 4 лекции (из восьми), начиная с первой: «Десять веков надежд на справедливость (вехи истории русских женщин Х-ХХ вв.)».

Серьёзное место в программе отводится вопросу «О путях и перспективах институализации «женских исследований» в системе исторического образования и исторических наук России», чему посвящен заключительный раздел 3-й лекции. Обращает на себя внимание многообразие предлагаемых автором этих путей. Вот только некоторые из них: интенсификация «женских исследований», образование центров и лабораторий на исторических факультетах университетов, а также в академических институтах, изучающих в сравнительном аспекте историю «мужественности» и «женственности», создание механизма обмена преподавателями между периферийными и столичными университетами и научными центрами, проведение гендерных школ, создание учебника, обучающего гендерной экспертизе социально-исторических явлений. Оригинальностью постановки вопросов отличается заключительная лекция «Фольклорные нарративы как методический материал для гендерной педагогики». Она включает такие темы, как гендерные стереотипы в воспитании и образовании российских детей и их эволюция за последние 20 лет; роль игрушек; сказки как особые воспитательные тексты и носители национальной идеи; воспитание через чтение сказок сквозь «гендерные очки» и т.п. В этой лекции особенно рельефно проявляется пронизывающее весь спецкурс стремление его автора раскрыть для своих слушателей практическое значение гендерных исследований в широкой социокультурной перспективе.

403

Мы имеем, таким образом, две существенно отличающиеся друг от друга по своему замыслу программы спецкурсов по гендерной истории, принадлежащие ведущим в стране специалистам и прошедшие успешную апробацию в разных российских университетах. Каждый из этих спецкурсов основывается на собственном видении его автором задач изучения и преподавания гендерной истории, программа каждого из них, соответственно этому видению, очерчивает свой круг выносимых на обсуждение студентами проблем. При желании можно обнаружить отдельные расхождения как в методологических установках наших авторов, так и в их учебной практике. Однако эти расхождения только подчёркивают достигнутый отечественной гендеристикои уровень, характеризующийся не только общим пониманием природы и значения гендерных отношений, но и разнообразием подходов к их осмыслению, свидетельствующим о высокой степени самостоятельности, демонстрируемой отечественной наукой.

Это впечатление ещё более укрепляется, когда мы обращаемся к деятельности научных центров, изучающих женскую и гендерную историю, которые интенсивно развиваются в различных российских регионах. Как правило, далёкие от абстрактного теоретизирования, эти центры продуцируют исследования, не только раздвигающие проблемное поле женской и гендерной истории, но и разрабатывают новые методологические подходы и методики, существенно обогащающие её возможности. Показательным тому примером является деятельность базирующегося на кафедре истории древнего мира, средних веков и методологии истории Томского государственного университета Центра, созданного и возглавляемого профессором кафедры, доктором исторических наук И.Ю. Николаевой. Ввиду научной значимости полученных им результатов, не будучи в состоянии в ограниченных рамках учебного пособия даже бегло, в обзорном порядке, охарактеризовать деятельность других региональных центров, специально остановимся на его работе.